Семейная сага

Сережка с него глаз не сводит, заворожено слушает его рассказы, особенно про войну. Он называет его "дядя Георгий", потому что Удальцов объяснил, что "Жора" звучит для него немного вульгарно. Ну и, действительно, какой он

"Жора"? Он — Георгий-Победоносец!

Да, уж не влюбилась ли я в него?.. Да нет, просто я устала от этих напряженных и двусмысленных отношений с Михаилом и Павлом? Вот бросить бы все к черту и умчать хоть на край света вот с таким Победоносцем! Представляю, как на него бабы вешаются!

Да и я сегодня не удержалась. После ужина я пошла укладывать Сережку. Он у меня молодец — в девять уже дрыхнет, как медвежонок, и так до самого утра. Правда, встает рано, около шести, но меня не будит, а тихонечко книжку читает. Зная, как он их быстро буквально проглатывает, я взяла ему целых три тома Жюля Верна, но первую книжку он буквально проглотил в первую же неделю.

Уложила я Сережу, выхожу из своего номера, чтобы пойти на танцы к своим парням, а навстречу по коридору мне попадается Георгий: у него номер в самом конце, угловой с балконом на море. Остановились.

— Куда, изволите спросить, красавица путь держит?

— На танцы…

— Не наскучили ли вам эти ежедневные однообразные времепровождения?

— Ну, а чем еще заняться можно? Вот сына уложила,

освободилась…

— А не хотите ли ко мне зайти? Угощу вас рюмочкой прекрасного грузинского винца, кинзмараули. Слыхали?

— Нет, не слыхала. И вообще я не пью.

— А я вас не пить зову, а попробовать, если угодно —

пригубить настоящего вина, которого вы больше нигде и не

попробуете. Это мне друг из Тбилиси прислал. Говорят это любимое вино самого Сталина!

— Ну, если Сталина, то другое дело! — Отшутилась я.

Зашли к нему в номер. С нашим номером, а тем более с тем, где мои парни живут, не сравнить: трюмо, широченная деревянная кровать, около нее коврик. На тумбочке около кровати в беспорядке лежат книжки на иностранных языках, узнала я пару из них немецких. Над центром спинки кровати

— бра. Занавеси на окнах тяжелые, плюшевые, как в театре. Через балконную дверь на морском горизонте видна полосочка уже почти догоревшего заката. Честно говоря, даже сердце защемило: живут же люди!

— Георгий Александрович, а не скучно одному-то в таких хоромах?

— Во-первых, если не на публике, то зовите меня просто Георгием, хорошо? А во-вторых, я не один, а с вами. — И он с хитрецой так улыбнулся.

— Ну, хорошо, Георгий, я имею в виду, вы здесь отдыхаете один, без друзей…

— Ну, даже и от хороших друзей иногда нужно отдохнуть…

Я стала его расспрашивать, как он проводит время, почему его иногда не видно на пляже, а вечером он никогда не появляется на танцах.

— Ну, на танцах мне делать нечего, только стенки подпирать, а я это дело не люблю…

— Ну, почему же стенку-то подпирать: вы мужчина видный, с вами любая за честь сочтет потанцевать….

— Ну, спасибо, Екатерина, за комплимент. А на пляж я хожу, но не провожу там день-деньской — скучно! Иногда, когда все жарятся на пляже, я прошу, мне открыть клуб и играю там на пианино. Вот приходите как-нибудь послушать. Я очень люблю Шопена и много из него знаю. Вам он нравится?

— Георгий, и вы, если не на людях, говорите мне "ты".

Мне будет и удобнее, и приятнее, ладно?

— Хорошо, Катя, договорились. Вот у нас с тобой и первый заговор произошел! — Улыбнулся он. — Ну, а ты-то Шопена любишь?

— Да, я люблю "Лунную сонату"…

— Ну "Лунная" — это, правда, Бетховена… Но я могу тебе и ее сыграть, правда, только первую часть. Я очень ее люблю, "Лунную"! Давно уж ее не играл, ну, да простишь мне некоторые огрехи…

Он подошел к столу, взял бутылку вина, откупорил ее и налил в два тонких чайных стакана примерно по четверти. Один из стаканов он подал мне.

— Ой, как много!

— А ты пей потихонечку, смакуй. Вино легкое, как виноградный сок. Не бойся!

Я начала потягивать вино. Оно мне очень понравилось. До этого я пила только портвейн, да и то рюмку, максимум две за вечер, а кислятину эту, что красную, что белую — терпеть не могла. Это вино было, действительно, совершенно иного рода. Оно было и сладковатое и терпкое, пилось легко. Я и не заметила, как постепенно опустошила свой стакан.

— Ну, что, понравилось? Я же говорил! Давай еще немножко подолью. Ты не стесняйся! Мои друзья знают мою слабость к хорошим винам: мне по одной бутылке не присылают. Так что если не хватит — откроем еще одну!

— Ну, что вы, Георгий, нам и этой не осилить.

Я заметила, что несколько раз видела его с мольбертом. Он ответил, что немного рисует для души. Рисунки у него чисто любительские, но рисование доставляет ему большое наслаждение. Он показал мне несколько своих акварелей. Я узнавала места и даже догадывалась с какой точки он делал рисунок. Мне они показались очень хорошими. Были среди рисунков и несколько обнаженных женских фигур.

— А кто вам позировал?

— А зачем? У меня все держится в голове! А с натуры я делал зарисовки только моей жены.

Я сразу вспомнила Илью, как он рисовал меня обнаженную, вовсе и не раздевая меня. Но то, что можно вот так нарисовать по памяти, меня поразило. Мы продолжали пить за нашей беседой, и тут я заметила, что Георгий достал из-под стола вторую бутылку и откупорил ее. Неужели мы уже одну бутылку так незаметно выпили?

— Георгий, а жена у вас очень молодая? — Как-то невпопад спросила я.

— Нет, мы с ней почти одногодки. Но за свои пятьдесят лет я повидал немало красивых женщин. А забыть красивую женщину трудно!

— А какие женщины вам нравятся больше всего?

— Вопрос трудный для ответа. Ведь женщина — это не манекен для ношения нарядов. Иная и не так красива, но интеллигентна, интересна и умна… У меня отношение к женщине — это прежде всего отношение к личности. Но конечно, сначала обращаешь внимание на лицо, фигуру, походку… Тут уж ничего не поделать — как говорится, половые инстинкты срабатывают.

— А какого возраста женщины интереснее всего?

— Ну, Екатерина, ты мне прямо интервью устроила!.. Ну, что ж отвечу: больше всего люблю я женщин твоего, бальзаковского возраста: вы уже все знаете и все умеете, а в то же время, еще так свежи и привлекательны! Ну, чего смутилась?

Тут меня, что называется, понесло! Я совсем потеряла голову. Этот мужчина действовал на меня опьяняюще! От него веяло такой удивительной силой, уверенностью и в то же время таким обаянием, что я стала терять голову.

— А я вам нравлюсь? — Вдруг совершенно неожиданно для себя спросила я его.

— Прежде, чем ответить на твой вопрос, я спрошу тебя:

а я тебе нравлюсь?

— Очень!

— Ну, и ты мне нравишься очень, Екатерина. Был бы помоложе, да был бы один — не задумываясь предложил бы тебе и руку, и сердце, и полный пансион, но потом бы запер в

хрустальный замок и никому-никому не давал бы даже одним глазком на тебя взглянуть!

У меня захватило дух. Меня бросило в краску. Я чувствовала, что теряю над собой контроль и начинаю сходить с ума. Мелькнули мысли о Михаиле, о Павле, но тут же ушли… "Пляжный роман"? Да плевать! Такое случается раз в жизни. А вдруг что-нибудь серьезное? На этом мои мысли окончательно запутались…

Я встала со стула и подошла к нему… О том, что было потом, у меня осталось очень расплывчатое воспоминание. Я вознеслась от какого-то одурманивающего восторга буквально на седьмое небо. Я была счастлива, как никогда. Такого не было даже с Ильей!