Страница 37 из 85
6. Между триумфом и изгнанием
До сих пор политическая карьера Цицерона развивалась весьма успешно, без каких–либо серьезных срывов и даже почти без препятствий. Консулат и победа над Катилиной — кульминационный момент этой карьеры. Но, как иногда бывает, наивысший успех обнаруживает вдруг какую–то внутреннюю, слабость, недостаточную прочность основы, а потому, несмотря на внешний блеск и эффект, полную иллюзорность самого успеха.
Есть люди, которых препятствия и неудачи закаляют и даже «тонизируют», других же они лишь выбивают из колеи. Эти другие способны чего–либо добиться, только шествуя от удачи к удаче; не обладая достаточной силой сопротивления, они слишком быстро падают духом, сталкиваясь с более или менее серьезным противодействием. Именно к таким людям и принадлежал Цицерон. У него не было ни опыта, ни любви к преодолению трудностей. Но ему пришлось скоро — даже слишком скоро! — убедиться в том, что полоса удач и везения кончилась, что фортуна повернулась к нему спиной. И если гром пока не грянул, то тучи начали сгущаться над ним еще до истечения срока консулата.
10 декабря 63 г. вступили в свою должность вновь избранные трибуны. Среди них был и Квинт Цецилий Метелл Непот — один из представителей некогда могущественной, а ныне в значительной мере деградировавшей «династии» Метеллов, с которой у Цицерона были особые счеты после его участия в процессе Верреса. Метелл Непот прибыл в Рим еще летом 63 г. непосредственно из армии Помпея, легатом которого он состоял. Кроме того — и это обстоятельство имело не меньшее значение в условиях политической жизни Рима, — он был также его шурином. Задачей Метелла являлась соответствующая подготовка общественного мнения накануне возвращения Помпея с Востока, так сказать, «расчистка» ему дороги. Однако эта акция, нехитрый смысл которой был слишком очевиден, сразу же вызвала ответные меры сенатских кругов, и одновременно с Метеллом народным трибуном был избран Катон, слывший одним из наиболее непримиримых ревнителей конституционных традиций и сугубо «принципиальным» человеком, человеком, который на самом деле, как некоторые так называемые принципиальные люди, мог проявить и здравый смысл, и объективность, и даже определенное мужество, пока речь шла о той, что его лично никак не касалось.
Вступив в должность, Метелл Непот начал активную кампанию против Цицерона. Для последнего это не было неожиданностью, так как еще и до 10 декабря Метелл позволял себе резкие выпады против консула. Все попытки Цицерона обеспечить одобрение Помпеем своей расправы с катилинарцами, а затем найти путь к примирению с враждебным ему трибуном, используя для этого весьма тривиальный, но зато почти всегда эффективный способ — действовать через женщин (Через Клодию — жену Квинта Метелла Целера, брата Непота, и через Муцию — сводную сестру Метеллов, жену Помпея), не дали на сей раз ожидаемых результатов. Поэтому после 10 декабря Метелл Непот и его коллега, бывший катилинарец Л. Кальпурний Бестиа, стали открыто обвинять Цицерона в незаконной казни римских граждан. Когда же последний по окончании срока своих полномочий, накануне январских календ, пожелал обратиться к народу с речью, ему было в этом отказано и позволено произнести лишь обычную в этих случаях клятву, что он за время своей магистратуры не нарушал законов. Со свойственной ему изворотливостью в подобных делах Цицерон фактически обошел запрет и превратил произнесение клятвы в речь, в которой снова восхвалял свои действия по подавлению заговора, и сумел добиться одобрения собравшегося народа.
Тем не менее Метелл Непот снова обрушился на Цицерона 1 января 62 г. в заседании сената, а 3 января — на народной сходке с явным намерением подготовить привлечение его к суду. На сей раз Метелл опирался на поддержку не только своего коллеги Кальпурния Бестии, но и претора Цезаря, вступившего в исполнение своих обязанностей с 1 января 62 г. Цицерон отвечал на яростные нападки Метелла в не дошедшей до нас речи. Кроме того, в его защиту выступил в народном собрании Катон, который, если верить Плутарху, сумел настолько возвеличить консулат Цицерона, что именно тогда ему и были оказаны небывалые почести: он был провозглашен отцом отечества. В это же время сенат принял решение, что всякий, кто попытается требовать отчета от участников казни катилинарцев, будет объявлен врагом государства.
Однако агитационная кампания, проводившаяся Метеллом Непотом, а ныне и объединившимся с ним Цезарем, отнюдь не исчерпывалась выступлениями против Цицерона, который был в данный момент лишь наиболее уязвимой мишенью. Помпеянец Метелл и — в силу сложившихся к данному моменту обстоятельств — еще более ярый помпеянец Цезарь стремились подготовить условия для того грядущего государственного переворота, который, по их — а кстати, и не только по их — мнению, должен был произвести Помпей, вернувшись со своей армией с Востока. Имея эту общую цель, каждый из них, конечно, действовал по–своему: Метелл прямолинейно и беззастенчиво «расчищал дорогу», Цезарь же, считая, видимо, победу и господство Помпея неизбежным фактом ближайшего будущего, стремился всеми силами не допустить его сближения с сенатскими кругами, сохранить его для «демократии», а тем самым спасти и свое собственное, весьма пошатнувшееся политическое положение.
В связи с этим он сразу же после вступления в должность внес явно провокационное предложение о том, чтобы восстановление Капитолия (после пожара 83 г.), порученное после смерти Суллы консулу 78 г. Квинту Лутацию Катулу и так с тех пор и оставшееся за ним, было передано Помпею.
Предложение, конечно, не прошло, так как оптиматы, по словам Светония, отказались приветствовать вновь избранных консулов и толпами устремились в собрание, дабы поддержать одного из своих вождей и дать отпор Цезарю. Но Цезарь и не настаивал на своем предложении; тактическая цель была им уже достигнута: с одной стороны, он эффектно продемонстрировал свою преданность Помпею, с другой — был вбит новый клин между Помпеем и оптиматами.
Еще большее беспокойство вызвали предложения Метелла Непота, опять–таки поддержанные Цезарем. Непот предлагал, чтобы Помпею было разрешено заочно баллотироваться в консулы и чтобы он был вызван с войском из Азии для ведения войны против Катилины. Это была совершенно неприкрытая агитация за военную диктатуру. Обсуждение этих предложений в народном собрании проходило в ожесточенной борьбе.
Метелл и Цезарь привели в собрание толпу вооруженных приверженцев и даже гладиаторов. Однако Катон и его коллега Квинт Минуций Терм, рассчитывая на свою трибунскую неприкосновенность, предприняли смелую попытку интерцессии. Когда Метелл хотел зачитать письменное предложение, Катон вырвал у него манускрипт, а Терм даже зажал ему рот. Произошла свалка, во время которой Катона чуть не убили — его спас консул Мурена, тот самый, обвинителем которого Катон выступал всего несколько недель тому назад. Шум и суматоха были таковы, что Метелл не смог довести дело до голосования.
После этого сенат облачился в траурные одежды, консулам вручались чрезвычайные полномочия. В результате этого Метелл и Цезарь были отрешены от своих должностей. Метелл, выступив с обвинительной речью против Катона и сената, уехал из Рима к Помпею. Цезарь же решил игнорировать решение сената и продолжал выполнять обязанности претора. Но, узнав, что против него готовы применить силу, он распустил ликторов и заперся в своем доме. Когда же к его дому явилась возбужденная толпа, готовая любой ценой восстановить его в должности, он уговорил ее разойтись. Сенат, убедившись на этом примере в лояльности, а главное, в популярности Цезаря и опасаясь новых волнений, выразил ему благодарность, пригласил в курию и, отменив свой прежний декрет, восстановил его в должности.
Очевидно, в это же время сенатом была предпринята акция и несколько иного рода: по предложению Катона, число тех, кто получал от государства хлеб, было настолько увеличено, что ежегодный расход на эти раздачи возрос на 7,5 миллиона денариев. Плутарх не скрывает, что это мероприятие было проведено с целью вырвать городской плебс из–под влияния Цезаря.