Семейная сага

боялся. Катя мне отдалась… Как и во время всей этой ее

"поцелуйной школы", она опять сделала со мной то, на что я никогда бы и не решился.

Сначала я аж обомлел, когда увидел, как она кормит грудью Сережку. Когда мы целовались, она учила меня, как

нужно ласкать грудь, чтобы девушке это понравилось. Но сегодня я увидел то, что не видел никогда, хотя и ощущал через платье.

Я уж было собрался сказать, что хочу через месяц, после выпускных экзаменов съехать с нашей квартиры, которую Михаил снимает, и начать жить самостоятельно, но не успел. Почему-то я разрыдался. Катя стала меня утешать, а потом все происходило, как в бреду…

Когда я очнулся, меня обуяла паника: что я наделал? Что мы наделали с Катей? Как дальше жить? Я понял, что я люблю ее, но не могу предавать Михаила. Катя, будто читая мои мысли, стала очень спокойно и трезво мне говорить, что против судьбы не попрешь и что было, то было. Что мы теперь повязаны одним общим тайным грехом. И еще она сказала, что если мы любим друг друга, тогда то, что произошло — совсем не грех. Что нужно выждать какое-то время, а там как-нибудь все и образуется. А пока, мол, молчок!

Что же делать? Смогу ли я смотреть в глаза Михаилу? А впрочем, я-то здесь при чем? Это же все Катя понатворила!.. Хотя нет, я же достаточно взрослый человек, не дитя несмышленое, своя голова на плечах…

Но Катерина права: всем будет лучше, если это сохранится в тайне. Что толку в том, что я покаюсь Михаилу? Он меня не простит. А ведь я ему стольким обязан! Он помогал нам с мамой, он привез меня в свою семью, а я, как свинья последняя, польстился на его жену. Да пусть Катерина тысячу раз неправа, но я-то каков?..

А теперь мы, как соучастники преступления, одной веревочкой повиты. Придется делать так, как Катя велит. Она умнее, она опытнее.

Михаил. 1937, 20 июня

Сегодня мне позвонила в фотолабораторию, где я все

еще подрабатываю, Лиля Савицкая, жена Валерия, моего друга по военной академии. После первого же курса по спецнабору его взяли на работу в НКВД. Помню, что он

очень этим гордился и рассказывал, какая у него интересная и увлекательная работа: "Представляешь, Мишка, работаю, если и не Шерлоком Холмсом, то уж не менее, чем Ватсоном!"

Лиля, плача в трубку, сказала, что Валерий в очень тяжелом состоянии психической депрессии, и она просит меня придти к ним. Я не раздумывая поехал вечером к ним, уйдя даже с последних лекций.

Застал я Валеру, отходящим от тяжелой попойки. Глаза его были красные и опухшие, как от слез. В комнате висел густой запах водки или самогонки. Валера лежал на диване, а Лиля суетилась вокруг него, отпаивая его огуречным рассолом да крепким чаем.

Он очень обрадовался моему приходу. Я сел на краешек дивана, он взял мою руку и заговорил со мной. То и дело Лиля вставляла свои реплики.

— Миша, дружище, как здорово, что ты пришел! А я вот, видишь, чуть живой, ха-ха!

— Какое там "ха-ха"! — всхлипывала Лиля. — Пришел опять домой к обеду сам не свой, достал пол-литра "сучка", налил в тарелку, покрошил ржаного хлеба и ел ложкой будто тюрю, молча…

— Ну, Лиля, Лилечка! Мне после моей "работы" в горло больше ничего не лезет!

— Что, Ватсон, дела запутанные разбираешь? — Спросил я, решив сбить некоторое напряжение, витавшее в воздухе.

— Эх, Миша, Миша… Не дела, а тела… И запутанные проводами, чтобы не сопротивлялись… Меня же из следственного отдела "повысили", перевели в "расстрельный взвод", дали лишнюю "шпалу" на гимнастерку…

И тут Валерий, под всхлипывания Лили, рассказал мне о последних месяцах своей работы в НКВД. Его как-то вызвали к начальству и сообщили, что его направляют выполнять некое спецзадание, повышая при этом в чине. На следующий же день его направили со взводом в какой-то подземный каземат. Там в одной из камер уже стояли с завязанными глазами и скрученными за спиной руками пять

"врагов народа". Их нужно было расстрелять. Во взводе были уже "поднаторевшие" солдаты-палачи. Перед самым

расстрелом один из "врагов" успел крикнуть: "Да здравствует товарищ Ста…" Пуля не дала ему договорить. После этого расстрела Валерия рвало, как после сильного отравления. Солдаты подали ему стакан водки, которая полагалась каждому, участвовавшему в экзекуции…

На следующий же день, он пошел к начальству и попросил вернуть его на прежнюю работу. Он получил резкий отказ, который завершился словами: "…Кроме того, не забывайте, что у вас есть семья — жена, дети".

С тех пор он, приходя домой, напивался до потери сознания, а на утро шел опять на "работу". Лиля обо всем знала, хотя Валерий был предупрежден, что о характере его работы никто не должен даже догадываться, даже жена.

— Мишка, Мишенька, Михрютка мой дорогой! Мотай отсюда, как можно скорей! Подумай о своей семье! НКВД смотрит на нашу академию, как на источник вербовки кадров для себя. Ты говорил, что тебя какой-то твой старый друг приглашал в Москву работать в каком-то научном военном учреждении. Вот и поезжай! Поезжай к чертовой матери отсюда, и чем скорее, тем лучше!

А я?.. А вот сопьюсь вдрибадан, может, меня разжалуют, оставят в покое. А неровён час — и сам во врагах народа окажусь! А эти изверги… Ты же знаешь, у них теперь половина героев Гражданской во врагах ходит! Хотя и те сами тоже были изверги порядочные… "Борцы за идею!" — И о грязно выругался. — Помнишь, как они всю царскую семью с детьми уничтожили?

Беги, беги отсюда, куда глаза глядят!

Встреча с Валерием оставила у меня тяжелый след на душе. Но он прав, надо из академии уходить, пока не поздно. А ведь я и сам хотел с ним пойти в НКВД: было бы легче семью прокормить. Да вот Бог уберег… Что я говорю, какой Бог? Кого он и когда уберег?!

Сегодня самый разгар белых ночей. Катя с Еленой Степановной на даче. Я зашел домой, предупредил Павла с Ксеничкой, что приду поздно, а сам пошел погулять по

городу. Нужно придти в себя и составить план бегства из этого энкавэдэшного капкана…

Опять меня привело к Сфинксам. Я сел на ступени, открыл тетрадку для стихов, которую захватил с собой, но долго сидел не шевелясь, глядя в серебристо-серую воду Невы… Я был потрясен рассказом Валерия. Невольно вспомнился арест отца. Может, и его вот так же безжалостно убили где-нибудь в подвале?..

Я много думал, сидя на холодных ступеньках, сходящих к воде… У меня сложилось большое стихотворение, которое я никому показать не могу. Даже Катерине, а то она испугается за мою судьбу из-за моих крамольных мыслей…

Поздний вечер.

Через двор с конвоем —

трое взрослых,

пятеро подростков.

Их вели дорожкой боковою.

Выглядело все и буднично, и просто.

Вся семья былого самодержца.

Каждый взят — детей считая — на прицел.

Сам с достоинством особым держится —

ведь мужчина! (И к тому же офицер.)

Говорит жене:

"Не плачь…

Не надо!"

Сына гладит по ершистым волосам.

А солдат

его легонько в бок прикладом —

мол давай,

иди быстрей и сам!

(Ведь солдат-то знал, что в путь последний шли и бывший царь

и маленький наследник.

Вот пошто девчонок в тот же путь —

даже тот солдат не мог смекнуть.) Правду понимал и гражданин Романов, улыбаясь дочерям и сыну для обмана…