Семейная сага

"выяснять отношения", но теперь я непреклонна.

Мне сейчас нужна чья-нибудь защита. На счастье ко мне стал подкатываться Кирилл. Он на год старше, десятиклассник из нашей же школы. Парень легкий для

общения, балагур, не корчит из себя сверхчеловека. Мы с ним часто встречаемся после школы, гуляем. Провожая меня до дома, он каждый раз аккуратненько целует меня в щеку, прямо как ребенка. Недавно и я поцеловала его в ответ таким же внешне безразличным поцелуем. Но он как-то удивленно посмотрел на меня в ответ и постоял, пока я не скрылась за дверью.

А вот сегодня в парке, кстати на той самой Мишиной скамейке, он поцеловал меня по-настоящему, в губы. Он поцеловал очень нежно, без того озверения, как это делал Анатолий, но и не с той осторожностью, как это делал Михаил. И рукам своим он не позволял ничего лишнего, просто обнял меня легонько за спину. Мне было очень приятно, а главное, я почувствовала себя с ним в безопасности.

Поцелуи поцелуями, но ничего больше! Когда мне нужно будет это "больше", я сама решу, сама выберу, кто будет этот "он", и сама все сделаю, как я захочу.

Михаил. 1929, 23 апреля

У Кати появился новый кавалер… Что это лучше для

меня или хуже? Я все еще не соображу, как мне завоевать ее сердце. Мне кажется, что это возможно, потому что никто никогда не сможет любить ее сильнее меня. Я уверен, что ей со мной будет хорошо.

Ходит она с Кириллом, который на год моложе меня. Я его хорошо знаю. Он сам по себе нормальный и симпатичный парень, хотя на нем совсем не виснут девчонки, как например на Анатолии. Я несколько раз встречал их с Катей на улице. Мы останавливались, обменивались репликами о чем-нибудь незначащем. Катя ведет себя со мной дружелюбно, как со старым другом, но какой-то тонкий ледок в ее отношения ко мне присутствует. Она приглашала заходить к ним, сказала, что мама ее меня очень любит и всегда будет рада. Эх, если бы она сказала вместо этого, что она сама будет рада!..

Что делать… Что делать… Не умею я так, как остальные мои друзья, делать все просто, напрямую, независимо. Меня

гложет тоска по Катеринке… Но я себя уговариваю: ничего, ничего, все образуется. Нужно только время и терпение. Время и терпение…

А пока настроение пасмурное…

Неба голубизна глубока, ясна.

Капли закапали, капели запели:

"Дон-

— динь-

динь-

— дон…" неба синь пронзает звон.

Я снова без сна. Словом, весна.

Неба болото

в тучки одето.

И любит кого-то кто-то где-то.

А я один,

как тоскливый стон…

"Дон-

— динь-

динь-

— дон…" —

запели капели, закапали капли…

А мне не нужна неба голубизна…

Елена Степановна. 1929, 24 апреля

Сегодня я узнала страшную новость: Гришу Фридмана

забрали в ЧК… Для нас, для меня и Кати, это страшный удар! Гриша был одним из лучших друзей Арсения. Когда Сеня умер, и мы с девочками остались одни-одинешеньки, без всякой поддержки, он начал помогать нам материально, часто приходил к нам. Сам он был довольно удачливым коммерсантом, хотя я никогда не интересовалась, чем он занимается. Первым делом он устроил нескольких своих знакомых ко мне "нахлебниками", как у нас почему-то называют тех, кто ходит столоваться в семью. Я подавала им обед в их рабочий перерыв. Потом они привели и своих товарищей. Готовлю я неплохо, так что от клиентов отбоя не было. Это на первых порах сильно нас выручило, пока я не нашла себе постоянной работы.

Однажды, где-то полгода назад, Гриша попросил меня принять в гости на денек двух его сыновей, которые жили в другом городе у его жены. Он объяснил мне, что очень не хотел бы, чтобы кто-нибудь видел, что сыновья его побывали у него. Приехали они к нам, славные такие мальчики, воспитанные, видно, что умненькие, одному семнадцать, а второму уже около двадцати. Вечером пришел и Гриша.

Мы с девочками вышли на улицу, чтобы не мешать их семейной беседе. Катя пошла погулять со своим очередным кавалером, а мы с Ксенией сели на скамейку около дома и говорили о каких-то пустяках. Вдруг выбегает весь взъерошенный и очень возбужденный Григорий и зовет меня помочь ему.

Вошли мы в комнату, и вижу я: сидят два насупившихся парня, а у младшего полны глаза слёз. Думаю, чем же их обидел отец, такой деликатный и воспитанный человек.

— Ты представляешь, Лёля, эти два великовозрастных оболтуса не слушают своего отца! Ты видела ли где-нибудь приличную еврейскую семью, где дети не слушают своего отца? Это что же такое получается: если Советская власть, так можно и про заветы Моисеевы забыть?

— В чем дело, Гриша?

— Да в том-то и дело, что просто ни в чем! Я прошу их совсем о пустяке, чтобы они написали заявление о том, что они отказываются от своего отца, нэпмана и спекулянта, и клянутся отдать свою жизнь за дело рабочих и крестьян. И больше ничего! Делов-то! А они уперлись, как бараны, даже, как ослы, и отказываются!..

— Но, Гриша, это же жестоко заставлять собственных детей отрекаться от отца…

— А ты думаешь, что не жестоко с моей стороны будет смотреть потом, как будут они страдать всю жизнь из-за того, что их папаша был богаче всей этой окружающей шантрапы?! Им надо в комсомол и под красными флагами, стройными колоннами… Пусть будут, как все! Я же не заставляю их меня не любить, я прошу их только о маленькой ничего не значащей бумажке! Они еще поймут попозже, какой мудрый у них отец — Григорий Ицхакович Фридман!

Поняла я Гришу и не могла с ним не согласиться. Уговорили мы сообща мальчиков, и написали они эти ненавистные им заявления…

И вот давеча Гришу забрали… Семью его не тронули, потому, что с женой он успел устроить развод, а сыновья были защищены теми заявлениями, которые он их заставил написать.

Что-то странное вокруг происходит… Живем, как во вражьем плену…

Катерина. 1929, 25 апреля

Сегодня Анатолий после школы просто умолял меня

пройтись с ним, потому что ему нужно сказать мне что-то

очень-очень важное. Так уж умолял, чуть не со слезами, что не смогла я ему отказать. Пошли мы, куда глаза глядят, а оказались, в конце концов, в том же парке на обрывистом берегу Волги.

Оказались даже на той же скамейке, где я прежде целовалась с Михаилом, а потом с Кириллом. Это же просто наваждение — всё происходит на этой скамейке! Может, знамение какое?

Анатолий очень волновался, все подбирал слова, не зная, как начать. А потом выпалил, что любит меня и не может без меня жить. Это было первое признание в любви, которое я слышала в моей жизни… Но к сожалению, хоть это и взбудоражило меня, но мне этого уже не было нужно. Признание запоздало. Что-то прошло такое, чего уже не вернуть. Может, мои отношения со "Святым Михаилом", а потом с Кириллом открыли мне глаза на многое? Может, если я и не поняла, чего хочу, то хотя бы поняла, чего не хочу? Во всяком случае, я чувствовала, что Анатолий мне не нужен, это не тот человек, с которым я хотела бы идти по жизни. Я ему об этом и сказала в очень мягкой форме конечно, чтобы не ранить его душу.