Страница 40 из 56
Наивные сказки о Парисе с его яблоком, легенды о корабле Арго, остаются легендами. Нет, не появится корабль Ясона навстречу «Горизонту», прошлое перечеркнуто и ничто не может возвратить его.
И не пение сладкоголосых дев услышал «Горизонт», лавируя между островами Греческого архипелага. Наш начальник рации Саша Дроздов, пришедший к морю из лесного белорусского села, принял радиограмму испанского парохода: за борт упал человек, просят впередсмотрящих всех судов, идущих за испанцем, быть внимательнее. По содержанию радиограммы получалось, что самого капитана, потерявшего одного из членов экипажа, судьба злосчастного моряка не трогала — поискал немного и двинулся дальше своим курсом. Невольно вспомнился случай, происшедший на антарктической китобойной флотилии «Слава». С промыслового судна волной смыло кочегара. Хватились его не сразу, дело было ночью. Хотя шансы на спасение моряка были ничтожны, вся флотилия — добрых полтора десятка судов — повернула обратно. Включили прожекторы, выбрасывали осветительные ракеты. Поиски продолжались долго, до тех пор, пока китобои нашли и спасли своего товарища.
Судьба испанца, о котором просил «позаботиться» его капитан, мне неизвестна. Скорее всего, погиб. Хоть и юг здесь, зимняя вода холодна, долго в ней не продержишься.
Конечно, зима в этом благословенном краю, особенно для нас, привыкших к настоящим морозам, понятие относительное. В Греческом архипелаге, Средиземном море температура редко опускается ниже ноля, про лед местные жители не имеют настоящего понятия. Основные изменения погоды зависят от ветра, и каждый ветер имеет свое название. «Этезии», еще их называют «мелтемы», дуют с севера, иногда к ним присоединяется, «накладывается на них», говорит лоция Средиземного моря, морской бриз «имбат» и вместе с «этезиями» достигает значительной силы. Крепко и долго может дуть злой «сирокко». Он идет из пустыни, принося огромное количество пыли. Во время сирокко небо желтеет, иногда становится свинцово-бурым, солнце не может пробиться сквозь пыльные тучи. Воздух удушлив, сух, жарок, даже ночью температура не опускается ниже 35 градусов. Листья и цветы вянут от зноя. Особенностью этого морского района являются и «белые шквалы». Они слетают с гор, ударяясь об воду под углом, рвут с волн верхушки, рассеивают водяную пыль, от которой поверхность моря мгновенно белеет — отсюда и название «белых шквалов».
С «Горизонтом» почти до Триполи боролся зюйд-вест. Он дул, как выражаются моряки, «по зубам» — встреч теплоходу. При зюйд-вестовых зимних штормах небо чистое, стоит отличная солнечная погода. «Горизонт» шел на волны, сшибаясь с ними грудь о грудь, и тогда над палубой взлетала радужная стена пены и брызг, временами всхлестываясь на мостик. Было весело и чуть-чуть жутко. Танкер с шестиногой собакой на трубе ушел от нас еще в Эгейском море, вокруг не было ни одного судна. Большие морские дороги Средиземноморья — на Пирей, в Александрию, Порт-Саид, Марсель — остались в стороне.
Марк Твен шутливо говорил, что в море встречал множество людей, страдающих морской болезнью, но никак не мог понять, куда они деваются, сойдя с парохода, — все бывшие путешественники уверяют, что переносят качку отлично.
Я не принадлежу к счастливцам, которые, не знаю уж действительно или нет, не боятся качки. Конечно, постепенно организм смиряется с необычной обстановкой, но до конца смириться не может. На разных людей качка действует по-разному, полностью неподверженные морской болезни встречаются редко.
Штормовать начинаешь с того, что все предметы в каюте приобретают неожиданную резвость, мечутся, разбегаются, куда им заблагорассудится. Надо их ловить, рассовывать по укромным уголкам, зажимать чем-нибудь; монотонное шарканье башмака, который способен сутками ездить из угла в угол, доводит до бешенства самого уравновешенного человека. Читать нельзя, сосредоточить взгляд на чем-нибудь не удается — все ходит перед глазами, переваливается с борта на борт. Кресло норовит выскользнуть из-под вас, диван — сбросить вас на палубу. Ночью заснуть удается, только вцепившись руками и ногами в специально для того придуманные устройства. Не уцепитесь, будете елозить по тюфяку. Иногда море способно сыграть самые неожиданные шутки. На третий день шторма шальная волна поддала судно так, что я вылетел из койки и ударился лицом о подволок — потолок каюты. Было не больно, а досадно и смешно: стукнуться о потолок, подобный казус встречается не каждый день.
Суровый зюйд-вест не хотел успокаиваться, трепал нас до самых африканских берегов. Гнев его «Горизонт» перестал чувствовать лишь войдя в гавань Триполи.
Триполи — город, в котором есть все, о чем рассказывают Александр Грин и другие авторы, единодушно признанные мечтателями, сказочниками, описывающими небывалое в реальной жизни. Желтые стены замка-крепости, древнего пиратского гнезда, высятся над водой. Далеко протянулась широкая набережная, с одной стороны ее шепчутся ласковые волны, с другой — особняки богачей, государственные здания, космополитический «Гранд-отель», куда съезжаются на зимний сезон дармоеды из разных стран, — в казино идет игра до рассвета, красотки многих национальностей демонстрируют свои прелести. На набережной и парадных улицах пальмы с мохнатыми стволами, узорчатыми, трепещущими кронами; неизвестные мне деревья образуют на высоте двух-трех метров сплошную завесу из жестких листьев и корявых веток, которые дают тень, надежно защищают от ветра и пыли. Королевская резиденция окружена белой стеной, из-за которой выглядывают все те же веселые трепещущие пальмы. На перекрестках чернолицые в темной форме с белыми нарукавниками, белыми ремнями портупеи, белой кобурой для массивного «люгера» полицейские. Чистые узкие улицы кишат автомобилями, экзотическим многолюдьем: рослые негры, арабы в белых одеждах, знакомые каждому из нас с детства по картинкам в учебнике географии, вылощенные итальянцы и большеокие итальяночки, меланхолические индусы, арабские женщины, закутанные так, что видишь один глаз и коричневые пятки, мордатые извозчики, чьи пролетки изукрашены флажками и лентами, верблюд, которого худой сердитый араб обязательно хочет вести по тротуару, прохожие кричат на араба, он — на них, верблюд грустно и презрительно наблюдает людскую суетню. В арабском квартале, отделенном стеной от остального города, лабиринт закоулков, фонтаны, скверный запах, лавочки, мастерские чеканщиков по меди и золоту. Пронзительный голос муэдзина под голубоватой вечерней звездой. Открытые до рассвета кофейни, бары, ресторанчики. У порта девушки с хрипловатыми голосами и абсолютно неясные молодчики в черных дакроновых куртках. На заре рыбак сушит сети прямо на мостовой прибрежной улицы, поет, улыбается своим мыслям. А над всем этим — над пиратской крепостью, над куполами королевского дворца и крышами ультрасовременных зданий, над шпилями минаретов и лабиринтом арабского квартала, рыбацкими шхунами и американскими транспортами — васильковое небо африканской зимы, овеянной прозрачным ветром пустыни. Ветер шевелит кронами пальм, чуть рябит морскую гладь. Нигде и никогда не встречал я такой ясности воздуха без малейшей дымки или тумана. Краски приобретают особую яркость, дальние предметы видны не по-обычному четко. Эта прозрачность придает всему неповторимый колорит.
Значит, Триполи — город из романтических повестей Александра Грина и сказок «Тысяча и одной ночи»? Выдумка, неожиданно обретшая реальность?
Погодите, не будем делать выводов по первым впечатлениям.
Сперва немного о самом королевстве Ливии.
Основную часть страны занимает пустыня — унылое, выжженное солнцем и высушенное ветрами пространство, от которого щемит сердце. Наверно, по закону контрастов, при взгляде на пустыню я вспомнил родную тайгу Дальнего Востока, с ее утренними росами, красными колоннами кедров, студеным стеклом речонок, трепетным силуэтом изюбря на склоне сопки.
В пустыне живут арабы-кочевники, основная часть населения сосредоточена на севере, там же находятся и два главных города — Триполи и Бенгази, железные дороги общей длиной аж в четыреста с чем-то километров. Приморье Триполитании — наиболее развитый земледельческий район, если вообще можно употребить выражение «наиболее развитый» при том примитивном уровне, на котором находится здешнее сельское хозяйство. Да и на эти поля наступает пустыня.