Страница 62 из 76
Злость на все и всех в этом мире раздирает меня на части; я хочу крови! Только теперь замечаю, что в руках у меня – здоровенные садовые ножницы. А вот и он, как всегда, сидит у входа в спортивный центр. И как всегда, практически в невменяемом состоянии. Гадкий, мерзкий бродяга.
Меня все еще трясет от ужаса, от того, что пришлось сделать, когда я подхожу к дому Джейсона; это рядом с железнодорожной станцией. Звоню, дверь открывает его отец. Сразу бросается в глаза ужасная отметина на лице. Глаза невольно останавливаются на ней на целую секунду.
– Да?
– Меня зовут Дженни, – выдавливаю наконец-то, – я подруга Джейсона. Мы уже встречались.
– Помню.
– Он попросил меня зайти и забрать для него одежду в больницу. Ему разрешили носить свою одежду.
Отец Джейсона смотрит недоверчиво.
– А вы его стилист по одежде? Лениво как-то работаете…
– Да нет, я ему просто помогаю.
Мистер Кинг сочувственно кивает головой.
– Заходите, милая. Я только недавно все постирал.
Прохожу за ним на кухню, где он выкладывает передо мной одежку: джинсы, футболку, джемпер, носки, трусы.
– Отлично, спасибо, – говорю я. Он складывает все это в пластиковый пакет из магазина.
– По-моему, обувь у него в больнице есть, но вот, на всякий случай, кеды; передайте ему.
– Будет сделано, мистер Кинг. Спасибо.
Отец Джейсона не прочь поболтать. Он, однако, дядька эксцентричный и с выдумкой. Мне он наплел о «неопровержимых доказательствах» того, что у муниципалитета на службе состоит целая шайка специально обученных котов, задача которых – рвать мусорные мешки, чтобы заставить жителей пользоваться новыми здоровенными мусорными контейнерами на колесиках. Наверняка, мол, тот гад-буржуй, который их производили в сговоре с какой-нибудь шишкой из городского совета.
– Миром правит жажда наживы и личной выгоды. Нет, я таки напишу этому говнюку Гордону Брауну*. Эх, перевелись такие, как Вили Галлахер в парламенте, или как Боб Селькирк в городском совете…
Миднайта больше нет.
Кроме Миднайта, меня здесь ничего не держало. Теперь я понимаю, что никогда бы отсюда не уехала – его бы не бросила. Отец… а ведь этот гад оказал мне услугу. Он меня освободил!
– …так что был бы я помоложе – и я непрестанно твержу это Джейсону, – бежал бы отсюда без оглядки. Молодежи здесь не место. Как там, в песне у «Фифти сентс»? «Лови бабло, а не умеешь -сдохни!». Какую работу, кроме темных делишек, могут здесь предложить?
* Гордон Браун – министр финансов Великобритании в 1997-2007 годах; лейборист; премьер-министр Великобритании с 2007 года. – Примеч. пер.
– Да, вы совершенно правы, мистер Кинг. – Я изо всех сил пытаюсь от него отделаться, наконец, извинившись, сбегаю.
Мчусь на машине обратно в данфермлинскую больницу. Отдаю Джейсону веши, когда время для посещения уже подходит к концу.
– Ты чего так долго? – буркает он.
У меня глаза на мокром месте.
– М иднайта больше нет. Кто-то оставил кормушку открытой. Мы всегда так внимательно следили, чтобы этого не случилось. Все знали, что он обжора и переедать ему нельзя…
– Да как же… бедненькая Дженни!.. – успокаивает меня Джейсон.
– Если бы он был не один… Если бы ты или я… От колик умирают не за пять минут. Если бы я вовремя к нему зашла! Он погиб из-за меня!
– Нет, Дженни, это просто несчастный случай.
– Отец говорит, его надо было отдать на конюшню к Ля Рю, там бы он был под хорошим присмотром. И ведь верно! – Я стараюсь взять себя в руки, перестать всхлипывать. – Я просто-напросто эгоистка, гадкий, самовлюбленный нытик. Вот взбрело мне в голову, что раз это моя лошадь, то и дома она пусть стоит у меня. И я облажалась. Не справилась с этой работой… Да и вообще, ни с чем в этой жизни не справилась.
– Ну что ты, Дженни…
– Это все отец подстроил. Точно его рук дело. Он убил Миднайта, чтобы купить мне сильную, здоровую лошадь. Он хочет, чтобы я победила Лару. – Я не сдерживаюсь, и льют слезы. – А я-то мечтала… – И тут я изливаю ему душу: – Знаешь, в моих фантазиях я уезжала на Миднайте из Кауденбита на всегда. Чтобы никогда сюда не вернуться.
– Ага… фантазии с лошадками… – отвечает Джейсон, а у самого почему-то даже рот приоткрылся. А потом смутился и говорит: – Прости. Я виню себя. Если бы я там был, уж я-то присмотрел бы.
– Нет, все этот гад виноват. С пони Индиго ничего не случилось.
Джейсон встает с кровати и в полосатой пижаме подходит ко мне, кладет руку на мое плечо и притягивает к себе. Так приятно… Мне нравится его запах. Я готова с ним вечность простоять. Но тут он отодвигается, оглядывается и заговорщицки шепчет:
– Пора сваливать, время посещения заканчивается.
Он просит меня постоять на стреме, пока сам одевается. Я послушно становлюсь; ох, и хочется же мне повернуться и посмотреть, как он одевается!
Миднайт… Как же я здесь все ненавижу! Не останусь тут ни за что! Уеду навсегда.
– Пошли! – раздается шепот, и мы шмыгаем в больничный коридор. Тут же натыкаемся на санитара, и в голове проносится: все, спалились. Но тот лишь просит прикурить, и мы проходим через стоянку к машине.
Возвращаемся в Кауденбит, проезжаем весь город и едем до того самого поворота на дороге в Перт. Я паркую машину на обочине у поворота и вылезаю на воздух. В багажнике, в инструментальном яшике лежит фонарик. Мы захватываем его и перепрыгиваем через отбойник. Джейсон морщится, опираясь на больную руку, Я освещаю заросли крапивы. Кроме нее далеко вокруг не видно ни зги. Местами крапива просто высоченная – нам по плечо. Мы продираемся сквозь крапиву, и тут до меня с опозданием доходит, что под густыми листьями – склон, меня несет вперед, я хватаюсь за Джейсона й тут же взвизгиваю – боюсь, что мы сейчас оба рухнем, но он удерживает нас обоих.
– Ай, бля! Руку больно, – вскрикивает бедняжка.
– Прости, я забыла. – Я совсем запыхалась.
– Тише, – умоляет он и клацает ножницами, пробираясь сквозь крапиву. Джейсон вспотел и сопит. Луна отбрасывает серебристый свет на лежащие листья и стебли, они словно солдаты, павшие на поле брани.
– Смотри! – Луч моего фонаря выхватывает из темноты что-то красное.
Лицо Джейсона сердито искажается, и он с силой пинает это что-то; дорожный конус взмывает в воздух и, пролетев несколько ярдов, опускается в отдаленные ряды крапивы.
Мы пашем заросли, кажется, целую вечность, но ничего не находим. От крапивы у меня горят кисти рук и лодыжки, не помогли ни носки, ни перчатки. Ненавижу эту гадость с детства. От холода все немеет, меня охватывает отчаяние. Я уже готова предложить сматывать удочки, можно ведь и с утра поискать, как вдруг луч фонарика снова от чего-то отражается.
Да, красный шлем, тыльной стороной вверх.
И мы прекрасно знаем, что увидим с другой стороны.
– Смотри, Джейсон… – Я могла бы и не говорить. Глаза у парня горят так, что хватит осветить всю крапиву вокруг. Джейсон застыл перед шлемом в почтительном благоговении, затем, наклонившись, поднял его.
– Какой тяжелый, какой…
И вот шлем повернут. Свечу фонариком. Лицо белое, вокруг губ и глаз – синее. Джейсон оттирает его от налипшей земли и листьев. Плоть не пострадала – перед нами все еще узнаваемое лицо Элли Крейвица.
– Прости, дружище, – говорит Джейсон и прижимает шлем к груди.
Я вдруг замечаю что-то похожее на вареный рис, отваливающееся снизу, из-под шлема, падающее прямо на землю. Свечу фонарем. «Рис» шевелится!
– Джейсон!
Он переворачивает шлем. Окровавленный обрубок шеи кишит личинками.
– Ах ты, бля! Вот суки, бля! – Джейсон стряхивает их голыми руками, а потом снова прижимает голову к себе. – Я не отдам тебя этим тварям, друг, клянусь, не отдам, – всхлипывает он, и слезы капают из огромных глаз на красный пластик шлема. Несчастный парень так разволновался. Собравшись с силами, он кладет голову в мусорный пакет.
– Дай мне еще раз на него взглянуть, – прошу я.
– Нет, – говорит Джейсон, – больше его никто не увидит.