Страница 58 из 95
В полном соответствии с заявлением Шестому Конгрессу «Послесловие» подтверждало грозное обвинение Рыкова:
«Именно так. Правильно. Победа правого крыла была бы последней ступенью термидора... Рыков прав. Главная наша задача сейчас заключается в том, чтобы не дать правому крылу победить.»
Таким образом, мы заняли в этом вопросе вполне своевременно ясную и отчетливую позицию, не оставлявшую места никаким лжетолкованиям. Откуда же родилась столь внезапная тревога нескольких товарищей, которые, по французскому выражению Л. Толстого, сгоряча даже заставили «играть телеграф»? Тревога родилась из нескольких заключительных строк беседы. Воспользуемся же этим поводом, чтобы рассмотреть вопрос в том более конкретном виде, в каком он встает перед нами на нынешнем более развернутом этапе.
Что вся беседа в целом направлена против обывательской пошлости правого крыла (одна из его черт), этого не станут отрицать вышеуказанные товарищи. Что же в таком случае означают заключительные строки? Неужели же в них есть столь грубое противоречие не только с заявлением и «Послесловием», но и с самой беседой? Нет, противоречия нет и в помине. Строки эти требуют к себе живого и жизненного политического отношения, а не педантского.
В самом деле, беседа сводит все вопросы к вопросам партийного режима, т.е. «режима Ярославских», у которых в руках «большие ресурсы, не идейные, конечно, но в своем роде тоже действительные... до поры до времени. Они вас (правых) пытаются душить, проводя по существу вашу же политику, только с рассрочкой платежа...» и т.д. Мой корреспондент скулит по поводу всего того, что совершается в партии, и жалобно уговаривает меня вернуться на правильную стезю. Есть, значит, и такие правые. Надо вообще иметь в виду — замечу пока мимоходом — крайнюю разношерстность внутреннего состава и правой, и центристской группировок как результат подпольно-аппаратных форм партийной жизни. Всяких передвижек и перегруппировок будет еще немало. На этом ведь и основана в последнем счете наша политика по отношению к партии. Вот почему ясная и принципиально законченная характеристика правых и центристов должна на практике, т. е. в агитации и пропаганде, дополняться большой гибкостью в обращении с живым человеческим составом этих группировок. Один язык — с Рыковым или Углановым и другой — с таким же рядовиком или даже кадровиком, который по собственной инициативе обращается к вам с письмом и слезно умоляет оппозиционеров вернуться в партию.
Другой тон, другой язык — но линия, конечно, должна быть одна. И вот линии нашей я не нарушил ни в малейшей степени. Я ее только развил, конкретизировал и чуть продвинул дальше. Я говорю этому благожелательному и растерянному рыковцу: вы плачетесь на положение партии? Вы боитесь развала? Правильно. Опасности страшно велики. В партии нет возможности говорить по совести и начистоту. Самокритика означает попросту, что всем приказано сейчас самокритиковать Угланова. Опаснейшая, ибо непосредственнейшая из всех опасностей* — партийный режим. В чем же выход? В том, чтобы перевести партию на легальное положение. Уменьшить в 20 раз, т. е. свести к 5 — 8 миллионам партбюджет, который стал базой бюрократического самоуправства. Дать возможность партийцам тайно голосовать. Подготовить честно Шестнадцатый съезд, т. е. так, чтобы вся партия могла с полной свободой выслушать представителей всех трех течений, для чего, конечно, оппозицию надо вернуть в партию. Перечислив эти требования, беседа заключает:
«Вот строго практические предложения. На почве этих предложений мы были бы согласны даже и с правыми договориться, ибо осуществление этих элементарных предпосылок партийности дало бы пролетарскому ядру возможность по-настоящему призвать правых к ответу, и не только правых, но и центристов, т. е. главную опору и защиту оппортунизма в партии».
Вот эти строки и вызвали смятение. Это-де может быть истолковано, говорят мне, как блок с правыми против центра. Нет, дорогие товарищи, вы тут не продумали вопрос до конца, не представили себе конкретно создающуюся обстановку. Да, по-видимому, недостаточно задумались и над тем, что такое блок. У нас был блок с зиновьевцами. Ради этого блока мы шли на отдельные частные уступки. Чаще всего это были, впрочем, уступки некоторым из наших ближайших единомышленников, которые сами политически или тактически тяготели к зиновьевцам. В отдельных случаях эти уступки были явно чрезмерны и дали отрицательные результаты, что мы твердо себе запомнили на будущее. Но во всем остальном блок объединился на почве идей пролетарской левой, т. е. на нашей почве.
Какой же блок может быть с правыми? На какой почве? Можно ли вообще, хоть на одну минуту, серьезно говорить или думать об общей с ними платформе? В переговорах с Каменевым Бухарин ставил вопрос так: «Заключим блок против Сталина, а положительную платформу будем потом писать вместе». Буквально! Но так могут ставить вопрос либо лошадиные барышники, либо в конец запуганные, растерянные и опустошенные Балаболкины. Что у нас может быть общего с этими двумя «категориями» (если говорить философским языком теоретика Сталина)?
Что же в таком случае означает фраза о том, что «на почве этих предложений мы были бы готовы даже и с правыми договориться»? Она означает именно то самое, что в ней сказано. Конкретно говоря, она отвечает благожелательному партийцу: вместо того, чтобы ныть и скулить, потребуйте для начала возвращения оппозиции из ссылки, на этот счет у нас с вами будет полное «соглашение». Потребуйте еще честного созыва партийного съезда. А что же я обещаю правым в виде компенсации? Ответ дан в тех же строках: «По-настоящему призвать правых к ответу, и не только правых, но и центристов, т. е. главную опору и защиту оппортунизма в партии». Где же тут блок? Где тень намека? Или хотя бы тень этой тени? Нет, без «меряченья» тут дело не обошлось. Заключительное место беседы звучит злейшим издевательством над правыми: доигрались, мол, голубчики, туго приходится, аппарат жмет — не хотите ли полакомиться демократией, попробуйте, попробуйте, а мы поддержим... как веревка — повешенного. Вот ведь какой смысл в заключительных строках. Только разве что злорадство в них слегка прикрыто, чуть-чуть, ибо беседа ведь ведется с благожелательным партийцем.
Но кроме издевательства над правыми в этих строках есть и более серьезный смысл, предназначенный для наших единомышленников в партии. Исключена ли возможность того, что по вопросам партийного режима правые будут попадать в оппозицию к аппарату и повторять наши элементарнейшие требования на этот счет? Нет, такая возможность не исключена, она вероятна, а при развитии борьбы и неизбежна. Уже на ноябрьском пленуме, при всей его монолитности, раздавались чьи-то голоса протеста против того, что московские секретари смещались в порядке «самокритики», т.е. без конференций и без масс (см. газетный отчет о речи Сталина). Как же быть в этих случаях нашим единомышленникам в составе партийных ячеек? Обличать ли им узурпаторскую систему перевыборов? Требовать ли правильно подготовленных и созванных конференций? Да, обличать и требовать. Но ведь тут они «совпадут» с правыми? Не они совпадут с правыми, а правые в этой области будут иногда «совпадать» с нами, застенчиво отрекаясь от своей теории и практики вчерашнего дня и тем самым помогая нам разоблачать и их самих, и весь партийный режим. Что же в таком «совпадении» страшного, если мы не делаем при этом ни малейшей уступки, а продолжаем с удвоенной силой развертывать нашу принципиальную линию? Именно в предвиденье того, что такого рода «совпадения» или «полусовпадения» голосований или выступлений по вопросам партийного права возможны, даже неизбежны, и написаны мною приведенные выше заключительные строки беседы.[643]
Если допустимо сравнение из совсем другой и нам совершенно чуждой области, то я взял бы пример дуэли, очень пригодный для освежения интересующего нас вопроса. Дуэль есть варварски-»рыцарская» и гнуснейшая форма разрешения личных конфликтов: тут дело идет попросту о том, чтобы перерезать друг другу глотку. Однако перед каждой дуэлью «цивилизованные» противники вступают друг с другом в «соглашение», непосредственно или через секундантов, насчет условий дуэли, т. е. насчет того, с какой дистанции и из какого револьвера враги будут палить друг в друга. Можно ли сказать по поводу этого «соглашения», что противники заключили блок? Как будто нельзя. Какой тут, к дьяволу, блок, когда дело идет о взаимоистреблении. Но в «цивилизованном» обществе и взаимоистребление совершается не из-за угла, а по известным нормам, требующим предварительного «соглашения».