Сладостная ярость

Сэм закипала внутри до тех пор, пока Трэвис не задал ей свой последний вопрос. Она боялась, что он обвинит ее в краже этой куртки или в краже денег, чтобы купить эту куртку, и ей было больно сознавать, что он по-прежнему не верил ей. Но оказалось, что она ошиблась, и ее сердце чуть не разорвалось от радости. Она подняла голову и улыбнулась ему, глядя, как он поглаживает длинными пальцами новую куртку.

— Нет, я не продавала Бесс. Я ведь говорила тебе, что выиграла кучу денег за ту неделю, что играла в покер у Лу. Если бы ты позволил мне и дальше играть, мы бы сейчас были бы богаче Сандоваля.

Набор для ухода за усами вызвал у него взрыв смеха.

— Ты только раз грозилась покончить с этим украшением на моем лице, а сейчас даришь мне такую замечательную вещь? — недоверчиво посмотрел он на Сэм.

— Ну, — пожала она плечами, — я, конечно, рискую, что ты загордишься еще больше, но мне твои усы вроде бы и нравятся. Наверное, я к ним привыкла.

Но окончательно растаяло сердце Трэвиса, когда Сэм вышла за дверь и вернулась, держа в руках молодого броненосца.

— О, Сэм! Сэм! Где ты его раздобыла? Как?

Она осторожно передала ему на руки дрожащее существо в панцире, а оно тут же перевернулось на спину и прикинулось спящим.

— Его зовут Дилли, но ты можешь поменять ему имя, если захочешь. Он немного разволновался, поэтому притворился, будто спит, но он к тебе быстро привыкнет. Я надеюсь, что он научится бегать так же быстро, как Арми. Он еще маленький, ему всего месяцев девять, если я правильно вычислила.

— Но где ты его нашла?

— Я рассудила, что у прежнего Арми должна была быть подружка где-то поблизости, я поискала вокруг как следует и нашла ее ношу. И что ты думаешь, в норе было полно малышей! Конечно, тогда они были маленькие и должны были оставаться в норе с мамашей. Я только в последний месяц прятала Дилли под крыльцом. Я даже устроила ему настоящую нору и выложила ее листьями.

— Ты лазила под крыльцо? — с удивлением спросил Трэвис. — В твоем положении? Господи, любимая! Удивительно, как ты там не застряла.

— Один раз чуть было не застряла, — призналась она. — Но, к счастью, земля там довольно мягкая, и я прорыла канавку для живота и сумела вылезти.

Трэвис не знал, что и сказать. Она столько сделала, чтобы ему запомнился этот день.

— Сэм, не знаю, как и благодарить тебя.

— А, ты что-нибудь придумаешь, не сомневаюсь. — Она многозначительно подмигнула ему и добавила только для него: — Почему бы тебе не подстричь себе усы? А я тебе потом скажу, щекочут ли они по-прежнему.

После обеда к ним потянулись друзья. Зашли обменяться подарками и остались на ужин Чес и Молли. Молли помогла Сэм накрыть на стол, а потом помыть посуду, поскольку Элси проводила этот вечер в кругу своей семьи. Навестили их пастор и Альма Олдрич, следом за ними пришел доктор Пэрди.

Олдричей ждали еще в другом доме, а доктора Сэм и Трэвис уговорили сесть с ними за праздничный стол.

Хотя Трэвису и раньше случалось получать подарки от некоторых горожан, он удивился, что Пэрди принес подарок для него и Сэм. Развернув сверток, он обнаружил колоду карт и шашки с доской.

— Какого черта? — воскликнул он, нахмурив в недоумении брови.

И вдруг он покраснел до корней волос, что с ним случалось весьма редко.

— Пэрди, ваш подарок имеет скрытый смысл? Доктор кивнул и даже не скрыл самодовольную ухмылку:

— Извините, Трэвис, но как врач, наблюдающий Сэм, я рекомендую вам сделать перерыв в более активных играх до тех пор, пока не родится ребенок. А пока утешайтесь картами и шашками, старина.

Пэрди ухмылялся; Трэвис хмурился; Чес и Молли безуспешно пытались сделать вид, будто ничего не слышали. Сэм сидела среди них, и в ее глазах играли черти.

Этой же ночью Трэвис узнал, что означал ее коварный взгляд, и на себе испытал положительный эффект от девичника в честь Молли. Выяснилось, что «девочки» могут обсуждать не только такие захватывающие темы, как стряпня и уход за домом. Как лаконично выразилась Роуз, «есть много способов ободрать кошку и много способов заставить петуха кукарекать». Теперь Сэм собиралась наглядно продемонстрировать, что означает эта загадочная фраза.

Сэм настроилась пробудить, а затем удовлетворить чувственность Трэвиса всеми движениями своего тела. Легко и дразняще она проводила ногтями по его голой коже так, чтобы не повредить ее, не оставить царапин, но достаточно сильно, чтобы воздействовать на каждый нерв Трэвиса и сделать его восприимчивым к ее ласкам. Там, где оставили следы ее ногти, следовал язык, но ощущение от этого отнюдь не было успокоительным, особенно когда в ход пошли ее белые зубки, покусывающие его в разных местах.

Она намеренно касалась его везде, кроме того места, где он особенно жаждал ее прикосновений, проходила на волосок от гордого доказательства возникшего у него желания, и все поглаживала и покусывала его дрожащее тело. Она дразнила его немилосердно, пока Трэвис не стал опасаться за свой разум, боясь потерять его от неистового желания, охватившего все его существо.

И все же он готов был лежать и терпеть, хотя и не без некоторого сопротивления, ее страстные исследования, позволял ей испытывать над ним свои женские чары. По какой-то странной причине он чувствовал свою силу в том, что дал Сэм полную свободу делать с его телом все, что она хочет. Его немного удивило, что она, судя по всему, получала столько же удовольствия от своих ласк, сколько и от его, но в то же время и понимал ее — с ним происходило то же самое. Выражение ее лица и тех звуков, которые она издавала, когда он гладил ее атласное тело, было достаточно, чтобы возбудить его. То, что она испытывала то же самое, для него явилось счастливым открытием.

И все же он чувствовал себя жуком, попавшим в паутину и ожидающим с тревожным нетерпением, когда его окончательно поглотят, и беспомощно наблюдал, как его оплетают чувственной, мистической магией. Словно для того, чтобы усилить это впечатление, длинные шелковые пряди ее волос касались его разгоряченного тела, падали на него легкой мерцающей завесой. Ее жадные пальцы блуждали по его напряженному телу. Ее губы закрывали ему рот, ее поцелуи были горячи и нежны, и он с радостью отдался ее дивным священнодействиям.

Их языки сплетались между собой, сворачивались и разворачивались как танцующие змеи, их дыхание сливалось в один страстный вздох, когда она прижималась к нему своим телом. Сэм покачивалась над ним с нарочитой медлительностью, твердые, как камешки, кончики ее грудей почти прожигали его насквозь, когда они терлись о густые заросли на его груди, совсем не препятствующие их своенравному вторжению.

Наконец она оторвалась от его губ и покрыла горячими влажными поцелуями все его лицо. Когда ее язык пощекотал его ухо, мурашки пробежали по его разгоряченному телу. А ее жаркое дыхание вызвало у него сильную внутреннюю дрожь.

— Сэм, любимая. Я не могу больше это терпеть.

Гортанный, определенно плутовской смех раздался в ответ, а тем временем ее язык проделывал головокружительный путь к его плечу, игриво касаясь самых чувствительных изгибов шеи. Он утопал в сладком пьянящем чувстве, огонь тек по его жилам и затуманивал голову всепожирающим желанием. Дрожащими руками он начал тоже ласкать ее, прижимая к себе, но уже начинал терять голову от безумного желания.

Ее волосы скользили по нему, как ускользающий шепот, когда она медленно начала сползать вниз. Мягкие теплые губы сомкнулись над одним плоским соском, и снова ее язык начал сладко мучить его, из-за чего он выгнулся дугой и застонал от невыносимой страсти. И вдруг она неожиданно жадно всосала его сосок, и его пронзил настоящий восторг. Боль в паху усилилась, и он едва терпел распиравшее его желание овладеть ею. Переведя дух, с довольным видом она обратилась к другому соску, и снова он задрожал от прикосновения ее губ к его измученному желанием телу.

Ее влажные губы прикасались к его ребрам, ногти касались чувствительных мест на внутренней стороне бедер, и она дюйм за дюймом приближалась к его пульсирующей плоти.