Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 69 из 89

Я чуть не потеряла сознание от потрясения, вызванного необъяснимым явлением, - ведь я только женщина, и женщина слабая, подверженная мигреням и обморокам, особенно после кончины бедного моего супруга, покоящегося без святого причастия на дне океана, - но синьор, назвавший себя Жаном Жаке, грубо прикрикнул: “Отворяйте номер! Живо!” Я вынуждена была выполнить его приказание, тем более что обнаружила у себя в правой руке ключ, который я не захватила и не могла захватить в конторке.

Войдя вместе со мной в комнату - внутри она отличалась от других помещений пансионата только той же грубой черно-красной расцветкой стен, - Жан Жаке стал раздеваться, не обращая внимания на стыдливость, свойственную каждой особе женского пола, особенно вдовам.

Я отвернулась. Мне вдруг показалось, что от черно-красных стен веет жаром, у меня даже мелькнуло опасение: не начался ли пожар? Впоследствии доктор Базиль Бернардо, врач, пользующий меня, объяснил, что ощущение, будто тебя окунули в чан с варом, возникает из-за расстройства вегетативной нервной системы, вызванного выпавшими на мою долю испытаниями. Затем я почувствовала будто ледяной компресс на сердце.

– Виски! - сказал странный постоялец.

– С содовой? - спросила я.

– Чистое! - ответил он.

Когда я вернулась в номер, синьор лежал на кровати раздетый, только в спортивных трусах, белых с черно-красной каймой, и в белых туфлях с черными лакированными носками.

– Не удобнее ли синьору сбросить обувь? - спросила я.

– Нет, синьору это было бы крайне неудобно, - с неуместным смехом ответил он.

Я пожала плечами и вышла. Через час он появился перед конторкой - свежевыбритый, в отлично отглаженном летнем чесучовом костюме с черновато-красной гвоздикой в петлице. Букет таких же гвоздик он протянул мне. Я приняла подарок: хозяйка; особенно если она бедная вдова, должна быть предупредительна с постояльцами.

Перебивая мадам Мартинес, которая охотно и со всеми подробностями делилась воспоминаниями, я спросил:

– Заметили вы в нем нечто роковое?

– В Жане Жаке? О нет. Сперва, правда, он показался грубоватым, но потом, очень скоро… Даже сейчас я повторю, что он производил чарующее впечатление, живо напоминая покойного супруга, когда тот…

– Значит, вы утверждаете, что ничего рокового в нем не было?

– Решительно ничего. Скорее в нем было не что, заставляющее подчиняться. И подчиняться охотно. Когда, протянув гвоздики, он сказал: “Синьора, вы окажете честь проводить меня к источникам”, - я сразу поднялась и пошла, даже не вызвав горничную, обычно меня заменяющую. Просто поднялась и пошла.

– По дороге он с вами говорил?

– Ну разумеется. Всякий милый вздор. Впрочем… одна или две фразы запомнились мне. Когда мы вышли на бульвар Плистерона, Жаке взял меня под руку… От его прикосновения осталось ощущение одновременно ледяного и раскаленного.

Он взял меня под руку и сказал: “Прелестная синьора, две точки налицо: MB и Плистерон. Что же представляет собой третья точка? Отвечайте не думая”. - “Камни?!” - не знаю почему, вырвалось у меня. “Камни?! - повторил он улыбаясь. - Ну, конечно, вы совершенно правы. Вы гениальны, синьора. Ваш пансионат процветал бы и там не меньше, чем тут. Мы еще встретимся там”. А затем он вдруг исчез, словно растворился в воздухе. Не зная, что подумать, я продолжала идти дальше по бульвару и на площади снова увидела Жаке. Он стоял у первого бассейна, рядом с золотой статуей Плистерона, и пил из кружки MB.

Приходится прервать дышащие искренностью показания синьоры Мартинес, чтобы по личным воспоминаниям, мемуарам современников и официальным документам хотя бы бегло изобразить, как жило в то время Независимое Президентство в целом, а также его столица - город Пирроу, и особенно средоточие, сердце столицы - пирроуские бульвары.

Еще недавно город нес на себе отпечаток патриархальности, даже известного провинциализма. На бульварах, среди прекрасных, самого современного стиля зданий порой можно было встретить туземца с кольцом из слоновой кости в носу, серьгами из костей акулы в мочках ушей и копьем и луком в руках. Приезжие в те времена составляли однородную массу больных - “желтяков”, если прибегнуть к возникшему в то время словообразованию. Пожилые джентльмены, мосье, синьоры, прибывшие из разных уголков мира, желтые от недуга, сгорбленные болезнями, вели размеренный образ жизни.

Отдыхая после процедур на бульварах, они беседовали о различного вида камнях и о прихотливом течении болезни. Избавившись от камня, больной, не скрывая радости, спешил поделиться отрадной новостью со знакомыми и незнакомцами.

“Вы только подумайте, маленький черный камушек, обкатанный, как прибрежная галька!” Все это придавало говору, постоянно звучащему на бульварах, трогательную детскость, объединяло “желтяков” братскими узами.

Надо прямо сказать, наивный этот провинциализм бесследно канул в Лету сразу же после того, как известие об ошеломительной победе Икса распространилось по миру.

Впечатление, повсеместно вызванное событиями в государстве Зет, было настолько велико, что с той поры мало кто мог рассчитывать занять по выбору населения сколько-нибудь заметную должность, не пройдя декаменизации и не получив соответствующей справки с гербовой печатью и подписями.

В некоторых Империях, Президентствах и Княжествах обязательность подобных справок была оговорена специальными дополнениями к Конституциям и Хартиям.

Компания “Афина и Сыновья” ввела сперва шесть, потом двенадцать, наконец, двадцать четыре дополнительных рейса из всех важнейших портов, и все-таки, чтобы получить каюту до Пирроу, приходилось записываться за год.

Газеты печатали фантастические сообщения о смягчении нравов под влиянием декаменизации. Вождь одного людоедского племени вместе с заместителем по хозяйственной части и личным шеф-поваром после лечения стал последовательным вегетарианцем. Он отказался даже от растительной пищи и питался только синтетическими смолами и микробами опасных болезней. Правитель обширного княжества, возвратившись из Пирроу, в первый же день торжественным актом запретил на всей подчиненной ему территории применение пыток по вторникам, четвергам и субботам после двух часов пополудни.

Все говорило о приближении Бескаменного века. Однако, как это ни странно, в нравах и обычаях самого острова происходили другие процессы.

“Желтяки”, которые раньше составляли братскую семью, разделились на две неравные группы: обычных “желтяков”, “Ожелов”, как их стали именовать, и Особых Привилегированных Гостей Президентства - сокращенно “Опригопов”, то есть чиновников, прибывших из своих государств со специальными полномочиями для декаменизации.

Ожелы ненавидели Опригопов, а Опригопы презирали Ожелов.

Опригопы, в свою очередь, подразделялись на шесть классов: Опригопы высшего класса, затем Опригопы первого, второго, третьего, четвертого и пятого классов.

В те лучшие утренние часы, когда в прежнее время больные, медленно и со вкусом выпив MB, благодушно обменивались соображениями о развитии или угасании недугов, теперь бульвары окружала цепь гвардейцев. Пение птиц заглушалось вполне вежливыми, однако не терпящими возражений командами: “Попрошу, синьор!”, “Очистите место, миссис!”, “Подайте назад, мосье!” Когда бульвары пустели, от резиденций, расположенных за зарослями колючих роз, начиналось шествие Опригопов высшего класса. Их везли белые и серые слоны, “мерседесы” и “бьюики”, упряжки страусов и оленей и даже единороги, несправедливо числившиеся вымершими.

За Часом Опригопов высшего класса следовал час прочих Опригопов. Бульвары наполняла разноязыкая толпа военных во всевозможных мундирах, пастырей в сутанах, монахов, судейских, которые на ходу горячо доказывали друг другу безусловное преимущество презумпции виновности перед презумпцией невиновности. Ведь только первая способствует беспрепятственному подъему по служебной лестнице и постепенному освобождению или, как выражались некоторые, “опустошению” мира от виновных, а именно виновные, вследствие самого факта первородного греха, составляют подавляющее большинство населения.