Никогда не отступай

— Сэр, сломалась головка цилиндра. Придется заглушить двигатель и поставить новый цилиндр. Мне очень жаль.

— У нас вышли из строя уже две машины, а мы еще даже не вступили в бой, — яростно взревел Марк.

Спрыгнув на землю, водитель стянул с головы шлем и кольчужную защитную маску, призванную предохранять лицо от осколков брони, которые при попадании неприятельского снаряда разлетались по всей кабине. Во взгляде, направленном на проезжавший мимо броневик Тимокина, читалась нескрываемая зависть. Передний люк «Святого Мэлади» был открыт. Улыбавшийся до ушей Тимокин, сам сидевший за рулем машины, отсалютовал Марку и радостно показал вперед, явно горя желанием скорее вступить в бой.

Ответив на приветствие юноши, Марк вновь сосредоточил внимание на высоком холме к юго-востоку отсюда. Пелену дыма, окутавшую его склоны, разрывали только бантагские снаряды, непрерывным дождем сыпавшиеся на людей Эндрю. Сквозь дымовую завесу Марку удалось разглядеть первую волну вражеских броневиков, подобравшихся к самому подножию Роки-Хилла и медленно катящихся вверх по склону.

— Помоги тебе господи, Эндрю, — прошептал римлянин.

— Я же говорил, что ничего хорошего из этого не выйдет, — проорал Федор, обращаясь к Джеку.

— Ты, главное, удачно сбрось груз. У нас будет только одна попытка.

С высоты в десять тысяч футов Джек Петраччи наблюдал за тем, как бантагские броневики, выстроившись цепью, готовятся атаковать холм.

— Держись крепче и не своди глаз с неба — вдруг они поднимут в воздух дирижабли.

Повернув вентиль, Джек выпустил из оболочки пару сотен кубических футов водорода и одновременно налег на штурвал, бросив судно в пике.

За несколько секунд скорость летательного аппарата возросла до шестидесяти, а потом и семидесяти миль в час. Вскоре дирижабль окунулся в восходящие потоки теплого воздуха, и его корпус ощутимо задрожал. Пальцы Джека, сжимавшие штурвал, побелели от напряжения.

Глядя на клубы дыма, стелющиеся по степи, Петраччи пытался вычислить скорость ветра. Быстро произведя в уме необходимые подсчеты, Джек опустил нос дирижабля еще ниже. Цифры на датчике измерения высоты менялись с калейдоскопической быстротой. Пять тысяч футов, четыре.

Бантаги были прямо под ними; Джек видел, как они, задрав вверх головы, выкрикивают угрозы в его адрес. На долю секунды в поле его зрения оказался всадник на белом коне. Метко пущенная пуля пробила пол под сиденьем Джека, просвистела между ногами и вылетела через крышу кабины.

— Черт, они взяли нас на мушку! — воскликнул Федор.

— Смотри в оба и будь готов к сбросу.

Теперь они проносились над затянутым клубами дыма холмом, но Джек не спешил выходить из пике, опустившись уже на три тысячи футов, а потом и на две. По его прикидкам, высота холма составляла где-то около пятисот футов.

— Еще рано, еще рано… давай!

Почувствовав, что Федор сбросил груз, Джек изо всех сил потянул штурвал на себя. Нос дирижабля начал подниматься, но еще пять или шесть бантагских пуль прошили насквозь кабину воздушного судна, засыпав бесстрашных пилотов дождем из щепок и опилок. Едва не задев верхушки деревьев, росших на вершине холма, Джек наконец вывел машину из пике, и земля вновь начала отдаляться от них. Взглянув на равнину к юго-западу от холма, он увидел внизу десятки тысяч бантагских всадников. Это было настоящее черное море, неудержимое в своей мощи, и в душе Джека поселилось отчаяние. Разве содержимое тех трех ящиков, из-за которых он пошел на такой риск, могло сдержать натиск орды?

Высунувшись из-за бруствера, Эндрю проводил взглядом дирижабль Петраччи, скрывшийся за гребнем холма. В небе над головой раскрылись три разноцветных парашюта, на стропах которых покачивались три красных ящика.

В сражении наступила пауза: и люди, и бантаги, затаив дыхание, следили за полетом сброшенных с дирижабля контейнеров, которые, в конце концов, мягко спланировали на землю в двух сотнях ярдов перед позициями людей.

Шнайд уже выскочил из укрытия и выкрикивал приказы нескольким ротам спуститься вниз и подобрать драгоценный груз. Сто с лишним человек тут же перемахнули через бруствер и устремились вниз. Через считанные секунды авангард бантагов открыл по ним огонь, и многие из солдат повалились на землю, так и не успев добежать до ящиков. Наконец первые смельчаки добрались до ближайшего красного контейнера и под торжествующие крики прикрывавших их с тыла товарищей перерезали привязанные к нему стропы парашюта. Четверо солдат схватили ящик и поволокли его по склону холма. Разорвавшийся над их головами снаряд уложил на землю всю четверку. Их место тут же заняли другие солдаты, которым удалось донести груз до бруствера, но к этому моменту передовой отряд противника был совсем рядом с третьим ящиком, приземлившимся ниже остальных. Несколько бантагов оказались рядом с красным контейнером одновременно с людьми Шнайда, и завязался жестокий рукопашный бой. В ход пошли штыки; командовавший людьми офицер, вскочив на ящик, выхватил револьвер и выстрелил прямо в лицо солдата орды. Секунду спустя ему в спину вонзился бантагский штык.

Еще одна рота бросилась вниз на выручку своим товарищам, мчавшийся впереди всех человек размахивал знаменем 3-го Суздальского полка. Добежав до упавшего в высокую траву парашюта, знаменосец воткнул флаг в землю, однополчане подхватили ящик и потащили его обратно к укреплениям. Подоспевшие бантаги набросились на полковое знамя, как быки на красную тряпку, и знаменосец упал, пронзенный десятком пуль. Вдоль всей линии укреплений пронесся горестный стон, и солдаты 3-го Суздальского, развернувшись, атаковали противника, стремясь отбить драгоценный штандарт.

Шнайд, подбадривая своих парней, бежал вслед за ними. Эндрю почувствовал, что его тоже затягивает в горнило боя. Вытащив револьвер, он устремился к месту стычки. Один из бантагов торжествующе вскинул захваченное знамя, но в то же мгновение какой-то сержант запрыгнул солдату орды на спину, схватил его за волосы и одним движением ножа перерезал врагу горло.

Теперь уже бантаги в свою очередь взорвались криками ярости и, горя желанием отомстить за героя, сотнями поперли вверх по склону. Сержанта, крепко сжимавшего в руках отбитое у врага знамя, настигла снайперская пуля, прежде чем он успел сделать пару шагов.

Эндрю видел, что битва за знамя скоро перерастет в сражение: из соображений полковой и корпусной чести его люди вот-вот ввяжутся в кровопролитный рукопашной бой, в котором у их восьми- и девятифутовых противников будет явное преимущество.

— Труби сигнал к отступлению, черт возьми! — прокричал он горнисту. — Отступаем!

Горнист немедленно выполнил приказ, но солдаты из 3-го Суздальского и братских ему полков распалились уже до такой степени, что в массовом порядке покидали позиции и вступали в схватку с авангардом бантагов. В дело вступила вражеская артиллерия, которая, не разбирая где свой, где чужой, обрушила на обе сражающиеся стороны настоящий шквал снарядов.

Юный барабанщик отбросил подальше горн и, низко пригнувшись, начал пробираться между сражающимися солдатами. Добравшись до тела сержанта, лежавшего на полковом штандарте, юноша вытащил нож и перерезал узлы, соединявшие флаг с древком. Схватив боевое знамя, барабанщик выбрался из гущи боя и побежал наверх к укреплениям. Бантагская пуля, угодившая в ногу, лишь ненамного замедлила его бег. Прихрамывая, он взобрался на бруствер и торжествующе взмахнул знаменем над головой. Солдаты Шнайда встретили этот подвиг радостным ревом и тут же отступили на свои позиции.

Пэт, остававшийся все это время на батарее, уже давно навел на бантагов орудия и, как только последняя группа солдат выбралась из схватки на нижней части склона, произвел залп картечью. Стволы пушек были направлены вниз, и на участке холма площадью в пол-акра всю траву на уровне колен словно скосили гигантским серпом. Срезанные травинки взмыли в воздух и зеленым ковром опустились на разорванные в клочья тела десятков бантагов и нескольких солдат Республики, не успевших вернуться в укрытия.