Терновая крепость

Здесь ничто не спешит, если нет в том необходимости, но и молниеносно меняется, когда надо. Вот маленькая лысуха плохо усвоила эту заповедь и погибла, потому что должна была погибнуть. В природе выживают только сильные и приспособленные: это истина, в которой заключена сама сила!

То, в чем прежде Дюла видел забаву, приятное времяпрепровождение, спорт, теперь постепенно превратилось в труд, в серьезное дело.

Радость и удовольствие получаешь не только поймав рыбу, но и съев ее! В то же время Дюла решил, что для первобытного человека охота была не только основой существования, но и бессознательным наслаждением и неосознанным спортом. Разумеется, тогда человек еще и не мечтал о спиннинговой катушке и о нейлоновой леске — ведь ему даже железо было тогда незнакомо; однако со своим костяным гарпуном он точно так же подкарауливал рыбу, как Плотовщик сейчас со своей удочкой; а выследить стадо северных оленей или табун диких лошадей, нагнать их и настичь копьем, выйти победителем из поединка с животным означало куда больше, чем сейчас победа в пятиборье.

Мысли Дюлы разбрелись во все стороны, однако один глаз его бдительно следил за спиннинговой катушкой, а другой озирал окрестности, и хотя рыба клевала редко, он не упустил ни одной. Правда, это были преимущественно подлещики, одного возраста, размерами не больше ладони, но Плотовщик уже усвоил, что подлещик — очень вкусная рыба, иные даже вкуснее карпа, если приготовит и зажарит мастер своего дела.

Судя по короткой тени от удочки, дело, наверное, шло к одиннадцати часам. Впрочем, эта мысль была столь же мимолетной, как отражение в воде проплывшего по небу облачка.

Дюла ощупал лицо: опухоль как будто стала меньше. Плотовщику сейчас вовсе не хотелось снова стрелять. Однако если бы появилась достойная дичь, то Дюле не помешала бы схватиться за ружье даже опухоль величиной с арбуз.

«К счастью, ничего такого подходящего нет», — подумал Дюла, поглядев по сторонам, но тут взгляд его приковали четыре птицы, строем приближавшиеся к нему. Птицы были далеко и летели высоко, но они летели сюда.

Дюла отполз в тень куста и зарядил ружье. Поплавок был недвижим, а птицы приближались, точно их кто-то тянул на шнуре. Сердце Плотовщика заколотилось.

— Да это же гуси, — прошептал он. — Гуси. Но как высоко летят!

Однако птицы стали спускаться.

«Нужно взять хорошее упреждение, — мелькнуло в голове Плотовщика, — хорошее упреждение…»

Дикие гуси сейчас пролетали, наверное, над хижиной, так как они чуть забрали влево; возможно, они увидали Матулу.

И тут Дюла, подумав: «Была не была! Пусть ружье мне хоть голову разнесет — не беда!» — прицелился в первого гуся, который был крупнее остальных, и спустил курок.

На этот раз наш Плотовщик не ощутил никакого толчка, а если го и почувствовал, то тут же про него забыл, охваченный восторгом, летевший вторым гусь, хлопая крыльями, со свистом упал вниз и мягко шлепнулся на гать.

— Ой, — воскликнул Дюла, — ой, вот это здорово!

Сжимая в руках ружье, он отыскал взглядом место, куда упал гусь. Эхо выстрела затихло, три остальных гуся были уже далеко, и кругом вновь воцарилась тишина.

Дюла быстро взглянул на поплавок, потом положил ружье на землю и поспешил за своим трофеем. На полпути он чуть не полетел кувырком, споткнувшись о кочку, так как бежал, не глядя под ноги, туда, где упала птица.

Вот и гусь!

Гусь лежал на спине, и ему уже все было безразлично.

Дюла, сияя от счастья, поднял большую птицу и только в самую последнюю секунду заметил Серку, который чуть не сбил его с ног.

«Гав-гав-гав! — лаяла собака, прыгая вокруг охотника. — Гав-гав, дай мне понюхать птицу, опусти ее немножко, чтобы я могла понюхать ее!..»

А вот из-за кустов появился и Матула. Он улыбнулся, и для Дюлы его улыбка была столь же драгоценна, как для солдата медаль, прикрепляемая ему на грудь. Глаза Плотовщика сверкали, а руки дрожали, когда он протягивал Матуле свой трофей.

Старик взял гуся в правую руку, а левую положил на плечо мальчику. — Что ж, Дюла, думаю, что теперь ты можешь самостоятельно ходить с ружьем куда захочешь.

Не прыгай, Серка, а то по носу получишь! Словом, с ружьем обращаться ты умеешь, научился быть осторожным и умеешь стрелять. Пусть дядя Иштван оформит тебе разрешение на охоту. Ты, конечно, целился в первого?

— Я бы и сам рассказал… — пробормотал мальчик.

— Знаю. Но вот что я тебе скажу. Теперь ты знаешь, какое нужно давать упреждение, но зато не знаешь другого: как плохо было бы, если бы ты подстрелил первого.

— Но ведь он же был самый крупный!

— Ну конечно. Крупный, но зато и старый гусак, мы обломали бы об него все зубы. А этот, — Матула поднял подстреленного гуся, — поджаренный на сале, будет мягким, как топленое масло. Это молодой гусь! А вожаком всегда летит либо гусак, либо старая гусыня.

Когда они вернулись домой, Дюла сразу заметил — этому не помешало даже приподнятое настроение, — что поляна вокруг хижины преобразилась: все ожидало гостя. Сено, просыпанное ими, было собрано граблями в одну кучу, как и зола. Матула следил за его взглядом.

— На это лето, считай, что мы уже управились с большой уборкой. Вы, конечно, можете еще прибираться, если пожелаете.

— Мы?

Да это я так, к слову. Пойду-ка я и спрячу гуся в холодке. Немного съестного я уже приготовил, лежит в сумке; и рюкзак готов. Серка, ко мне! — Собака с явным неудовольствием повиновалась приказу и грустно улеглась около кола, а Матула надел ей на шею цепь.

Я бы не стал тебя привязывать, — сказал он, ласково потрепав Серку по морде, — но иначе ты сожрал бы гуся, и тогда я тебя крепко бы вздул. А зачем тебе это нужно? Ну вот видишь… Н-да, а вот рыб нам придется выпустить, потому как до завтра они не продержатся, а упас пока еды хватает.

Гать продувал ветерок, и было легко переносить жару. Матула шел обычным ровным шагом, Дюла старался идти в том же темпе. Терновая крепость была уже недалеко, и в зеленой стене больших деревьев то тут то там начали проглядывать бреши.

— А зеленый пояс, оказывается, не такой уж густой и плотный..

Скоро увидишь. Мазь от комаров захватил?

Да.

Когда они поравнялись с холмом, Матула свернул с гати, прямо в камыши.

— Ступай точно по моим следам и не останавливайся, иначе потеряешь сапоги.

Камыш здесь был, наверное, в два человеческих роста, однако кое-где виднелись прогалины.

— Давно сюда никто не заходил, да и зачем бы? Разве что лисы, да и они больше любят ровные дорожки и тропинки. Вот тут — самое топкое место, дальше будет потверже.

И Дюла почувствовал это: сапоги уже не хлюпали. Вдруг камыш кончился, и перед ними оказалась зеленая стена. Матула, быстро сориентировавшись, смело вошел в эту зеленую стену.

— За мной! Следуй точно за мной, а не то ветки глаза повыколют.

Здесь, в кустах, воздух был душным и спертым от запаха прелых листьев.

Когда кустарник стал реже, Матула остановился.

Передохнем немного. А ты пока можешь намазаться мазью.

Да, дядя Герге, комаров тут тьма-тьмущая! Честное слово, эту крепость следовало бы назвать Комариной!

Тогда, пожалуй, их тут столько еще не водилось. Больше было воды и меньше ила. В те времена на этом месте еще был Балатон.

Дюла старательно намазался мазью от комаров.

Может, и вам дать, дядя Герге?

Меня они не кусают. Да и привык.

Они мягко ступали по прелым листьям; из зелени деревьев, хлопая крыльями, взлетали птицы, только они и нарушали глухую тишину да неумолчный писк комаров, потревоженных неприятным для них запахом мази.

— Взгляни-ка на это дерево! Вот если бы оно могло говорить! Крона могучего дерева уходила в необозримую высоту, а ствол имел в диаметре по крайней мере полтора метра.

Сила и красота, само время как бы воплотились в этом дубе. Дюла погладил кору дерева, которая была тверда, как исхлестанный ветрами гранит.

— Был тут один ученый человек. Так он говорил, что этому дереву, наверное, больше трехсот лет. И еще он сказал, что правильно поступали люди в старину, когда как святыню почитали такие деревья.