Страница 81 из 87
Я с каждым визитом к отцу все больше и больше не понимаю, зачем мама пыталась отторгнуть меня от него. Ведь я не стал бы ее любить меньше, если бы общался все это время со своим отцом. А так, когда я понял, что она делала, у меня возникает только чувство горечи…
Как благодарен я Ксении за то, что она вернула мне
папу!
Как-то Люда по простоте душевной стала рассказывать
папе что-то про мою маму. Он при всей своей деликатности прервал ее: "Я ничего не хочу слышать об этой женщине…" Я его хорошо понимаю, хотя для меня мать есть мать! Я люблю маму и многое ей прощаю, даже то, что она сделала по отношению ко мне, пытаясь разлучить меня с моим отцом.
Она хотела заменить его на суррогатного отца в лице дяди Павла, чтобы потом счастливо жить в этом фальшивом выдуманном мире… Мне порой становится ее даже жалко: ведь все, что она делает, показывает, что она глубоко несчастный человек, хотя сама себе никогда в этом не признается. А может, это такая форма счастья? Кто знает, что такое счастье? Оно ведь у каждого свое!
Часа за три до обеда мы с папой пошли порисовать вдвоем. Мы так делаем почти каждый раз, когда я приезжаю, потому что есть вещи, о которых мы не можем говорить, не будучи одни. Спасибо Марии: это была ее идея сделать из нас
"художников". Ясно, что художники мы никакие, но порисовать для души приятно.
Обычно мы вспоминаем разные смешные эпизоды из прошлой жизни, когда я был еще маленьким. Но сегодня он заговорил о другом. Он сказал, что ему нравятся наши дружеские и очень теплые отношения между мной и Марией. А потом рассказал, что она фактически спасла его в очень трудный момент его жизни, когда он почувствовал непереносимую тяжесть одиночества и никчемность жизни:
— Я был на грани отчаяния. Жена меня предала с моим родным братом… И ты молчал, не отвечал на мои письма. Это было тройное предательство… Именно в этот трудный период своей жизни я встретил Марию и полюбил ее, хотя она была замужем. Я догадывался, что ее личная жизнь не совсем благополучна, но мы просто вели переписку, которая поддерживала во мне хоть какое-то желание жить.
Но потом я понял, что остался один на один с жизнью, которая не нужна ни мне, никому. Я ждал очередного дежурства по училищу, чтобы совершить последнее в своей жизни должностное преступление… Ты же знаешь, за что меня уволили из Военно-воздушной академии? Там я нарушил армейский устав, напившись пьяным при исполнении обязанностей. Сейчас я говорю о другом виде преступления: я хотел воспользоваться огнестрельным оружием, чтобы свести счеты с жизнью…
Я принял твердое решение, но тут на следующий день пришло письмо от Марии, в котором она написала, что
развелась с мужем… Она так и не знает об этом! Я не хочу ей об этом говорить: у нее такая тонкая, я бы даже сказал хрупкая структура психики, что я боюсь, что она будет слишком сильно переживать за прошлое! Ее начнет мучить мысль, а что могло бы произойти, напиши она письмо, скажем, на три дня позже?
Она, например, до сих пор без содрогания не может вспомнить о том, как однажды Олег чуть не попал под поезд. Это было лет десять назад, а у нее и теперь глаза наливаются слезами, когда она вспоминает этот эпизод. И мне стоит больших усилий успокоить ее.
Мы стояли с папой на берегу речушки, какого-то притока Пахры, и рисовали подмосковную деревеньку, разбросавшуюся на другом берегу. Погода была немного пасмурная, моя палитра была подстать серому небу и блеклым краскам. Когда мы кончили рисовать и собрались домой, я посмотрел на картину папы: у него было нарисовано тревожное небо, затянутое тучами, которых на самом-то деле, когда мы рисовали, и не было, а крыши домов были пунцово- красные, будто черепичные, а не унылые серые…
Я подумал: а может, так и надо рисовать? Рисовать не то, что видишь, а то, что чувствуешь в данный момент? А может, дело не только в этом: ведь мой отец пишет стихи, а это означает определенный склад души.
Михаил. 1960, 18 августа
У меня сегодня юбилей — мне пятьдесят лет. Пятьдесят
лет, а жизнь только началась! Сегодня опять собрались всей семьей: Мария с Дашенькой, Сережа с Людой и Светой. И Олег приехал из Ленинграда, где он учится в Техноложке. Приехала и Ксения с Виктором, но они рано уехали, поскольку завтра рабочий день, а им добираться — к черту на рога.
Олег приехал к нам на неделю. Он сейчас живет в Ленинграде у своего отца, который оказался очень порядочным и глубоко интеллигентным человеком. Мы
познакомились с ним, когда Олег еще жил с нами, и тот приехал навестить своего сына.
И вот сегодня опять все в сборе! И главное — Мария рядом, согревающая своей любовью мою душу.
Воистину жизнь у меня счастливая и полнокровная,
какую я бы хотел пожелать всем-всем!.
Я постепенно утопаю в счастье…
Писать стихи нет видимых причин.
Я стал к весне как будто бы причастен, Ответствен стал за то, куда бегут ручьи, Как светит солнце, набухают почки, Щебечут птицы, и цветут цветы…
За то, чтоб ты меня любила очень,
Так, как любить умеешь только ты…
Сережа. 1960, 2 сентября
Сегодня я опять поехал к Лёне и около дома встретил
Аллу, шедшую с намотанной на руку авоськой — наверное, за хлебом. Она шла глубоко задумавшись, никого и ничего не замечая вокруг. Я не стал отрывать ее от ее мыслей своим здоровканьем.
Лёню я не застал, поэтому опять вышел на улицу и стал прогуливаться вдоль дома. Вдруг я увидел Аллу опять, входящей в дом, действительно, с парой батонов в авоське.
Она быстро скрылась за дверью подъезда.
Тут во мне проснулась решимость: если она вдруг выйдет еще раз, то — поклялся я себе торжественно — я подойду к ней и заговорю! (И все это происходило примерно так же, как тогда, 17 лет назад, когда я впервые увидел ее на той же лестнице!)
Я решил подождать десять минут. Они истекли… Я продлил себе срок ожидания еще на десять минут, потом еще… И — о чудо! — она вышла! Я смело, как и обещал себе, подошел и сказал: "Здравствуй, Алла…" — "Здравствуй, Сережа…" Все произошло опять как-то просто и естественно, как в тот последний раз, когда я повстречал ее на лестнице со
Светой на руках. Алла как-то очень добро посмотрела на меня, будто и сама давным-давно ждала этой встречи. А может, мне и показалось… Ведь чего только не привидится, если этого очень сильно пожелать!
— Ты куда-нибудь по делу? — Спросил я.
— Да нет. Просто прогуляться…
— Может, пойдем в Петровский парк?
— С удовольствием! Это как раз по пути к моему дому… Я ведь живу в "генеральском" доме со вторым своим мужем. А сюда я приходила навестить свою маму.
Мы шли рядом, не касаясь друг друга, и говорили, говорили, в первый раз в жизни по-настоящему говорили! Она расспросила меня о моем житье-бытье, потом рассказала мне про свою жизнь… Жизнь у нее, по ее словам, вроде бы и во второй раз не очень складывалась…
— А ты знаешь, Алла, ведь я был в тебя безумно влюблен, когда мы учились в школе!
— А что ж ты ни разу даже никакого знака не подал? Ведь ты мне тоже очень нравился. Но ты был такой закрытый…
— Я помню, как я первый раз увидел тебя…
— И я помню: я бежала домой, а ты спускался по лестнице вниз…