Терновая крепость

Наш Плотовщик не сел, а упал на землю. Он посмотрел на реку, на небо, потом на удилище с пустой катушкой и тяжело вздохнул, потому что все еще был во власти волнения.

Наконец он очнулся, почувствовав, что Серка лижет его кровоточащий палец.

— Лижи, лижи, Серка! А впрочем, пошел к черту, — добавил он и хорошенько прополоскал руку в воде. — Ну, Серка, натворили мы дел. Что мы скажем теперь твоему хозяину?

Пес растерянно махал хвостом, показывая, что ничего не смыслит в рыбной ловле, а когда Дюла вынул из воды садок и собрал снасть, Серка весело выскочил на тропку и приготовился идти с таким видом, словно они с Плотовщиком возвращались домой победителями.

Матула только что кончил возиться с полкой. Прищурившись, он смотрел, ровно ли она легла на скобы, и так же посмотрел на вошедшего в шалаш Дюлу.

Его взгляд секунду задержался на садке, потом на окровавленной руке мальчика и, наконец, на голом удилище. Он почесал в седой голове, точно собираясь с мыслями, а затем произнес лишь одно слово:

— Утащила?

— Утащила, — нахмурился наш Плотовщик. — Все утащила: сто метров лески, поплавок, крючок. Дядя Матула! — воскликнул он. — Невозможно было удержать!

— Верю. Надо было идти по берегу за рыбой, вываживать ее. Только ты все равно не сумел бы ее вытащить. Ну, не беда!

— Не беда?

— Конечно, не беда. Сто метров лески ведь не проглотишь, и сом никуда не денется. Видишь эту полку? На ней я выделяю тебе место. Раскладывай там свои вещи, а то я не люблю, когда в шалаше все вверх дном. Рыбу положи в холодок, но сначала оглуши ее, чтобы она не мучилась. Впрочем, погоди. Смотри, вот как надо. — Матула вытащил из камышовой крыши большой нож. — Щуку так надо брать. Видишь?

— Да.

Двумя пальцами он взял щуку под жабры, и после одного сильного удара обушком по голове она перестала шевелиться.

— Другой раз не суй пальцев ей в пасть!

— Это случайно.

— Как не случайно! Моего кума щука здорово покалечила, но, правда, она весила чуть ли не десять кило. Два пальца у него оттяпала. Я сейчас пойду к лодке, потом, как покричу, приходи. Пес пусть здесь остается.

— Дядя Матула, а моя щука сколько кило потянет?

— Ни одного. Грамм восемьсот в ней наберется. Сиди здесь, Серка, — махнул он выскочившей откуда-то собаке. — В лодке ты только будешь мешаться.

Серка с надеждой посмотрел на своего удаляющегося хозяина и потом печально улегся в тени. А Дюла думал, какие огромные зубы должны быть у десятикилограммовой щуки.

«Страх один! — решил он. — Но насчет восьмисот граммов дядя Матула, наверно, ошибся. В ней не меньше, чем полтора кило, если не два… если не…» — И тут мальчик, смутившись, покраснел.

«Вы, Ладо, неисправимый фантазер! Ведь вы не уверены в этом, — услышал он знакомый голос. — Не так ли?»

«Да, господин учитель, Матула прав».

«Вот видите! Неужели вы собираетесь спорить со стариком? Вы?» Нет, господин учитель».

«Не фантазируйте, Ладо. Действительность может быть прекрасной, даже прекрасней, чем обманчивые мечты». «Да, господин учитель».

Тут Плотовщика привел в себя нежный птичий свист. Иволга неоднократно повторила, что судья плут», но Дюла теперь точно установил, что «Ладо плут».

— Твой дедушка плут, — обиженно сказал он иволге. — Восемьсот граммов так восемьсот граммов. Кто из ребят в классе поймал такую щуку? Никто. И Кендел тоже.

Удовлетворившись этим, он аккуратно разложил на полке свои вещи и точно запомнил, куда класть ложку, вилку, тарелку, фонарик, книгу.

Между тем Серка несколько раз наведывался в шалаш; виляя хвостом, он одобрял старания мальчика, но, не получая никаких приказаний, снова устраивался в тени и наконец, по-видимому, заснул. Но даже во сне он чутко прислушивался и сразу вскочил, когда с реки донесся крик:

— Дюла! Дю-ю-юла! Тащи удилище! Потом старик замолчал.

— Сиди здесь! — строго приказал мальчик собачонке, а Серка опять улегся, точно говоря: «Значит, и ты мной уже командуешь? К сожалению, возражать я не могу. И останусь тут».

Дюла пошел к реке; он брел не спеша, размышляя о том, что Матула впервые назвал его по имени. Почему? До сих пор его названый отец в разговоре с ним избегал обращений, и порой Дюле казалось, будто он попал в чужой дом.

Чужим чувствовал он себя и в зарослях камыша, и в шалаше, и на берегу, и вот теперь у него возникло такое ощущение, словно он попал в родные места и весь край — зовет и принимает его, потомка древних военачальников.

Матула сидел в старой лодке, словно бы эту самую лодку на озере Веленце видел Дюла в своих мечтах на уроке арифметики.

В лодке лежал длинный шест, к концу которого был привязан кусок ржавого железа.

— Дядя Матула, что это?

— Шест.

Шест? А зачем железина?

Чтобы он уходил под воду. Ты такого еще не видел?

Нет.

— Мы будем им шарить по дну, пока он не зацепится за лесу. Сто метров лесы — не шуточное дело, где-нибудь мы ее отыщем, река не широкая. Сом — а почти наверняка это он — лежит себе в какой-нибудь яме, может, мы его живого вытащим. Я прихватил багор.

Только теперь Дюла заметил, что под скамьей лежит палка с металлическим острием и крюком, — тот самый багор, о котором говорил Матула.

— Сом ушел вверх по реке? — спросил немного. погодя старик.

— Вверх, — указал рукой Дюла. — Там, у излучины, я еще видел, как мелькала на воде леска.

— Садись на корму, челн легче пойдет.

И ветхая неуклюжая посудина мягко заскользила по воде. Матула греб одним веслом, с левого борта, но лодка равномерно двигалась посередине реки.

Дюла не мог понять, зачем во время этой охоты на сома может понадобиться удилище. Неужели старик собирается бить им рыбу по голове?

Но пока он наслаждался плавным скольжением лодки. У излучины они иногда останавливались, и Матула шестом прощупывал дно от одного берега до другого.

— Ловко он удрал. Леший знает, куда его занесло. Только бы нам зацепить конец лески! Ты умеешь грести?

— Могу попробовать.

— Словом, не умеешь. Ну, потом научишься. Вот шест, пошарь им.

Вооружившись длинным шестом, Дюла поволок его по дну, прочесывая даже прибрежный камыш.

— Я ведь говорил тебе, что сом удрал далеко. Выше по течению надо его искать. — Тут Матула заработал веслом и лишь через несколько минут перестал грести. — Хотя может статься, что он зацепился леской за что-нибудь и оборвал ее, — продолжал старик. — Да все равно, сто метров лесы не провалились же сквозь землю. Ну, поковыряй еще!

Наш Плотовщик, обливаясь потом, старательно «ковырял». Он тянул шест по дну и поднимал его, пока Матула не сказал:

— Обожди. Где твои глаза?

На конце шеста в тине и грязи виднелась леска.

— Не тяни! Я не спеша подам назад, и мы найдем кончик. Только тихонько, только тихонько, не то соскочит.

Дюла осторожно выбирал из воды леску, пока не дошел до ее конца, Матула остановил лодку.

— Давай удилище. Сейчас я привяжу лесу к катушке, потом мы тронемся, а ты накручивай на катушку сколько сможешь. — И Матула плавно повел лодку, точно вздохнул легко и неслышно, чего не мог сделать Дюла, у которого от волнения сперло дыхание.

Катушка жужжала негромко, словно зная, что сейчас надо соблюдать тишину. А нашего Плотовщика прошибал то горячий, то холодный пот. Вот-вот этот дьявол зашевелится под водой! Что тогда будет?

— Дядя Матула, теперь с трудом идет.

— Тихонько, только тихонько. Сколько лески ты намотал?

— Половину, наверно.

— Ладно. Я немного прибавлю хода.

Катушка трещала, но больше ничего не происходило, только сердце Дюлы прыгало под ребрами, как испуганная синица. Когда на катушку накрутилось три четверти лески, Матула придержал лодку.

— Дай сюда!

Наш Плотовщик с радостью избавился от удилища, связывавшего его с чудовищем, которое, судя по его силе, могло быть акулой или крокодилом. Впрочем, к счастью, такие животные в реке Зала не водятся.

Лодка стояла, и Матула тянул леску. Он тянул сильно, так что согнулось удилище.