Страница 49 из 56
Так оно и случилось. «SOS» повторился еще раз и замолк.
От пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой минуты каждого часа все радиостанции морской подвижной службы молчат и слушают. В это время на Международной частоте бедствия, равной пятистам килогерцам, не работает никто, кроме передающих сигналы тревоги, бедствия, срочности, безопасности: три точки, три тире, снова три точки, составляющие по азбуке Морзе сигнал «SOS». Словесный сигнал бедствия — «Mayday» от французского «m’aidez» — «помогите мне». В эфир выходят только с этими сигналами. Остальные станции морской подвижной службы молчат. Молчат и слушают. Это называется Международный период молчания, который строго соблюдают все судовые радисты мира.
Предосторожности такие далеко не лишни. Хоть меньше, но море и в наши дни продолжает собирать трагическую жатву. Например, в 1960 году в морях, океанах погибло 114 судов, в 1961 — 78. В среднем, ежегодно находит смерть в волнах около 200 000 человек. Цифры эти далеко не точны, так как статистика учитывает лишь суда свыше пятисот тонн водоизмещением. Сколько гибнет мелких рыбачьих судов, различных парусников, джонок, моторных катеров и им подобных, не считал никто. Без вести пропали с начала нынешнего столетия более 1200 кораблей. Их судьба неизвестна.
Выйдя в Атлантику, мы услышали сигнал бедствия, вскоре довелось и увидеть аварийное судно. Массивный, тысяч на восемь-десять тонн, английский танкер. Был он милях в трех от нас, в положении его чувствовалось что-то непривычное, я сразу не мог понять что. Увидев над мостиком сигнал — два черных шара: «Меня дрейфует. Потерял управление», догадался, в чем дело. Танкер не двигался вперед. Его развернуло лагом, бортом к волне и медленно несло в пустыню океана. Зыбь неторопливо валяла его с борта на борт. Странное впечатление производил он, тысячетонный, став игрушкой волн и ветра. Что случилось на англичанине, мы так и не узнали. На вопрос, не нужна ли помощь, коротко ответил: «Нет».
Для современного горожанина, привыкшего относиться к природе несколько свысока, непривычно, даже как-то обидно чувствовать зависимость свою от ветра, тумана, циклонов и антициклонов. Мы решительно не замечаем такие пустяки, как форма вечерних облаков. В море отзываются давным-давно забытые струны души, начинаешь сознавать себя иным, чем всегда, более собранным и глубоким. А может, это присущая нашему человеку серьезность перед лицом опасности, о которой говорил еще Лев Толстой.
Так или иначе, рассуждения о погоде, которые считаются на берегу признаком абсолютного бестемья для бесед, в море полны содержания и интереса. Что сегодня барометр? Принята ли метеосводка? Какой силы ветер? Куда завернул ближайший циклон? Особенно тревожила «Жанетта». Каждый год метеорологи составляют список женских имен, по нему, соблюдая определенную последовательность, нарекают ураганы — что-то вроде метеосвятцев. Незадолго до нашего появления в Бискайском заливе бушевала «Ирэн». За ней следовала «Жанетта». Попади мы в ее объятия, «Горизонту» пришлось бы туго. Шел он в балласте, без груза, высокие борта парусили, снося с курса, больше обычного подвергалось судно качке. Рандеву с «Жанеттой» не предвещало ничего хорошего и все облегченно вздохнули, когда ураган расшвырял силу свою где-то над побережьем Франции. Вопреки всем прогнозам и предположениям, «Горизонт» проскочил между «Ирэн» и «Жанеттой», испытав только мертвую зыбь.
Сутки сменяются сутками, лаг отмечает пройденные мили. Немало их оставлено за кормой «Горизонта» в этом рейсе: темные, без всякого оттенка зимние воды Понта Эвксинского, названного в наши дни Черным морем; зеленовато-синее Эгейское море; серо-синее Мраморное; ласковое, аквамариновое Средиземное и густо-синие могучие валы Атлантического океана. День похож на день, ночь на ночь, каждые сутки повторяют друг друга и все-таки неповторимы в своем однообразии. Размеренный ритм имеет свои трудности и свои привлекательные стороны. Специфика морского быта налагает определенный отпечаток на характер моряка. От него требуется то, что береговому не так уж важно, порой — безразлично. На заводе, в конторе, колхозе мы связаны с коллективом больше или меньше — по желанию, склонностям натуры. Можно вне цеха вообще не знаться с товарищами по труду.
На море — иное. Экипаж судна живет одной семьей, слабости, недостатки, тем более достоинства каждого видны, как на ладони, их не скроешь. Рыбаки, команды экспедиционных судов, китобои месяцами не встречаются со свежими людьми. Сохранить в такой обстановке ровные взаимоотношения, избежать дрязг, склок, мелочных обид далеко не просто. Для моряка очень важно уметь ладить товарищами по плаваниям.
Иногда встречается представление о моряке, как об этаком «братишке» в широченных штанах, с веревочными нервами, пудовыми кулаками, куриным мозгом, любителе выпить, «дать травлю». Конечно, на судах бывают всякие, но «братишек» среди настоящих «маринаров», «моряков летучей рыбы» не найти. Если парень авралит в кабаке, рвет на себе рубаху, демонстрируя полосатый тельник, можете не сомневаться, что он, в лучшем случае, с какой-нибудь баржи-водолея, а то и просто припортовый паразит.
Штурман, механик, электрик, радист — инженеры, как правило, с высшим образованием, интеллигенты в полном смысле слова. Матросы, мотористы — работники высокой квалификации. Это создает стиль, который и может быть назван настоящим морским. Даже в обычном обращении моряков между собой культивируется тщательная, я бы сказал, слегка утрированная вежливость. Моряк не позволит себе явиться в кают-компанию небрежно одетым, в робе. Если за столом сидит капитан или старший штурман, то прежде, чем войти или выйти, надо спросить их разрешения. Формальность, конечно, ведь лишить человека пищи никто не имеет права, но подчеркивается уважение к старшему. Чисто одетым, выбритым велит морская традиция являться к рулю. Хорошего матроса всегда видно по его костюму на рулевой вахте.
Еще больше, чем внешние, примечательны внутренние качества души. Сухих, черствых, эгоистов море не любит. Если они и попадут случайно на борт судна, то недолго выдерживают тяжелую и опасную работу, огромную ответственность, кочевую долю. Остаются те, кто беззаветно любит море, и море любит их. Море разговаривает с ними языком соленого ветра, дрожащих красок утренней зари, алых закатов и вечно бегущих облаков. Облака над морем огромны, чисты, величавы, как мечта. Как мечта, они ясны и невесомы — вечно устремленные, никогда не останавливающиеся, влекущие за собой.
Добрые облака сопутствовали «Горизонту» при переходе через Бискайский залив, но чем дальше к северу, тем погода начала портиться. Суровые воды известного всем морякам штормового района остались позади, мы прошли пеленг острова Уэссан, когда появились первые признаки тумана.
Моряки предпочитают шторм туману. Ураган яростен, беспощаден, однако честен. Он, не таясь, обрушивается на судно, схватывается с моряком грудь о грудь. От урагана не ждешь предательства.
Туман тих, спокоен, коварен. Он обволакивает все вокруг непроницаемой пеленой, сквозь которую не проникнет самый острый взор. Где-то в белой мгле голосят встречные корабли, готовые вот-вот выскочить перед вами. Инерция велика, остановиться сразу нельзя. Секунды могут оказаться спасительными или гибельными. В тумане капитан сутками не сходит с мостика; напрягает слух и зрение впередсмотрящий на баке; судно сбавляет ход, подавая непрерывные сигналы гудком или тифоном.
Особенно опасен туман на такой большой морской дороге, как Ла-Манш. Пролив Па-де-Кале самый оживленный в мире, в среднем по нему ежедневно проходит 750 кораблей и судов.
С каждой милей приближения к английским берегам попутчиков и встречных у «Горизонта» становилось больше. Как в гигантскую воронку, они втягивались в Пролив — так коротко зовут моряки всего мира Ла-Манш Танкеры, сухогрузы, «рысаки», ферри-боты, перевозящие поезда, автомобили, людей из Британии на материк и обратно. Чуть в стороне от фарватера медленно двигались рыбачьи дрифтеры, двойники знаменитой «Лютеции», на борту которой происходит действие фильма «Если парни всего мира». Встречным «Горизонту» курсом прошел советский «трамп» — огромный, низко осевший под тяжестью груза.