Терновая крепость

Кругом пробуждалась природа: плескалась вода, заговорили камыши и вот засияло в своем извечном великолепии лето. А мальчики все больше и больше проникались благодарностью при мысли о том, что новые времена принесли людям и новые радости, и теперь прачки с больными ногами могут ехать летом лечиться на курорт. Возможно, мысли ребят были и не столь конкретными, но, во всяком случае, их молчание настраивало и на этот лад.

Эти смутные мысли были, скорее, лишь ощущениями, но друзья находили в них место и друг для друга, и для старого возчика, и для бесконечности пути, и для необъятной дали и свободы.

— Да, хорошо, что ты приехал, Кряж, — повторил Плотовщик, и потом они снова долго молчали, как бы осознавая, что Кряж действительно приехал.

— Это мост через Залу, — сообщил Дюла, кивнув в сторону металлической арки моста, когда колеса застучали по его деревянному настилу; но возчик натянул вожжи потому, что в монотонный этот стук ворвался резкий звук свистка.

— Герге, — проговорил возчик и показал кнутом на реку: Матула как раз втаскивал лодку на берег.

— Дядя Матула? — с недоумением произнес Дюла. — И чего это он надумал? Пошли, Кряж, не будем заставлять его карабкаться вверх.

— Вот, дядя Герге, мой друг, Бела Пондораи. Матула притронулся к шляпе и протянул руку.

— Добро пожаловать! — сказал он, забрав руку Кряжа в широченную свою ладонь. — Мы уже заждались вас… А тут я подумал: схожу-ка за вещичками, чего ради вам самим их тащить.

— Верно, дядя Герге! Недаром говорят, что дом держится на стариках!

— Даже если у старика нет ни капли ума? — улыбнулся Матула.

Я этого не сказал. Пойду принесу чемодан.

Кряж остался с Матулой, который, кивнув вслед Дюле, заметил доверительным тоном:

— Становится настоящим парнем.

После этих слов верное сердце Кряжа сразу раскрылось для старика.

— Я еле узнал его.

— Однако эта одежда вряд ли защитит вас от холода, — заметил Матула, окинув Кряжа с головы до ног внимательным взглядом.

— У меня есть и другая, дядя Герге.

— Ну, тогда хорошо. А так, думаю, — он снова пристально посмотрел на мальчика, который пришел в явное замешательство, — думаю, мы втроем неплохо поладим.

Матула, разумеется, и на этот раз не ошибся. Но прежде чем попасть в хижину, ребятам пришлось одолеть праздничный обед, приготовленный тетушкой Нанчи, и выдержать дружеские похлопывания тяжелой руки дяди Иштвана.

— Кряж, — гремел самый низкий бас из хора донских казаков, — Кряж, только голова у тебя осталась прежней! — И он с такой силой хлопнул мальчика по плечу, что тот с трудом удержался на ногах. — Надеюсь, ты не намерен отправляться в камыши в этом шикарном костюме с улицы Ваци?

— Дядя Иштван, — ответил, краснея, Кряж и поправил на плече куртку, — я вам очень благодарен и мама тоже…

— Что ты плетешь, черт побери?

— Потому что я знаю…

— Что ты знаешь, черт возьми?

— Что вы написали… И про сотню знаю…

— Ничего я не писал. Терпеть не могу писать! Правда ведь, тетушка Нанчи?

— Правда.

Кряж замолчал, как делал всегда, когда его прерывали во время ответа в школе.

— Кряж хотел сказать… — пришел на помощь другу Дюла.

— Плотовщик, — прикрикнул на него дядя, — тебя, по-моему, никто не спрашивал! Поблагодари Кряжа за то, что он приехал: ты ведь рад-радехонек.

— Я уже поблагодарил, — обиделся Плотовщик, но дядя Иштван этого даже не заметил.

— Правильно сделал. Но если кто-нибудь еще раз вздумает рассыпаться тут в благодарностях, то даю честное слово, он у меня получит на орехи. Ну как с обедом?

— Суп налит.

— Несчастные! Суп тетушки Нанчи уже на столе, а они занимаются здесь болтовней! К столу!

Так и не суждено было прозвучать тщательно продуманной благодарственной речи Кряжа, оттесненной на задний план аппетитным запахом и замечательным вкусом супа. Оба мальчика ели с таким удовольствием, что старая Нанчи даже прослезилась от умиления.

— Представляю, мой бедный Дюла, как вы там питаетесь в камышах!

— Ну конечно, тетушка, такого супа там не…

— Плотовщик! — остановил его дядя, и глаза у него засверкали. — Плотовщик, я и не думал, что ты такой криводушный…

— Но это сущая правда!

— Разумеется, потому что ты там вообще ни разу не ел супа. Дюла покраснел.

— Да это и сам дядя Герге говорит, что никто так вкусно не готовит, как тетушка Нанчи…

— Что-то ты, Плотовщик, виляешь! Ну, да не беда. В общем, ты толково говорил. Видишь, Кряж, твой друг совсем одичал — он даже уже и не врет…

— А он и не имеет такого обыкновения! — в один голос сказали Кряж и тетушка Нанчи, на что дюжий агроном так зычно расхохотался, что несколько сонных мух пробудились и ошалело заметались по комнате.

— Заговор, — гремел дядя, — подлый заговор! Что ж, пора подавать того тощего цыпленка, что погиб вчера под ножом мясника.

— Не слушай его, сынок, — проговорила старая Нанчи и погладила Кряжа по голове. — Он всегда такой: думает, что гости меньше съедят и ему больше достанется. А потом в один прекрасный день его хватит удар.

— Что такое? И ты еще называешь этот день «прекрасным»? Ну, тебе сполна воздастся за это! А сейчас давайте посмотрим, как выглядит этот худосочный цыпленок. Ешьте, ребята!

Но пришел все же и обед к концу, тем более что во дворе агронома их уже дожидалась телега. Дядя Иштван встал и вытер губы.

— Заботьтесь, ребята, друг о дружке и слушайтесь Матулу. И здесь и там, в камышах, вы дома. Приезжайте сюда, когда только захотите. Ну, до свидания. Если у меня будет время, я, пожалуй, навещу вас там— И, сказав это, он вышел из комнаты.

— Он всегда был таким, — сказала тетушка, посмотрев ему вслед, — с тех пор, как я его знаю, а знаю его я уже давно — ведь я когда-то пеленала его, когда он был еще мал, как Початок кукурузы.

Мальчики посмотрели на дверь, словно видели за ней огромную фигуру дяди Иштвана. Но фантазия у них уже достаточно обленилась, и они никак не могли представить себе хозяина дома в виде кукурузного початка.

Было уже далеко за полдень, когда они наконец отправились в путь, унося с собой воспоминания о сытном и вкусном обеде. Неумолимая тетушка Нанчи уложила их после обеда спать, несмотря на протесты Дюлы:

— Все равно мы не сможем заснуть.

Однако через мгновение оба уже спали…

На болото они отправились совсем сонными и пришли в себя только по пути. Было очень жарко. Кряж чувствовал, что ноги у него совсем мокрые в сапогах; даже под темными защитными очками собирались капельки пота.

Кряж рассказывал всякие новости, и Дюла то и дело останавливался.

— Я как-то виделся с Дубом, — сообщил Кряж. — Он совсем извелся: каждый день должен решать два примера по арифметике. А потом старик Дуб обещал потащить его куда-то на проверку. Представляешь?

— Бедняга!

— А Янда терзает Ацела. Каждый день стоит у него над душой, как жандарм. Он говорит, что это вопрос престижа: приятно, мол, сознавать, что Кендел в будущем году будет учить его ученика. Но если бы он знал…

— Что?

— А то, что Кендел не будет больше у нас преподавать. Плотовщик остановился:

— Врешь! От кого ты это слышал?

— От самого Кендела.

— Ну, так чего же ты молчал, Кряж? Из тебя каждое слово выжимать надо.

— Я же не могу сразу все рассказать. Словом, иду я как-то по улице и вдруг вижу их. Идут под руку. Я хотел было спрятаться в подъезд, но Кендел издали заметил меня и помахал мне рукой. А его спутница засмеялась. Знаешь, это та самая Ева. Я очень смутился. А они нет. «Привет, Кряж, — сказал Кендел. — Как ты поживаешь, что слышно о ребятах? Ты помнишь эту даму?» — «Да, — ответил я, — это ваша невеста, господин учитель». — «К сожалению, уже нет», — ответил он. Представляешь, я готов был сквозь землю провалиться: если не невеста, то тогда… «К сожалению, — продолжал Кендел, — мы больше уже не жених и невеста. Теперь она моя жена». А она засмеялась и поцеловала Кендела. Представляешь, прямо у меня на глазах!