Семейная сага

А как чудесно было бы жить с таким человеком, как Георгий! Ничего, что он намного старше меня он все еще крепкий и здоровый мужчина, который даст сто очков вперед и Павлу и, особенно, его друзьям-молокососам. К тому же Георгий умен, остроумен, галантен. А жить в таких шикарных условиях!.. Об этом можно только мечтать: ни штопанных- перештопанных одежек, ни этой скудности домашней обстановки… Да, мы бы составили с ним отличную пару — сплав зрелости и молодости…

За всеми этими мыслями и застал меня Георгий, вернувшийся с чайником. Затем он опять вернулся на кухню, откуда вернулся с заварочным чайником и двумя чашки без блюдечек. Потом он подошел к серванту и достал оттуда початую бутылку вишневого ликера, разлил чай, добавил по две чайных ложечки ликера и сел напротив меня:

— Сахар по вкусу! Я предпочитаю чуть-чуть. Возраст!

— Не стыдно тебе, Гера, про возраст говорить? Ты же совсем молодой мужчина!

— Мерси боку, мадам!

Наступила небольшая пауза. Я обдумывала, с чего бы начать этот жизненно важный для меня разговор. Я почувствовала себя сильной и уверенной, но нужно было найти правильные слова.

— Гера, а это — в рамочке на комоде — ты со своей женой?

— Да, это три года назад, когда мы с Дуняшей отмечали нашу серебряную свадьбу. Мы же с ней познакомились еще на Гражданской.

— Гера, я не знаю, как начать… Ты знаешь, что я тебя очень люблю. Ты тоже любишь меня… Я готова бросить все к чертовой матери, забрать Сережку и придти к тебе…

— Но я же женат, Екатериночка!

— Ну, и что? И я замужем… пока!

— Ты не понимаешь… Дуняша мне очень дорога… Она совершенно исключительный человек. Я никогда ее не брошу ни ради кого!

— Но ведь у тебя была масса женщин, со всеми ты спал!

А у нас с тобой — настоящая любовь!

— Прости меня, старого циника, но спать с женщиной и быть ее мужем — это разные вещи. Я ведь с другими женщинами не изменяю своей Дуняше, — тут он как-то с усмешкой крякнул, — а просто сравниваю их с нею и каждый раз убеждаюсь, что мой первоначальный выбор был правилен!

— Я что-то не понимаю, что ты говоришь…

— Мы живем с Дуняшей уже почти двадцать восемь лет вместе. У нас есть сын и дочь, у которых уже свои семьи. У нас есть внуки… Наконец, у нас с ней есть прошлое, какого уже никогда не будет ни с кем другим! Никогда! Так уж устроена жизнь…

— А как же я?..

— Ты мне очень нравишься, Екатерина, и ты об этом знаешь. Но ты слишком все серьезно воспринимаешь. Я не хочу тебя мучить. Давай останемся друзьями и разойдемся…

— "Как в море корабли"?..

— Да, "как в море корабли"… Так будет легче и тебе, да и мне. Ты же понимаешь, что мы расставили все точки над

"и". После этого любая наша новая встреча будет мучительна для каждого из нас.

… Когда я шла домой, то я была совершенно потеряна. Уже были густые сумерки. Я шла по дорожке Петровского парка, которая вела к моему дому, но не дойдя до конца, повернула и побрела обратно. Мне нужно было время собраться с мыслями, придти в себя… Я подумала: а на что я надеялась? Это же наивно думать, что зрелый мужчина вдруг все бросит, поставит под удар свою семью, свою удачную карьеру, свою репутацию среди коллег и друзей и бросится за молодостью.

Одумайся, Катерина! Да, это удар, но удар не по жизни, а по мечте. От этого никто еще не умирал. Возьми себя в руки! С этими мыслями я резко повернула обратно и уверенно зашагала по направлению к нашему дому.

Павел. 1945, 7 ноября

У нас с Катей опять во всю раскрутился роман.

Собственно, это не роман, а тщательно скрываемая греховная связь. Если уж называть все своими именами, то мы с ней любовники. Тьфу! Мне всегда казалось, что от этого слова как-то дурно пахнет, а теперь вот и сам туда же!

Иногда Катя просто сходит с ума. Вот и сегодня. Пошли мы всей семьей после салюта, который смотрели с балкона, прогуляться по Ленинградскому шоссе, где по праздникам происходит настоящее народное гуляние.

И вот только мы вышли из подъезда, вдруг Катя говорит: "Ой, я забыла кофточку взять, а на улице прохладно! Павел, давай сбегаем вместе, а потом всех догоним, а то мне одной будет страшно."

Пошли мы, я ни и чем и не догадывался. Быстро поднялись по лестнице к нам на пятый этаж, вошли в квартиру. Катя тут же заперла входную дверь на ключ: "Это на всякий случай!" А потом увлекла меня на мой диван.

Мне было хорошо, но я все время боялся, что кто-то вернется и нас опять застанут врасплох. Вообще, мне это все, честно говоря, не очень нравится. Все время страх, все время

ощущение вранья и предательства. Даже радости от этих жгучих минут с Катей стало меньше: все исподтишка, все в спешке, где попало…

Все уже кончилось, а она не торопилась. Я сказал ей:

— Пойдем, нас ведь ждут!

— Глупенький, могли же мы их не найти? Вот дай отдышаться, и пойдем!

Там, где мы договорились встретиться, наших уже не было: ясно — не дождались. Мы с Катей вышли на аллейку Ленинградского шоссе и пошли в сторону Белорусского вокзала: это обычный маршрут всех гуляющих. Действительно, около стадиона "Динамо" мы встретились со своими. Катя спросила:

— Ну, что же вы нас не дождались?

— Да мы ждали на Стрельне!

— Как на Стрельне? А разве мы не у Петровского

Дворца договорились? — быстро нашлась Катя.

Кажется, и на этот раз все обошлось, хотя Елена Степановна не проронила ни слова и, как мне показалось, шла с поджатыми губами. От нее ничего не скроешь… Она умная женщина, обо всем догадывается со своим тонким женским чутьем…

Сережа. 1946, 18 сентября

Лежу в гипсе уже ровно месяц. Замотали мне в гипс

всю правую ногу и дальше — аж почти до самой груди… Живот так перетянули, что чуть поем, начинает болеть. Мама мне ножницами выстригла кусок гипса до пупка, наверное, теперь нормально. Правда на третью неделю стала подошва левой ноги чесаться. Мама сделала маленькую дырочку около пятки и вязальной спицей чесала мне подошву. Ух, как приятно было! А еще через неделю у меня страшно заболела ступня и пальцы под гипсом. Никакой пирамидон не помогал, я не мог спать, ногу стало дергать, как будто она — это сплошной нарыв. Тут мама опять ножницами да кусачками сняла мне гипс по щиколотку. Нога у меня была уже какого-то почти

зеленоватого цвета, потом приходили врачи, делали, какие-то уколы, хвалили маму, что она во время освободила мою ногу, а то уже началась гангрена. Потом почти сутки была боль еще похуже прежней — похоже было на то, как отогреваются замерзшие руки после игры в снежки, только в сто раз сильнее.

А произошло вот что: восемнадцатого августа я упал с высоченного дерева у нас во дворе. Был выходной и к тому же День авиации. Вот я и отметил "полетом" праздник!

Мы с ребятами полезли на дерево ловить каких-то букашек-таракашек. Мне, конечно, нужно было залезть выше всех. А дерево, которое стоит у нас во дворе — это какая-то странная "сухопутная ива". Она никакая не плакучая, у нее просто листочки длинные и узкие, как у ивы. Она тянется вверх, а ее ствол почти у самой земли раздваивается. Очень странная ива. А может, это вовсе и не ива.

Залез я высоко, почти на самую верхушку, аж до уровня нашего пятого этажа. Через открытую балконную дверь увидел маму и помню только, как крикнул: "Ма-ма-а!" Вдруг раздался треск, а потом все пропало… Говорят, что меня без сознания отнесли в академическую медсанчасть, там наложили гипс, а очнулся я уже где-то к вечеру дома. Рядом сидела заплаканная бабушка и держала мою руку. Когда я открыл глаза, она крикнула: "Катя! Катя! Пришел в себя!" Тут же из другой комнаты примчалась мама.