Страница 91 из 95
Завладеть девчонкой. Раз и навсегда.
И в этот миг река вышла из берегов. Слово, освобожденное и неуправляемое, умноженное на десять тысяч голосов и брошенное к бреши между мирами, на сей раз не удалось обуздать.
Тварь, что звалась Ветхим Днями, громко завыла: «Нет, не сейчас!» — когда река Сон приливной волной понеслась к ним по пустыне.
Этель Парсон знала, что это означает. Непонятно откуда, но она это знала, точно так же как знала, что единственная надежда Девяти миров находится за рекой и что времени почти не осталось.
Сахарок услышал это, уронил голову и стремительно помчался в обратном направлении.
Один услышал это и подумал: «Свершилось».
В другой части равнины ваны услышали это и приготовились встретить Конец Всего.
В Нижнем мире асы услышали это, когда тень черной птицы вновь начала опускаться. Продолжая цепляться за выступ скалы — единственное, что оставалось твердого, насколько простирался их взгляд, — они ощутили приближение Хаоса как пронзительно орущий черный ветер и снова отступили, продолжая метать мысли-стрелы в непроницаемую черную утробу твари, пока не прижались к вратам, что отделяли один мир от другого, и спинами не ощутили твердую поверхность.
Локи успел подумать: «Чертовы врата сейчас не выдержат», прежде чем те внезапно поддались и он спиной вперед полетел в поток.
Живой глаз Хель распахнулся во внезапном понимании и остановился на стрелках часов смерти, которые вновь начали двигаться. Она едва успела подумать: «Боги, что я наделала?» — как ударила волна, и в тот же миг пустыня погрузилась в Сон.
Мир Сна вообще едва ли является миром, скорее, скоплением возможных миров; миром, в котором материки меняются так же легко, как песчаные берега стремительной реки, и все всегда не то, чем оно кажется.
Сама река в действительности ничуть не похожа на реку. Хотя с виду она длиной и шириной, как река, течет в ней не вода, а что-то странно изменчивое, сверкающее, подвижное, почти живое, готовое обрести форму при соприкосновении со случайной мыслью.
Во Сне не чувствуешь расстояния, как не чувствуешь масштаба или времени. Территория Сна строго нейтральна, как и территория Смерти. Сон существует равно в Порядке и Хаосе, в нем выполняются либо все законы, либо ни один из них. Как и Нижний мир, Сон выше всего этого, и, как Нижний мир, он разный для всех существ, которые попадают под его влияние.
Здесь, в истоке, он может быть смертелен.
Локи упал в сон о змеях и начал опускаться, борясь и задыхаясь.
Тор упал в сон о том, как совершенно голый явился на важный прием. Там прекрасная женщина с цветами вместо глаз и двумя ртами, полными хищных зубов, произносила речь на языке, которого он не понимал, но должен был ответить.
Фригг снилась женщина, немолодая и некрасивая, но благородная и полная тихой силы. На ней было простое домотканое платье. Одна ее щека была расцарапана и испачкана грязью. Женщина закатала рукав, и Мать богов увидела чары на ее руке, еще слабые, но заметно растущие. Она протянула ей ладонь…
Мэдди приснилась парящая скала, и она вскарабкалась по ней в другой сон. Она вернулась в Мэлбри, на холм Красной Лошади, на склоне которого цвел дрок. Одноглазый сидел рядом, не Один, а прежний Одноглазый, каким она узнала его. Он наблюдал за ней со своей редкой улыбкой.
«Одноглазый!» — с облегчением крикнула Мэдди и внезапно поняла, что все, что случилось в последние несколько дней, было просто очередным сном, кошмаром, от которого она очнулась.
Девочка протянула руки к старому другу, но тот предостерег ее, выставив ладонь.
«Будь осторожна, — сказал он. — Здесь ты в безопасности. Но не касайся никого, кого встретишь, если хочешь остаться собой. Сегодня в воздухе что-то странное…»
«Мне снилось, что ты умер», — произнесла Мэдди.
Одноглазый пожал плечами.
«Это было бы не впервые. А сейчас мне пора. В Пог-Хилле сбор урожая, и я обещал заглянуть…»
«Но ты же вернешься, правда?» — спросила она.
«Конечно, между Бельтайном и жнивнем. Ищи меня в снах».
Одину снился его сын Тор. Он сознавал, что это лишь сон, и все же видел Тора удивительно ясно. Один скользнул под поверхность сна, в котором сын сидел под деревом в прежнем Асгарде и наблюдал, как облака мчатся мимо. У Одина оба глаза еще оставались на месте, и Локи пока не впал в немилость (ну, по крайней мере, не больше, чем обычно), и Мэдди, хоть еще и не рожденная, стояла рядом, и Фригг была там, и Ёрд, мать Тора, и сам Тор. Все были такими, как пятьсот лет назад.
«Все потому, что ты умер, папа», — сказал Тор, словно прочтя его мысли.
«Умер? — удивился Один. — Но это же…»
«Взгляни правде в лицо, — ласково продолжал Тор. — Твои глаза… это место… мы… разве может быть иное объяснение?»
«Ну, возможно, я сплю», — предположил Один.
«Ты всегда был сновидцем», — заметил Тор.
Сейчас, скользнув глубже в сон, Один вдруг услышал, как Локи зовет на помощь, и понял, что Локи где-то в другом сне и что сон Локи убивает его.
«Я должен помочь Локи», — произнес Один.
«Оставь его, — откликнулся Тор. — Он заслуживает смерти».
«Он освободил вас из Нижнего мира», — возразил Один.
«Освободил нас, только чтобы спасти свою шкуру!»
Весьма похоже на Локи, подумал Один. С начала Древнего века Локи помогал богам только тогда, когда сам навлекал беду. И все же разве Один не знал этого? И разве в своем высокомерии не стремился постыдно винить Локи за собственные ошибки?
В соседнем сне кричал Локи. Как близко, подумал Один. Надо только протянуть руку…
«Если ты это сделаешь, — предупредил Тор, — то я не отвечаю за сохранность этого места. Что лучше: умереть здесь, в окружении любимых, в месте, которое осталось лишь в снах, или умереть в Хель, побежденным, в то время как мир рушится вокруг? Выбор за тобой, папа, но стоит ли его Локи?»
«Он мой брат», — напомнил Один.
«Ты не умеешь учиться на своих ошибках, верно?» — спросил Тор.
Один улыбнулся и протянул руку.
Сахарку снилось свиное жаркое, и он приоткрыл один глаз на случай, если Толстуха Лиззи проплывет мимо.
Дориану снилась Этель Парсон. «Ты всегда была слишком хороша для меня, — думал он, — а теперь…» Теперь Этель — это две женщины в одной: одна — убогая пасторская жена, другая — женщина почти ослепительной красоты, изредка мелькавшая перед его глазами, пока они приближались к цели. Обе Этельберты стояли затылком к затылку, подобно Янусу: одна смотрела вперед, другая ласково смотрела назад.
«Не бросай меня», — попросил Дориан.
«Тогда возьми меня за руку», — ответили две-в-одной.
И, протянув к ним руку, Дориан увидел вместо них мужчину, здоровенного рыжебородого мужчину, чьи руки, хоть большие, отнюдь не были неуклюжими и чье лицо ему показалось знакомым. На мгновение он замер…
Толстуха Лиззи видела во сне Дориана Скаттергуда и вздыхала.
Рожденная Наполовину Хель никогда не спала. Сны — для тех, кто ниже ее, к тому же она слишком долго прожила рядом со Сном, чтобы подчиняться его приливам и капризам. По ее слову выросла крепость, и она удалилась вместе с Бальдром в одну из самых высоких башен, чтобы удобнее было наблюдать за происходящим.
Время в Сне течет иначе. Хотя казалось, что прошли часы, врата между мирами были открыты всего лишь шесть из тринадцати секунд, которые оставались на циферблате часов смерти.
Шесть коротких секунд — но вред был нанесен. Черная крепость теперь была не более чем скоплением каменных осколков, которые погружались во все более бурную реку. Демоны, пленники и остатки эфемеров метались и бултыхались в лихорадочном потоке. Теперь пространство между мирами напоминало водяной смерч, который сосал отвратительно и наугад, выплевывая кренящиеся обломки — некоторые размером с утес — в нечистый воздух.