Семейная сага

На переменках он оказывает мне знаки внимания, которые я, как бы неохотно, принимаю. А у самой от радости сердце рвется наружу. Оно так громко и гулко стучит, что я

боюсь, как бы его не услышали другие. Внутренний голос подсказывает мне, что я все делаю правильно. Анатолий буквально сходит с ума, ходит за мной по пятам неотступно. Все девчонки, по-моему, мне завидуют, но я делаю вид, что меня-то это совершенно не трогает. Наташка Семиглазова — наша классная "аристократка" — вся уже изошла: и так к нему подъезжает, и эдак. А Анатолий на нее и внимания даже не обращает!.. Да и Олька Верещагина все ему глазки строит, а он и ее не замечает…

Я не показываю вида, что мне его внимание ужасно приятно. Я просто не отталкиваю его. Это делает его почти безрассудным, он не скрывает своего влечения ко мне. Это так приятно — чувствовать свою силу над таким сильным и симпатичным парнем!

… Забежав домой, я бросила портфель и сказала маме, что приду сегодня попозже, а сама тут же помчалась на встречу с Анатолием. Мне хотелось бежать во весь дух, но я сдерживала себя, переходя просто на быстрый шаг. Вот и пристань… Я пришла первая, Анатолий еще не пришел. Появившись, он галантно извинился и, уверенно взяв меня под локоть, повел на причал. Лодка нам досталась новенькая. Даже уключины не скрипели так противно, как они скрипят обычно.

Когда мы отъехали от причала довольно далеко, он бросил весла и запел. Голос у него был приятный. Пел он русские романсы, многие из которых я уже слышала от моей мамы.

Анатолий пел, и я зачарованно его слушала. Стало чуть-чуть смеркаться. Похолодало. Анатолий предложил поехать к нашему берегу и разложить на берегу небольшой костерок, чтобы согреться, а потом поехать и сдать лодку. План показался мне романтическим, и я согласилась. Он налег на весла, и вскоре мы были уже у берега. Пристали мы к пустынной косе, относительно далеко от пристани. Анатолий ловко спрыгнул с лодки, привязал лодочную цепь к какому-то деревцу, а сам подошел к лодке и подтянул борт к берегу. Я уже встала на борт, чтобы шагнуть на берег, но в тот же момент он взял меня на руки, подхватив под колени. Я

невольно обняла его за шею… По-мужски сильные руки и его горячее дыхание мне в щеку вскружили мне голову… Я чувствовала, что вся дрожу, что сознание уходит от меня… Все это было так ново, так восхитительно! Весь мир вокруг закружился, закружился и растаял…

Потом я почувствовала какую-то тяжесть на себе. Я

очнулась и вмиг отрезвела. Я стала вырываться и шептать ему:

— Не надо, миленький, не надо! Отпусти! Не надо!

Перестань… Перестань…

Но он уже совсем потерял голову. Он не слушал или не слышал меня. Он держал меня за запястья. Я была будто распята на траве, его сильное колено раздвигало мне ноги… Тут в последнем безнадежном порыве я оторвала голову от земли и впилась зубами в его шею!

От неожиданности он громко вскрикнул, отпустил меня и вскочил на ноги. Я тоже быстро поднялась, поправив сбившуюся юбку.

— Ты что, совсем сдурела? Смотри, укусила до крови!

На его рубахе и взаправду заалело небольшое пятно. Отчего-то я невольно прыснула. Не знаю, почему — будто бес какой в меня вселился. В этот момент Толя, разъяренный, замахнулся на меня, хотя рука его так и застыла в воздухе.

Это было уже слишком! Я развернулась и почти бегом понеслась в сторону пристани. Я не испугалась. Я просто не могла придти в себя от обиды и злости. Этого еще никто никогда себе не позволял со мной. Уже стало смеркаться, я шла уже почти наугад, на огоньки. Вскоре я оказалась у пристани и свернула в сторону дома.

Почти затемно я добралась до дома. Во мне шевелились смутные чувства. Я особенно-то не сердилась на Анатолия за то, что он потерял голову. Это даже вызвало какое-то чувство необычного возбуждения. Обидело то, что он не слушал моих просьб оставить меня, отпустить. Но больше всего меня оскорбило то, что он на меня замахнулся. Правда, и я была хороша — прокусила парню шею до крови… А если бы попалась сонная артерия? Я опять невольно прыснула от смеха, представив себя вампиром или ведьмою, пьющей кровь грешника…

Пока я так и не поняла, куда меня завела судьба. Анатолий мне очень нравится, я бы очень хотела дружить с ним. Но я не готова к тому, что он от меня хочет. Ведь мы еще только учимся в школе…

Как мы завтра будем друг другу в глаза глядеть? Ведь народ в школе шустрый, о чем-то догадаются, что-то понапридумают. Ославят ни за что ни про что! Нет, зря я так думаю: Анатолий не даст меня в обиду. Ну, горяч он, несдержан, но ведь есть и вопросы мужской чести. Об этом во всех книгах пишут.

Но что будет, что будет завтра?..

Михаил. 1927, 24 сентября.

Сегодня после уроков я задержался во дворе школы,

хотел, как всегда теперь это делаю, дождаться Кати, дать ей уйти вперед, а потом пойти за ней и любоваться ею: ее походкой, ее стройными ногами, ее льняной косой, которая колышется около ее талии… Я уже так привык к этому за последнее время! Ходит она домой, правда, не одна, а в сопровождении двух, а то и трех мальчиков-одноклассников. Один из них постоянный сопровождающий, остальные меняются. Зовут его Анатолий Дубравин, он появился в нашей школе только в этом году: его отца прислали из Москвы, назначив каким-то важным губернским начальником.

Я плетусь за этой троицей, проклиная себя за свою нерешительность. Все никак не решаюсь подойти к Кате как-нибудь на перемене, заговорить, а удастся, то и на свидание пригласить… И как это другие парни так запросто с девочками общаются, ходят с ними, даже под руку берут… А я не могу, робость какая-то меня одолевает. Может поэтому на меня девчонки и внимания не обращают? Но что же я могу с собой сделать? Для меня женщина — это святыня… Этому меня учил мой отец.

Так вот, стою я, жду Катю. Она выбегает из дверей какая-то легкая, почти воздушная, глаза блестят. Меня не заметила и помчалась, сломя голову, обгоняя всех.

Ну, что мне делать, не бежать же за ней! Пошел я в том же направлении, но вскорости она уже скрылась из виду, потерялась. Ну, дома наши рядом, все равно мне по тому же пути домой идти. Подошел к своему дому, но не вхожу: а что как она выйдет из дома, пойдет куда, и я ее пропущу? Ведь мало ли, почему она бежала, может, маме помочь, может еще зачем. Например, в магазин пойдет — всё мимо моего дома ей идти надо.

Ждал я, ждал, долго стоял на улице, но потом все же пошел домой. А дома-то не сидится, будто что меня гложет, все из рук валится. Мама с Павликом у Урецких задержалась, как всегда: по субботам до прихода хозяев еженедельная тщательная уборка, чтоб когда Семен Исаакович с Софой появятся с работы, все было бы в полном порядке.

Взял я тетрадку, в которой пишу черновики своих стихов, да и пошел в соседний парк. Все на природе легче, чем дома, когда на душе кошки скребут…

Я люблю бывать на природе. Вот и сегодня сел я в парке на скамью. С крутого берега далеко видна Волга с редкими и будто неподвижными лодчонками, а на том берегу, далеко-далеко раскинулись бескрайние поля, окаймленные позолоченными дубравами… Легкий, уже осенний, но еще ласковый, как котенок, ветерок нежно касается моего лица. Солнце уже низко, но закат еще не зачался, хотя брюшки облачков уже подсвечиваются бледным золотом. И грустно, и светло…

Травы косят… Солнца просят — Непогода наплыла. Плачет осень,

Плачет осень — Мало прожила.

Серым кровом Небо снова

Затянули облака.

Осень — рыжая корова

Надоила молока.

Весь в тумане, Как в обмане, Лес сосновый. Так и манит, Так и манит Сказкой новой.