Страница 67 из 199
Именно поэтому левые эсеры выступили против декрета. «Те полномочия, которые даются комитетам бедноты», указал Карелин, делают из них противовес сельским Советам, а сам закон о комбедах направлен «на упразднение Советов крестьянских депутатов». Фракция ПЛСР отказалась участвовать в голосовании проекта, чтобы «снять с себя полностью ответственность за принятие этого декрета». Когда же декрет был принят большевиками, Карелин заявил, что левые эсеры будут «вести решительную борьбу с теми вредными мерами, которые сегодня приняты ВЦИК»[33].
Заявление Карелина не было пустой фразой. Между Третьим и Четвертым Всероссийскими съездами примерно в 19% всех губернских и уездных Советах большинство принадлежало левым эсерам. В ряде губерний этот процент доходил до 30-45. В июне левые эсеры в двадцать одном губернском исполкоме насчитывали 208 человек из 786, на девяносто шести уездных съездах Советов тридцать одной губернии, состоявшихся между Четвертым и Пятым съездами Советов, ПЛСР имела 24% делегатов, причем на девятнадцати съездах их было больше, чем большевиков, а на тридцати одном — не менее одной трети. В уездных Советах левым эсерам принадлежало 28% мест[34]. На губернском уровне наиболее значительными фракции ПЛСР оставались в рязанском (12 из 25), новгородском (10 из 25) и пермском (11 из 25) губисполкомах. После введения декрета об организации комитетов бедноты позиции левых эсеров усилились. В костромском губернском Совете доля левых эсеров выросла с 25% до 49%, в тверском — с 16 до 31, в саратовском — с 20 до 28, в смоленском — с 9 до 20%[35]. В местных Советах с левыми эсерами все чаще и чаще голосовали и сторонники разрыва Брестского мира, и противники большевистской крестьянской политики. Короче, к ПЛСР, по словам левого эсера Я. М. Фишмана, примыкали теперь «все недовольные большевистской политикой, как к единственной оставшейся советской партии».
Для обсуждения положения, сложившегося перед Пятым съездом Советов, ПЛСР провела в Москве, в Малом зале консерватории, свой Третий партийный съезд. Он работал всего четыре дня, с 28 июня по 1 июля. В это время в рядах ПЛСР числилось около 80 тыс. членов[36]. «Главным вопросом на съезде явится выработка тактической линии поведения партии в целом в виду чрезвычайного роста ее на местах, — писала одна из независимых газет. — В особенности усилилась партия левых эсеров на Украине»[37].
Одновременно падало членство в партии большевиков. Так, из 50 тысяч петроградцев, числившихся в партии в октябре 1917 года, к июню 1918 осталось только 13472[38]. И даже если предположить, что часть убывших переехала в Москву или отправилась на фронт, падение численности в РКП(б) было очевидно. Публично, однако, большевики пытались представить левоэсеровские удачи поражением. Ю.М. Стеклов писал в те дни в «Известиях ВЦИК», что ПЛСР «за последнее время переживает процесс некоторого внутреннего перерождения»[39] и торжествует «по поводу «усиления» своей партии», что именно массовый приток в ее ряды может погубить левых эсеров.[40]
Результаты выборов на Пятый съезд Советов известны еще не были. Большевики и левые эсеры пребывали в состоянии неопределенности. На 30 июня независимым обозревателям казалось, что большевики и левые эсеры на съезде будут «почти в равном количестве». Левые эсеры считали, что вступают «в новую стадию политического продвижения вперед»[41] и на ближайшем съезде станут господствующей партией.
Решение о созыве Пятого съезда Советов ВЦИК принял 10 июня. На обсуждение съезда выносились отчеты ВЦИК и Совнаркома, продовольственный вопрос, вопрос об организации Красной армии, выборы нового ВЦИК и утверждение первой советской конституции. Этот последний пункт был еще одной причиной, толкавшей большевиков на скорое и радикальное решение левоэсеровской проблемы.
Решение о написании конституции было принято на Третьем съезде Советов в январе 1918 года. 1 апреля ВЦИК создал межпартийную комиссию по составлению текста. Комиссия уже утвердила текст «основных начал» конституции[42], когда 28 июня, за несколько дней до открытия съезда, комиссия ЦК РКП(б) под председательством Ленина внесла в проект ряд изменений. 3 июля Свердлов, втайне от левых эсеров, поручил Стеклову и Я.С. Шейнкману составить проект конституции заново. Те провели в запертой комнате «Метрополя», куда усадил их Свердлов, весь день. Ленин, со своей стороны, дал Стеклову и Шейнкману «принципиальные указания насчет формулировки вопроса о «свободах». В тот же день проект конституции был выработан.[43]
Указаний на то, зачем понадобилось менять проект конституции в тайне от левых эсеров и какие именно изменения были внесены в проект, впервые прочитанный на съезде уже после разгрома ПЛСР, мы не имеем. Однако несколько позже Ленин и Бухарин указали, что «истинная сущность советской конституции заключается в статье 33-й, дающей возможность коммунистической партии лишать избирательного права все остальные партии»[44]. В первые дни июля оставалась по существу одна такая партия: левые эсеры.
Несмотря на разгоны небольшевистских Советов, репрессии и террор комбедов, обрушивавшийся часто и на левоэсеровских активистов, ПЛСР сохранила влияние в Советах. На съезде, открывшемся 4 июля, левым эсерам принадлежала почти треть депутатских мест: из 1164 делегатов 773 были большевиками и 353 — левыми эсерами. Между тем соотношение делегатов съезда не отражало влияния партийных функционеров этих партий в местных Советах. Большевики получили на съезде большинство отчасти потому, что предоставили созданным ими комитетам бедноты непропорционально большой процент мест, предназначенных для крестьянских депутатов[45]. Кроме того, городские Советы вообще получали большее количество мест, чем сельские. В этом смысле большевикам было гарантировано большинство мест на съезде даже тогда, когда за ними шло меньшинство советских избирателей.
Левые эсеры это понимали и считали, что «если бы норма представительства была одинакова и для крестьян, и для рабочих», им «принадлежало бы на съезде подавляющее большинство»[46]. Чувствуя за собою большинство советских избирателей, левые эсеры не боялись идти на конфликты с большевиками. Еще до начала работы съезда, 30 июня, на заседании крестьянской секции ВЦИК, Спиридонова обвинила большевиков в том, что во времена голода они по ультимативному требованию Германии отправили туда 36 вагонов с хлебом и готовят отправку мануфактуры на два миллиарда рублей[47]. 1 июля, выступая перед большевистской фракцией съезда[48], Свердлов указал, что «отношения с левыми эсерами испортились с тех пор», как большевики «объявили войну кулакам в деревне», но на вопрос, «правда ли, что 36 вагонов хлеба было отправлено в Германию», ответил утвердительно[49]. Несмотря на это, Ленин назвал заявление Спиридоновой клеветническим, а партию левых эсеров — «окончательно погибшей»[50].