Страница 21 из 40
Хозяин, краснолицый кряжистый старик, принял путника приветливо.
– Гляжу и думаю, что за чудо-юдо о двух колесах, — говорил он, дивясь на машину, — тонка, а сколько несет!
В просторной чистой избе, опоясанной деревянными лавками, с необъятной русской печью в углу и полатями над дверью, разговорились. Первые вопросы Глеба, как обычно, о дорогах.
– Ты, парень, в самую точку попал. Я ведь из бывших почтальонов. От Мезени до самой Усть-Цильмы круглый год через Тимак гонял во всякую погоду, днем и ночью. Зимой, конечно, легче, зато летом — лошадь по пузо вязнет, комары, мошка. А перевалы! Шестнадцать ведь гор на пути. Влезешь наверх, а там опять в болото. Неделю назад ехал — гатили, а сейчас топь — засосало, значит, бревна-то. Дорогу эту еще перед японской войной строили. Подрядчик — такой фармазон, станционные домики как игрушки понаставил, чтобы начальнические глаза радовались, а дорога — одна видимость.
…Значит, на Тихий океан стремишься. Вояж славный. По нашим сказкам выходит, что мезенцы еще в старину ходили чуть не до Чукотского носа, а на Грумант, на Новую Землю — так это бессчетно. Лет тому тридцать приходила сюда заморская экспедиция на пароходе "Виндворт", на полюс собирались. Давай наших вербовать. Двое согласились. Дело встало за урядником, не пускает. "Не могу, — говорит, — полюс он за границей, надо специальный паспорт". А ребятам подработать охота — зяблый год был, посевы вымерзли. Пошли к губернатору.
– Так и так, ваше превосходительство, на полюс собираемся, а урядник препятствует. Выдайте нам такие паспорта, чтобы можно за границу отправиться.
Губернатор разобрался что к чему. "Ладно, — говорит, — поезжайте". А те ни в какую. "Прикажите, ваше превосходительство, выдать нам виды, а то на полюсе заграничный урядник арестует". Понимаешь, никак не могли поверить, что есть такое место, чтобы без урядников… Эту сказку-быль я тебе к тому рассказал, что нонче вам, молодым, при новой власти на любую сторону путь открытый… До Печоры тебе будет ехать не мудрено. Дорога пробита, держись телеграфной линии.
Ехать бы действительно просто, но помешал снегопад. Попал в него Глеб, когда уже перевалил Тиманский кряж. Дорогу завалило рыхлыми сугробами. Если бы не просека и не телеграфная линия, можно легко заплутать в лесных дебрях. Глеб пытался, как было в Сибири, спускаться на лед, на речки, но и на них — пухлая вата. Пришлось в одном из сел добыть широкие охотничьи лыжи, две пары: на одной шел сам, а на другой тянул за собой велосипед.
В Усть-Цильму — большое село, раскинувшееся на правом берегу Печоры, Травин добрался в конце ноября. Здесь он сшил себе палатку и две пары трусов из оленьей замши. Отметив новый, 1930-й год, он двинулся по печорском у льду на север, к морю.
Печора уже около Усть-Цильмы в два километра шириной, а ниже разливается еще вольготнее. Но чем севернее, тем тоскливее ее берега. Леса сменяются рощицами корявых деревцев, а затем тундрой. Веером, из десятков проток, выходит река в Баренцово море. В ста километрах от устья, в крошечном поселке Белощелье, Глебу была поставлена печать, можно сказать, с исторической надписью: "Временная организационная комиссия Ненецкого округа". Теперь на этом месте расположен город Нарьян-Мар — "Красный город", центр Ненецкого национального округа, крупный порт. А тогда председатель оргкомитета по современным понятиям даже рабочего места не имел: вся власть на ходу, бумаги в кармане.
– Как бы не ошибиться, — говорил он, отыскивая печать при неверном свете спички, зажженной Глебом, — керосина, понимаешь, не завезли. Лучше бы на завтра это дело отложить.
– А что изменится завтра?
– Как что? Ночь кончается.
И действительно, на следующий день впервые после долгой полярной ночи показалось солнце. Сначала над темно-серым горизонтом возникли огненно-желтые полосы. Словно зарево далекого пожара, охватили они часть неба — и вдруг из пламени выскочил приплюснутый, и оттого кажущийся непомерно широким, красный солнечный диск. Он почти тотчас исчез, а вскоре погасло и само зарево. Но все-таки свершилось: давящая все живое ночь побеждена!
С каждым днем солнце поднималось выше и все дольше держалось на небе. Но оно не было похоже на старое доброе солнце, какое Глеб привык видеть. Нет, красное, зловещее. А однажды вдруг появились сразу два солнца. Одинаковые красные шарики подпрыгнули над снежными наметами тундры, словно подброшенные рукой невидимого жонглера. Затем они начали сближаться и — вот уже слились в один огненный шар…
Потрясенный велосипедист не скоро вспомнил, что о подобном явлении "ложного солнца", так называемом "гало", возникающем как результат преломления солнечных лучей в атмосфере, он когда-то читал.
ГЛАВА 2 . ШКОЛА ВЫДЕРЖКИ
В ОДНОЙ из печорских проток Глебу попался полуразрушенный лесопильный заводик. Впереди искрилось застывшее море, а справа — бескрайняя скатерть Болшееземельской тундры. Через нее-то и рассчитывал пробиться велосипедист к Югорскому шару. Хорошо бы приспособить машину к движению по рыхлому снегу. Задержавшись на лесопилке, он занялся переоборудованием велосипеда.
Главное в придуманной им конструкции — так называемые "коньки-лыжи". Переднее колесо велосипеда он поставил прямо на лыжу, которую прикрепил на вилке. Заднее — ведущее — имело пару лыж. Они располагались с боков, по обе стороны колеса и чуть выше шины, упиравшейся благодаря этому в снег. Для того, чтобы лыжи шли и по льду, Глеб вбил в полозья лезвия, приспособив для этой цели куски старых поперечных пил.
Теоретически все казалось правильным. Конструктор считал, что сможет ехать даже под парусом. И в самом деле, на льду это довольно громоздкое сооружение — "велосани", говоря по аналогии с аэросанями, пошло довольно хорошо. Но на берег не выйдешь: как рыхлый снег, так ведущее заднее колесо прокручивается, буксует. Очевидно, его сцепление со снегом перекрывается торможением лыж. Изобретение оказалось неудачным. Жаль потерянного времени…
Шел февраль, день прибывал, можно учитывать кое-какие видимые ориентиры. На морской карте их наставлено немало: приметные скалы, мысы, возвышенности, становища, часовни и даже кресты. Тот, кто ставил их над могилами товарищей, даже и в таком случае проявлял заботу и о живых: если встать лицом к надписи на кресте, то перед тобой будет восток, позади — запад, а концы перекладины направят соответственно на север и юг.
Возле берегов — россыпь мелких островов и скал, тянущиеся в море мысы. Но первые же десятки километров показали, что определяться по островкам очень трудно. То они засыпаны снегом, то сливались с грядами торосов или с прибрежной тундрой. Отсчитывая километраж по циклометру, Глеб кружил по извилистому берегу от ориентира к ориентиру, сверяясь с картой. На компас глядел не часто. Его роль отлично выполняет путевой флажок на руле. Он всегда натянут ветром и имеет определенный угол к движению велосипеда. Остается мимоходом следить за этим углом. Но самое трудное, настоящая беда — это рыхлый снег. В низинах можно утонуть. Движение исключительно медленное, в иные дни по десять-пятнадцать километров. Неважно и с питанием. Промышлять тюленей он еще не научился, а запас галет и масла, взятый в Усть-Цильме, кончался.
На мысу, расположенном против острова Песякова, узкого и длинного, вытянувшегося параллельно берегу, Глеб встретил становище ненцев (печать — "Большеземельский кочевой самоедский совет").
Велосипедиста окружили люди, одетые в просторные меховые одежды, с румяными смуглыми лицами. Председатель совета на ломаном русском языке объяснял, что такую же машину он видел в прошлом году в Архангельске, куда ездил на большое собрание… Он даже попробовал взобраться на велосипед, чтобы пояснить сородичам принцип движения на нем, но не удержался, вызвав своим падением дружный смех.