Страница 63 из 199
Но большевики уже были готовы ответить Мартову. На этом последнем заседании ВЦИКа четвертого созыва, за две недели до намечаемого открытия Пятого съезда Советов, они приняли решение исключить меньшевиков и эсеров из ВЦИКа. С заявлением по этому поводу выступил Сосновский. Он назвал соседство большевиков и меньшевиков «парадоксом», требующим «разрешения или устранения». Сосновский назвал меньшевиков и эсеров «агентами буржуазии и помещиков», участвующими «в контрреволюционных заговорах». Лучше иметь их «по ту сторону баррикады», чем в Совете, — добавил Сосновский. После непродолжительных прений ВЦИК постановил исключить из своего состава эсеров и меньшевиков и «предложить всем Советам [...] удалить представителей этих фракций из своей среды». Обе партии тут же и были исключены голосами большевистских депутатов. Левые эсеры выступили против исключения[5]: было ясно, что следующие на очереди — они[6].
Первые репрессии обрушились на ПЛСР в апреле 1918г. 6 апреля по обвинению в сепаратизме и провоцировании войны с немцами был арестован один из виднейших членов партии В. Б. Спиро. По поручению ВЦИК и по договоренности между Лениным, Спиридоновой и Камковым Спиро тремя неделями раньше был командирован в Севастополь и по прибытии туда, 20 марта, назначен главным комиссаром Черноморского флота. По решению Совнаркома Спиро должен был настоять на затоплении части судов Черноморского флота и передаче Турции Батума, Ардагана и Карса, как было предусмотрено Брестским соглашением. Однако в Севастополе отказались подчиниться центральной директиве, и Спиро, нашедший поддержку у советской власти Крыма, изменил свои намерения. Отказавшись от планов выполнения ленинской директивы, он на заседании Севастопольского совета и Центрфлота предложил «отвернуться от гнилого Севера и продолжать войну с Германией» и был поддержан подавляющим большинством.
В Крыму по указанию Спиро был образован так называемый «Южный комитет защиты революции», который запретил вывоз хлеба за пределы Крымского полуострова, объявил мобилизацию и начал конфискацию лошадей для артиллерии. Крымская советская власть издала также приказ об аресте германских военнопленных первой мировой войны и высылке их эшелонами в Сибирь. Наконец, 23 марта Центрофлот принял резолюцию о защите Батума от турок и оказании помощи Закавказскому правительству.
В ответ на это Совнарком потребовал ареста Спиро за нарушение директив центра и предания его суду революционного трибунала. Спиро был арестован, судим и казнен. Его действия, на первый взгляд кажущиеся провокационными, следует, тем не менее, рассматривать в контексте событий тех дней. Идея потопления Черноморского флота встретила неслыханное сопротивление матросов. С директивами потопить Черноморский флот из Москвы в Крым посылались Н. П. Глебов-Авилов, И. И. Вахрамеев, Шляпников и, наконец, наркомфлот Раскольников. Все они, в результате, собрались в Исполкоме Кубанско-Черноморской республики и в бессилии опустили руки. Вахрамеев, прибывший в Новороссийск для замены Спиро, нашел ситуацию столь для себя невыгодной, что долго скрывал от правительства Кубанско-Черноморской республики привезенную им директиву СНК, а когда сообщил о приказе Москвы, получил отказ Крымского правительства, настроенного «в пользу вооруженного сопротивления Черноморского флота немецкому наступлению».
Против потопления флота высказывался Шляпников. Когда же в Новороссийск по личному приказу отчаявшегося уже потопить флот Ленина поехал Раскольников, Сталин в Царицыне предупредил его, что руководители Кубанско-Черноморской республики категорически против ленинского приказа. В Исполкоме Кубанско-Черноморской республики мнения разделились. Вахрамеев считал, что Раскольникова расстреляют на вокзале (самого Вахромеева ловили по всему городу, чтоб расстрелять, но тот сумел скрыться); Шляпников предположил, что Раскольникова сбросят за борт корабля...
Расстрелом Спиро не ограничились репрессии против левых эсеров. 14 мая в Самаре была закрыта большевиками левоэсеровская газета «Знамя труда»; 30 июня у здания ВЦИК чекисты-большевики арестовали секретаря Крестьянской секции ВЦИК левого эсера Турбина. «Нам приходилось отражать крайне жестокие нападки с разных сторон, — заявил в один из тех дней Свердлов. — За последнее время эти нападки имели место не только со стороны безусловно враждебных советской власти партий и групп, но и со стороны советской партии, левых эсеров. Нам пришлось выдерживать с ними упорную борьбу по целому ряду вопросов»[7]. Это было не просто предостережение. Это было сообщение о разрыве блока с ПЛСР.
После разгона Учредительного собрания и Третьего съезда Советов у большевиков и левых эсеров практически не было расхождений[8]. На местах содружество оказывалось часто прочнее, чем в центрах, а местные левоэсеровские организации в ряде случаев шли вместе с большевиками, даже когда это противоречило линии ЦК ПЛСР. Так было и после выхода левых эсеров из Совнаркома[9]. Январь — февраль 1918 года был периодом наиболее тесного сотрудничества[10]. Но и мартовские расхождения левых эсеров и большевиков, вызванные прежде всего заключением Брест-Литовского мирного договора, носили тактический, а не принципиальный характер. Член ЦК ПЛСР Колегаев был совершенно прав, когда писал 19 апреля 1918 года, что левые эсеры могут расходиться с большевиками «лишь тактически», идя вместе «во всех вопросах социальной революции, хотя бы и подчиняясь их большинству»[11].
Выход из советского правительства большинство ЦК левоэсеровской партии считало ошибкой. Впрочем, неуверенность и колебания были присущи главным образом членам ЦК, а не активу ПЛСР в ее среднем звене, левоэсеровским делегатам Четвертого съезда Советов. Большинство их голосовало на заседании фракции против ратификации Брестского мира. Это и предопределило позицию ЦК и выход левых эсеров из Совнаркома. ЦК ПЛСР попробовал переубедить свою партию, но потерпел неудачу. Собравшаяся после съезда Советов Третья городская конференция левых эсеров Петрограда вновь высказалась против ратификации Брестского договора и заявила, что «петроградская организация всемерно будет противодействовать проведению грабительского мира»[12]. Это еще больше насторожило руководство ПЛСР. Все надежды ЦК возлагал теперь на Второй партийный съезд, намеченный на 17-25 апреля.
На съезде присутствовало 59 делегатов от 29 губернских партийных организаций, представлявших 62561 члена ПЛСР. Именно на этом съезде ЦК попытался в последний раз переубедить делегатов. Спиридонова, Колегаев и Трутовский резко выступили против разрыва с большевиками и выхода из состава правительства. Колегаев сказал, что «выйти из состава правительства — значит поставить перед крестьянством вопрос: отойти от власти или отойти от нас». Конечно «трудовое крестьянство предпочитает отой-ги от нас», — заключил Колегаев и предложил «войти в центральную советскую власть», высказав опасение, что в противном случае «революция пройдет мимо»[13].
Колегаева поддержала Спиридонова, указавшая, что уход от власти есть предательство крестьянства и что антибрестская позиция ПЛСР не привела к росту популярности левых эсеров (что было неверно). Большинство, утверждала Спиридонова, все равно осталось за большевиками, которые, «не изменяют социальной революции, а только временно пригнулись вместе с народом, не имея в руках никаких сил и возможностей защищать целиком все наши завоевания». Трутовский продолжил ту же тему, сказав, что из создавшейся ситуации может быть только один выход: «либо совместная работа с большевиками в центральной власти — для осуществления социальной революции», либо «свергать большевиков», т. е. стать «во главе контрреволюции»[14].