Страница 51 из 151
— Имей в виду, — сказала Эбби, пока мы тряслись по дороге в машине, — что по колледжу ходят самые невероятные слухи. Одни говорят о сорвавшейся сделке с «коксом», другие — что ты из-за денег вышла замуж за какого-то нелегального иммигранта и пыталась его шантажировать, третьи — что тебя отделал бывший бойфренд, только что вышедший из тюрьмы, куда угодил по твоей же милости за то, что тебя избивал. В общем, я предупредила.
— Скажу больше, — добавил Дэниел, объезжая похожий на танк джип, занимавший сразу две полосы, — намекают даже, что это мог быть кто-то из нас — как один, так и вся наша компания. Комбинации называются самые разные. Конечно, в лицо нам никто ничего не скажет, но, как я понимаю, есть люди, которые именно так и считают. — Свернув к въезду на стоянку Тринити, он предъявил документы охраннику. — Если будут вопросы, что думаешь отвечать?
— Еще не решила, — улыбнулась я. — Может, скажу, что я тайная наследница царского трона и пострадала от рук других претендентов. Вот только насчет трона еще не определилась. Похожа я на одну из Романовых?
— Определенно, — оживился Раф. — У них у всех был скошенный подбородок. Так что сойдешь.
— Только без гадких намеков, не то я всем расскажу, что это ты бегал за мной с ножом, накачавшись всякой дрянью.
— Не вижу ничего смешного, — буркнул Джастин.
Свою машину он не взял; по всей видимости, они решили держаться вместе, хотя бы сейчас, так что он сидел на заднем сиденье вместе со мной и Рафом, подушечками пальцев снимал пылинки с бокового стекла, после чего вытирал руки носовым платком.
— Да уж, — произнесла Эбби, — на прошлой неделе нам точно было не до смеха. Но теперь, когда ты вернулась… — Обернувшись, она наградила меня улыбкой. — Грудастая Бренда спрашивала у меня — ну, ты знаешь ее заговорщицкий шепоток, — правда ли, что — цитирую — «они там малость заигрались». Я ее просто послала, а теперь вот думаю: может, стоило ее порадовать?
— Что меня больше всего поражает в ней, — сказал Дэниел, открывая дверцу, — так это ее уверенность в том, что мы что-то утаиваем. Посмотрел бы я на нее, окажись она на нашем месте!
Мы вышли из машины, и я впервые поняла, что именно имел в виду Фрэнк, говоря об отношении этой четверки к чужакам. Мы шли по длинной дорожке мимо спортивных площадок, и я чувствовала, как в их поведении что-то меняется. Изменение едва уловимое, но отчетливое — так вода у вас на глазах превращается в лед: они придвинулись друг к другу, сомкнули ряды и теперь шагали нога в ногу, плечом к плечу, с гордо поднятой головой, развернув плечи, с бесстрастным выражением на лицах.
Когда мы наконец достигли учебного корпуса, в котором расположен гуманитарный факультет, они уже представляли собой прочную баррикаду, твердую как алмаз. Всю ту неделю в колледже, каждый раз, стоило кому-то любопытному бросить в мою сторону пристальный взгляд или завести разговор — обычно во время перерывов, когда мы, взяв чай, собирались вместе почитать газеты, — как вокруг меня этакой римской «черепахой» — не хватало только щитов — вырастали четверо друзей. Четыре пары невозмутимых, немигающих глаз в упор смотрели на назойливого нахала до тех пор, пока тот не ретировался. Главной проблемой оставались ходившие по колледжу слухи; даже грудастая Бренда, которая в один прекрасный момент нависла над моим рабочим столом, в конце концов спросила, не найдется ли у меня запасной ручки.
Диссертация Лекси оказалась куда интереснее, нежели я полагала. Та обрывочная информация, которой снабдил меня Фрэнк, касалась в основном сестер Бронте, сумасшедшей Керрер Белл, спасавшейся от скромницы Шарлотты. Не самое приятное чтиво в данных обстоятельствах, но вполне ожидаемое. То же, над чем работала Лекси незадолго до смерти, оказалось куда увлекательнее: Рип Корелли, автор знаменитой «Она привыкла сражать наповал», на поверку оказался библиотекаршей из Огайо по имени Бернис Мэтлок, особой высоконравственной, однако строчащей в свободное от работы время низкопробное, бульварное чтиво. Мне определенно начинало нравиться то, как у Лекси работала голова.
Меня беспокоило, как бы ее научный руководитель не потребовал от меня чего-то такого, что не лишено академического смысла, — уж кем-кем, а дурой Лекси не была: ее опус показался мне толковым, оригинальным и хорошо продуманным, — я же много лет не бралась за перо. В общем, встречи с научным руководителем я боялась как огня. Студенты, у которых Лекси вела занятия, разницы не заметили бы — когда тебе восемнадцать, те, кому за двадцать пять, неотличимы друг от друга и от стенки тоже. Тот же, с кем она кучу времени проводила в беседах с глазу на глаз, вполне мог заподозрить неладное.
Впрочем, встреча с ее научным руководителем меня успокоила. Худощавый, мягкий, по-профессорски рассеянный. Этот, как он выразился, «прискорбный случай» подействовал на него до такой степени, что бедняга не мог даже смотреть в мою сторону и в конце концов заявил, что я могу потратить на восстановление сил столько времени, сколько потребуется, а о сроках сдачи работы и вовсе пока не думать. Ну ладно, придется проторчать пару-тройку недель в библиотеке, выискивая информацию о крутых сыщиках и взбалмошных старушенциях.
По вечерам меня ждал дом. Мы занимались им практически каждый день, иногда по часу-два, иногда минут по двадцать: отчищали лестничные пролеты, перебирали коробки, где дядя Саймон хранил свой хлам, по очереди залезали на приставную лестницу — заменить перегоревшие лампочки. Самая грязная работа — оттирание пятен с унитазов — делалась с тем же тщанием, что и самая интересная; эти четверо относились к дому, словно то был некий удивительный музыкальный инструмент типа скрипки Страдивари, припрятанный кем-то давным-давно. И вот теперь его наконец обнаружили и реставрировали с тихим восторгом и безграничной любовью. Никогда, наверное, я не видела Дэниела в таком прекрасном расположении духа: лежа на животе на полу кухни, в старых, потерявших вид брюках и шотландской рубашке, он красил плинтус, смеясь над какой-то забавной историей, которую рассказывал Раф, а Эбби, склонившись над ним, невольно щекотала его щеку своим конским хвостиком.
Я обратила внимание на одну деталь: мы никогда не прикасались друг к другу в колледже. В доме это случалось постоянно: то Дэниел погладит Эбби по голове, проходя мимо ее стула; то рука Рафа ляжет на плечо Джастину, когда они рассматривают очередную находку; то Эбби устроится поудобнее в просторном кресле-качалке на коленях у меня и Джастина; то ноги Рафа переплетутся с моими, когда мы читаем у камина. Фрэнк, что было в его духе, отпускал язвительные шуточки то про оргии, то про голубых, да я и сама постоянно была начеку (беременность Лекси не давала мне покоя), однако ожидала чего угодно, только не этого. Их отношения оказались гораздо более странными и сильными: они были совершенно лишены границ, по крайней мере в обычном для большинства людей понимании. В среднестатистическом доме, когда люди живут вместе под одной крышей, борьба за место под солнцем — обычное дело: вечные споры из-за того, кто распоряжается телевизионным пультом или чем считать хлеб — общим или же частным достоянием (подружка Роба по три дня с ним не общалась, если он брал ее масло).
Наша четверка жила по абсолютно иным правилам: насколько я смогла понять, в доме все, за исключением — слава Богу! — нижнего белья, принадлежало всем и каждому. Эти ребята могли напялить на себя первое попавшееся, что висело на вешалке, без разбора; я так и не смогла уяснить для себя, какие футболки официально принадлежали Лекси, а какие — Эбби. Они вырывали друг у друга из тетрадей листы, хватали тосты с ближайших к ним тарелок, пили из тех стаканов, которые попадались под руку.
Фрэнку об этом я не докладывала — он бы перешел от ехидных комментариев насчет оргий к туманным намекам про коммунистическую угрозу. К тому же такое положение вещей лично мне нравилось. Веяло от него чем-то теплым и основательным — чем именно, сказать затрудняюсь. В платяном шкафу слева от дяди Саймона висела большая зеленая куртка из водоотталкивающей ткани — она принадлежала всякому, кто выходил на улицу в дождь. В первый раз отправляясь в ней на прогулку, я ощутила странное, пьянящее возбуждение — словно девчонка, что впервые держится за ручки с симпатичным ей мальчиком.