Свое имя

Пока он с завистливым вниманием разглядывал паренька, тот успел подать продавщице хлебную карточку.

— И очереди-то нет, а ему вперед надо! — проворчал Митя.

Паренек бросил на него косой взгляд.

— Да, да, про тебя говорю, — вызывающе сказал Митя. — Уважать надо чужое время…

— Три ха-ха! — насмешливо воскликнул парень, пряча хлеб в сундучок. — Это твое-то время уважать? А у тебя его нехватка, что ли?

— Уж ты шибко занятой!

— Смотри-ка, соображаешь!

— Потише, петухи! — крикнула продавщица.

Мите было стыдно перед покупателями, но другого способа затеять разговор с незнакомым человеком он не нашел.

— Интересно, чего это ты привязался? Чистюля! — беззлобно проговорил парень и хотел провести локтем по белой Митиной рубашке.

Митя вовремя отодвинулся. Впервые в жизни ему сделалось неловко за свою чистую одежду, за чересчур чистые руки. Наверное, только у бездельников бывают такие руки.

— Вымазался, как черт, и уж думаешь — рабочий! — сказал Митя, когда они вышли на улицу.

— А ты помозолься кочегаром, посмотрю я, какой будешь!

Паренек, по всей вероятности, был совсем не злой, даже огрызался беззлобно, с усмешкой.

Чтобы продлить разговор, Митя недоверчиво фыркнул:

— Вроде ты кочегар?

— Скоро в помощники переведут, — с чувством неоспоримого превосходства ответил паренек. — Человек с понятием угадает паровозника за километр и по одёже, и по всему, — добавил он, выставляя сундучок.

Слова эти задели Митю за живое:

— Разбираемся, не думай.

— Оно и видно.

— Один только ты железнодорожник!

— А может, и ты тоже?

— Представьте себе.

— Каким боком?

— А таким. У меня и отец, и дед, и прадед — все паровозники!

Парень захохотал и так запрокинул голову, что фуражка чудом удержалась на его голове.

— А бабушка твоя не ездила на паровозе? Видали, предками козыряет! А сам-то ты на железной дороге кто? Пассажир? Еще, может, безбилетный?.. — Он смеялся громко, весело, от души.

Удар был неожиданный и тяжелый. Смех этот мешал сосредоточиться, сбивал с толку. Конечно, можно сделать вид, что надоело слушать болтовню, повернуться и уйти. Но это было бы малодушием.

— Глупо, — сказал Митя, успокоившись. — Сам сочинил глупость и доволен. И как таких пускают на паровоз?

— Пустили, как видишь. И, доложу тебе, неплохо езжу, справляюсь, — доброжелательно улыбнулся кочегар. — Даже благодарность имею от начальника депо…

— На какой серии работаешь? — открыто и простодушно спросил Митя, подошел поближе, щелкнул пальцем по сундучку, желая подчеркнуть свое миролюбие.

Парень поставил сундучок на землю, достал из кармана ножик, сделанный из слесарной пилы, вытер его о брюки:

— Пока объяснялся с тобой, жрать захотелось. — Повертев хлеб в руках, словно прикидывая что-то в уме, он осторожно, чтобы крошки попали в ладонь, отрезал тонкий ломтик, одним махом высыпал крошки в рот, а остаток хлеба спрятал в сундучок.

— На какой серии, спрашиваешь? — со вкусом жуя, сказал он. — Почти на всех переработал. Милое дело, скажу тебе, паровозная служба! Как пустишь машину, как разгонишь курьерским ходом — только держись! Бывает, дух спирает от скорости…

— С каких это пор кочегары управляют паровозами?

— А мне машинист разрешает. Сам иной раз просит: «Миша, говорит, поведи машину, а я чуток отдохну…» И веду за милую душу…

— Далеко ездить приходится?

— Спрашиваешь! Чуть не весь Урал изъездил. К примеру, где Златоуст, знаешь?

— На карте видел.

— «На карте»! А мы сели — и махнули в Златоуст.

— Тебя, значит, Мишей зовут? — по-дружески спросил Митя.

— Ага, Мишка. Михаил Самохвалов. А тебя?

— Такую фамилию — Черепанов — слыхал? — с едва скрываемой гордостью проговорил Митя.

— Машинист Черепанов — твой батька?

— Именно.

— О, знатная фамилия! — уважительно и удивленно протянул Миша. — Как не слыхать…

— А род наш, будет тебе известно, идет от тех самых Черепановых… Настоящий железнодорожник должен их знать… — добавил Митя.

Несколько лет назад, когда он высказал отцу свое предположение относительно происхождения их фамилии, Тимофей Иванович громко засмеялся: «Ишь ты, к кому в родичи полез, губа не дура! Не печалься, Митяй, но только родство это не установлено. Много на Урале Черепановых…»

Ответ этот не удовлетворил Митю: он был убежден, что родоначальники его фамилии — знаменитые Черепановы, которые жили и работали в этих краях. Они-то передали потомкам и фамилию и любовь к паровозному делу. А если, как говорит отец, родство не установлено, то его невозможно и опровергнуть…

Вполне насладившись впечатлением, которое произвело на Самохвалова его сообщение, Митя спросил:

— Тяжело кочегаром?

— А ты думал, легко? Как перешвыряешь за поездку весь уголек из тендера в топку, узнаешь, что у тебя руки есть… Но зато важная работа. Недаром же к армии равняется…

— Как это — к армии?

— Очень просто. У нас ребята заявления писали в военкомат, чтоб на фронт, а военком вызвал и говорит: «Не имеем права призывать вас, товарищи. Ваша, говорит, работа равняется, как на фронте». И точно, с какой стороны ни поверни… Думаешь, по случайности мы, железнодорожники, звезду носим, как и военные? — Он постучал ногтем по красной звезде на черном околыше своей фуражки и цокнул языком. — Армия и транспорт — родные братья.

У Мити закружилась голова.

— Ты на паровоз пошел, чтоб фронту помочь? — горячо спросил он, взяв Мишу за руку.

— Как тебе сказать. И это было. И еще другое. Батька мой раньше слесарил в депо, а вернулся с фронта без руки. На пенсии сидит. Мать одна работает. А у меня еще братан меньшой. Я думал: закончу десятилетку, в транспортный подамся. А пришлось, видишь, отодвинуть свой план. Из ремесленного — прямо на паровоз…

— С твоим заработком дома легче? — участливо поинтересовался Митя.

— Главное — снабжение, рабочая карточка. Ну, и на заработок, понятно, жаловаться не приходится. Если бригада дельная, старательная, про заработок можешь не беспокоиться. А у нас бригада во! — Он показал большой палец. — Фронтовая…

— Как узнать, какая бригада?

— Поработаешь — узнаешь, иначе как же? Да ты, я вижу, что-то больно интересуешься. Не надумал ли, товарищ железнодорожник, тоже на паровоз?

— Все может быть…

Пока они с Алешкой думали действовать, этот паренек уже действовал, помогал. «У меня еще братан…» А как он хлеб резал! Высчитывал, наверное, чтоб никого не обидеть. А они с Алешкой сидят на шее у родителей, на всем готовеньком. Пассажир! Да еще безбилетный…

— Взяли бы на паровоз? — доверительно и взволнованно спросил Митя.

— Кого, тебя? — Миша Самохвалов отступил на шаг, окинул его оценивающим взглядом, пощупал свой узенький, ощетинившийся редким чернявым пушком подбородок.

— А что? Из тебя может выйти паровозник, — проговорил он, с трудом сохраняя серьезный вид. — Люди нам нужны. Попросись, может, возьмут. Только учти: пока выучишься на кочегара, я уже в помощники перейду.

— А мне-то что до этого?

— Очень просто: вдруг попадешь на мою машину, трудненько придется: я работу люблю спрашивать. Так что держись, браток!

Миша весело засмеялся, вскинул к глянцевому козырьку ладонь: «До встречи!» — и пошел, легко и небрежно размахивая сундучком.