Желтый Кром

Генри Уимбуш поспешил схватить нить своей прерванной речи.

— Все, что вы говорите, дорогой Скоуган, определенно очень справедливо, очень верно, — начал он. — Но я, однако, сомневаюсь, разделил ли бы сэр Фердинандо ваши взгляды на архитектуру и даже имел ли он вообще какие-нибудь взгляды на нее. При постройке этого здания сэра Фердинандо беспокоила, в сущности, только одна мысль — о надлежащем расположении отхожих мест. Санитарные устройства были главным интересом его жизни. В тысяча пятьсот семьдесят третьем году он даже опубликовал по этому вопросу небольшую книгу — ныне это огромная библиографическая редкость — под названием «Некоторые интимные советы одного из членов Ее Величества Тайного совета», и в этой книге проблема рассматривается с величайшей эрудицией и тонкостью. Его ведущий принцип в санитарном устройстве дома — отделить отхожие места возможно дальше от сточных приспособлений. Отсюда неизбежно вытекало, что их следовало поместить в самой верхней части дома и соединить вертикальными шахтами с подземными ямами и стоками. Не следует думать, что сэром Фердинандо руководили только материальные и чисто гигиенические соображения, ибо, когда он отводил для отхожих мест столь высокое место, то имел в виду и определенные высокие духовные мотивы. Поскольку, утверждает он в третьей главе своих «Интимных советов», наши естественные нужды низменны, как у животных, мы, удовлетворяя их, склонны забывать о том, что являемся благороднейшими творениями во Вселенной. Для нейтрализации этого неблагоприятного воздействия он предложил, чтобы отхожее место в каждом доме было помещено возможно ближе к небу, чтобы в нем обязательно были окна, из которых открывалась бы широкая и величественная панорама, и чтобы стены в этих покоях были уставлены книжными полками, содержащими все самые зрелые плоды человеческой мудрости — такие, как «Книга притчей Соломоновых», «Об утешении, доставляемом философией» Боэция, «Афоризмы» Эпиктета и Марка Аврелия, «Руководство христианскому воину» Эразма Роттердамского, и все другие труды, античные или современные, которые отвечают благородству человеческой души. В Кроме он получил возможность претворить свои теоретические принципы в жизнь. Он расположил отхожие места на самом верху каждой из трех возвышающихся над зданием башен. Оттуда до самого низу — а это, надо сказать, более семидесяти футов — и далее через подвалы шли шахты прямо к системе трубопроводов с проточной водой, проложенных под землей на уровне фундамента верхней террасы. Стоки выводились в реку в нескольких сотнях ярдов ниже рыбного пруда. Общая глубина шахт от верха башни до подземных трубопроводов составляла сто два фута. Восемнадцатый век с его страстью к модернизации смёл этот памятник санитарно-технического искусства. Если бы не предание о нем и не подробное описание, оставленное сэром Фердинандо, мы вообще никогда бы не узнали о существовании этих великолепных отхожих мест. Мы могли бы даже предположить, что сэр Фердинандо построил дом по столь оригинальному и прекрасному проекту из чисто эстетических соображений...

Раздумья о славных деяниях прошлого всегда пробуждали в Генри Уимбуше заметное воодушевление. Пока он продолжал свою речь, лицо его под серым котелком горело оживлением. Мысль об исчезнувших отхожих местах глубоко волновала его. Он замолчал. Оживление постепенно сошло с его лица, и оно снова стало похоже на солидный головной убор, закрывавший его от солнца. Наступило долгое молчание. Казалось, те же тихие меланхолические мысли овладели каждым. О вечном и о преходящем в жизни: сэр Фердинандо и его отхожие места исчезли, а Кром все стоит. Как ярко светит солнце, и как неминуема смерть! Пути Господни неисповедимы, еще более неисповедимы пути человеческие...

— Сердце радуется, — воскликнул наконец мистер Скоуган, — когда слышишь об этих эксцентричных английских аристократах. Создать теорию об отхожих местах и построить огромный и прекрасный дом, чтобы осуществить ее на практике, — это замечательно, великолепно. В мыслях моих они все проходят передо мной — чудаковатые милорды, колесящие по всей Европе в тяжеловесных каретах со своими необыкновенными миссиями. Один отправляется в Венецию, чтобы купить гортань Бианки, — он не получит ее, конечно, пока певица не умрет, но это не важно; он готов ждать. У него коллекция — заспиртованные в банках голосовые связки известных оперных певцов. А инструменты знаменитых виртуозов — он поедет и за ними. Он попытается подкупить Паганини, чтобы убедить его расстаться со своим маленьким Гварнери, конечно, с небольшой надеждой на успех. Паганини не продает свою скрипку. Но, может быть, он пожертвует одной из своих гитар?.. Иные отправляются в крестовые походы — один, чтобы умереть жалкой смертью среди греческих дикарей, другой — в своем белом цилиндре — чтобы повести итальянцев на битву с их угнетателями. У третьих и вообще нет цели: они просто выставляют свои странности напоказ Европе. Дома они отдаются праздности, проявляя в этом большую изобретательность. Бекфорд строит башни, Портленд копает ямы, миллионер Кавендиш живет в конюшне, ест только баранину и развлекается — о, единственно ради собственного удовольствия! — тем, что предвосхищает на полвека открытия в области электричества. Великолепные чудаки! Они делают жизнь каждой эпохи веселее и разнообразнее. Когда-нибудь, дорогой Дэнис, — сказал мистер Скоуган, обращая к нему взгляд своих блестящих, как бусинки, глаз, — когда-нибудь вы должны стать их биографом. Жизнь эксцентричных людей — какая тема! Я и сам бы хотел заняться ею.

Мистер Скоуган замолчал, снова посмотрел на возвышающийся над ними дом и несколько раз пробормотал слово «эксцентричность».

— Эксцентричность... Это оправдание всех аристократий. Она оправдывает праздные классы, наследуемое богатство, привилегии, ренты и все подобные несправедливости. Хотите создать в этом мире что-нибудь достойное, значит, необходимо иметь класс людей обеспеченных, не зависящих от общественного мнения, свободных от бедности, праздных, не принужденных тратить время на тупую будничную работу, которая именуется честным выполнением своего долга. Нужен класс людей, которые могут думать и — в определенных пределах — делать то, что им Нравится. Нужен класс, представители которого могут позволить себе быть чудаками, если имеют склонность к чудачеству, и которые к чудачествам в целом относятся с терпимостью и пониманием. Это очень важно, если хотите понять сущность аристократии. Она не только эксцентрична сама по себе— часто в грандиозных масштабах, но относится терпимо и даже поощряет эксцентричность в других. Чудачества художника и новомодного философа не внушают ей того страха, ненависти и отвращения, которые инстинктивно испытывают неаристократы. Это своего рода резервации краснокожих индейцев в сердце огромной орды белых, банально заурядных и бездуховных, к тому же выросших в колониях. Внутри своих резерваций туземцы развлекаются — часто, надо признать, несколько грубо, несколько эксцентрично. И когда вне этих пределов рождаются люди, близкие по духу, им есть где укрыться от ненависти, которую белая посредственность en bons bourgeois[10] обрушивает на все, что самобытно и выходит за рамки ординарного. После того как произойдет социальная революция, резерваций не будет. Краснокожие растворятся в огромном море белых. И что же? Позволят ли вам, мой милый Дэнис, писать виланеллы? Или вам, мой бедный Генри, жить в этом доме прекрасных отхожих мест и продолжать мирно копаться в шахтах бесполезного знания? А вам, Анна...

— А вам, — перебила его Анна, — вам будет позволено продолжать свои речи?

— Могу вас уверить — нет, — ответил мистер Скоуган.— Мне придется заняться каким-нибудь честным трудом.

10

Как добропорядочные буржуа (фр.).