Страница 19 из 56
Издевательский тон задел Костю — будто смеялся Шутько не только над товарищами, но и над ним самим. Грубо сказал:
— Ладно, заткни глотку-то!
Шутько удивился.
— Ты чего? Ведь не про тебя же я. Это их твой матрос ор-га-ни-зовал, — чтобы показать свое пренебрежение, еле-еле выговаривал слова, как бы выплевывая каждый слог, — организовал и возглавил.
Костя сперва промолчал. Но потом, как иногда бывает, недовольство собой начало превращаться в раздражение на другого — ведь далеко не всегда бываем мы справедливы и так заманчиво взвалить на чьи-то плечи ответственность за свою ошибку.
Подумал и о том, что Нина сейчас там, на причале, вместе с Михаилом, Костю ждала и не дождалась, а вечером будет спрашивать, почему не пришел, обидится. От мыслей этих настроение испортилось еще сильнее.
— Выслуживается Семихатка, шибко активным себя показать хочет, — угрюмо сказал Костя, не веря, впрочем, в справедливость своих слов.
— А тебе что? Какое тебе до него дело?! Выслуживается и пусть, надо же кому-то активным быть. Пошли!
— Пошли.
Когда миновали длинное приземистое здание — малярный цех, Костя оглянулся. Над крышей плавно проплывал «парашют» с грузом.
— Майна! — донесся уверенный голос Михаила.
Костя совсем помрачнел и вместе со спутником зашагал в яхт-клуб.
Пришел туда после воскресника и Михаил. Он искал Костю по неприятному, однако неотложному делу.
Завод кончал ремонт пассажирского теплохода «Аджария», поджимали сроки, близился конец квартала. Дела осталось совсем пустяки; в каютах блеск навести и заварить автогеном скобу на топе — верхушке мачты. Как на грех, единственный в бригаде верхолаз Толя Симонюк заболел, заменить его некем. Михаил узнал об этом от Остапа Григорьевича.
— А ты на высоте работал когда-нибудь? — с тайной надеждой спросил докмейстер.
— Не довелось, у нас в Семихатках таких объектов не было.
— Вот беда, — старик сдвинул на ухо неизменный свой берет. — И работы-то немного, да сложная она, умения требует. Опять же опасная — метров десяток от палубы, не каждый выдержит, того и гляди голова закружится.
«Аджария» стояла у соседнего причала, и мачта ее была отсюда видна хорошо — высокая, тонкая. Казалось, до верхушки ее далеко-далеко, там сразу начинается густое небо, по которому плывут облака.
— Костя Иванченко бывало такие задания выполнял, — задумчиво проговорил Остап Григорьевич.
Михаил вяло ответил:
— Поговорю с ним, может, меня и послушает. Надо только получше попросить, он это любит — чтобы просили.
Остап Григорьевич пошевелил усами.
— Попробуй, конечно. Только вряд ли согласится. С Сенькой Шутько теперь дружит, а тот… — покачал головой и скупой жест достаточно ярко охарактеризовал его мнение о Сеньке.
Михаилу тоже не хотелось обращаться к Косте с просьбой. Отношение Костино, разговор свысока все больше раздражали и обижали Михаила. Трудно просить такого человека о чем бы то ни было.
«Но я ведь не по личному делу обращаюсь, по заводскому», — подумал Михаил. Вслух сказал:
— Хорошо, попробую.
И пошел в яхт-клуб.
Сенька, Костя и еще двое, незнакомые Михаилу, кажется, такелажники, играли в домино. Азартно стучали костяшками, приговаривали:
— А вот тебе!
— Я — мимо!
— Получи дубль.
Михаил никогда не любил домино, сейчас эта игра показалась особенно раздражающе шумной и глупой. Преодолевая неприязненное чувство, позвал:
— Костя, на минуту.
— Сейчас, — бросил через плечо Костя.
— Погоди, кончаем, — добавил Шутько, который играл в паре с Костей. — Давай, Костик.
Волей-неволей пришлось смириться. От нечего делать наблюдал за играющими. На смазливом лице Кости то тревога, то удовлетворение, то нетерпение, то разочарование, — он вкладывает в игру не разум, а чувство. Шутько иной. Его бесцветные глаза, заурядная физиономия не выражают ничего, кроме сосредоточенности, расчетливости. Он держит в памяти все ходы, сумел изучить характеры игроков и старается действовать наверняка.
Наконец, Шутько с размаха ударил костяшкой по столу — Михаила передернуло — и заорал: «Встать, козлы!»
Костя подошел к Михаилу. Тот с удивлением почувствовал запах водки, увидел красные Костины глаза. С утра и выпивши? Это с Сенькой он, не иначе.
— Чего тебе? — спросил Костя.
— На «Аджарии» топ мачты автогеном заварить нужно. Срочное дело.
— Ого, высотенка! С семиэтажный дом.
— Ну, вот. А Симонюк болен.
В глазах Кости мелькнуло какое-то странное выражение. «Точно, — подумал Михаил. — Доволен Костик, что за помощью обратились, и согласится».
— Мне-то к чему рассказываешь?
«Хочет, чтобы прямо попросил, ладно, потешу его самолюбие».
А вслух сказал:
— Ты сварщик хороший, выполнял верхолазные работы, спортсмен — крепкие нервы.
— Чего это он улещивает? — Шутько незаметно прислушался к беседе, решил вмешаться.
Михаил нахмурился. Не ожидал, что придется вести такой разговор в присутствии постороннего. Однако ничего не поделаешь, Шутько не уйдет. И продолжал говорить, сделав вид, что не слышал реплики:
— Выручи бригаду, срок ремонта срывается.
Сенька обиделся, что ему не ответили, присутствием его явно пренебрегают. И решил показать себя. Пусть не воображает шибко этот, как его!
— Ты уговаривать мастер, с девчатами тоже так?
Михаил обозлился. Какое Сенькино дело, чего встревает, куда не просят! Повернулся к непрошенному собеседнику, грубо ответил:
— Пошел ты!
— Чего? — невыразительная физиономия Шутько сразу стала злой. Глаза превратились в узкие щелочки. — Ты полегче.
— Не лезь, когда тебя не спрашивают! — с сердцем сказал Михаил.
Ростом он выше Шутько, смотрит сверху вниз, чуть наклонившись, как бы наступая на обидчика.
Тот не побоялся бы ни более крепкого разговора, ни драки. Однако никогда не давал чувствам своим главенствовать над разумом.
Быстро остыл, трезвым, оценивающим взглядом посмотрел на противника. Парень здоровый, одним ударом не собьешь. Начнется свалка, скандал, крик. А это невыгодно для нового человека в яхт-клубе, ничем хорошим себя не зарекомендовавшего. И еще — водкой пахнет. Был, не был выпивши, а разговоры пойдут: «Буянил в пьяном виде, хулиган…» Нет, потом надо посчитаться. «Не беспокойся, за мной не пропадет», — мысленно пообещал Сенька и обратился к Косте.
— Идем, хватит байки слушать.
— Костя, — не отступал Михаил. — Ты рабочий человек, неужели тебе честь завода не дорога?
— Мы — спортсмены, — ответил за приятеля Шутько. — От нашего брата, чемпионов, заводу чести больше, чем от десятка ишаков, вроде некоторых.
Михаил побагровел, сжал кулаки. Еще секунда и он бросится на Сеньку. Тот встал крепче, подумал: «Вот если он меня первым стукнет, тогда дело другое, с моей стороны — самооборона».
Михаил все-таки сдержался. Тоже понимал, что Сеньке выгодно спровоцировать его на драку, и решил не поддаваться.
— Так как же, Костя?
Костя внутренне принял предложение Михаила, но, солидности ради, хотел немного поломаться. Пусть не думают, что он так вот, только сказали и уже — на все готов. Не его дело по мачтам лазить.
— Правду Семен говорит, каждому свое. Когда ты спортсмен, им и оставайся, а для сварных работ другие специалисты есть.
Михаил взорвался. Ему опротивел этот торг.
— Черт с вами с обоими! Грош цена тебе, спортсмену, который кроме спорта знать ничего не хочет. Чемпионов из себя олимпийских корчат!
— Еще лается! — огрызнулся Шутько. — Возьми да сам полезь, ежели ты, так сказать, активный. Других посылать каждый умеет, а вот сам работу дай.
— Сварщик ты, говорят, не хуже меня, — добавил Костя, задетый словами Михаила. — Спортсмен, опять же, недаром тебя учу, а в добавление — начальство, помбригадира, личным примером увлекать должен.
— И полезу! Дурной я, что вообще с тобой разговаривать стал. Всей работы на час, может, а разговору на полдня. Без тебя управимся!