Страница 40 из 66
Среди полей
Смешно было бы стремиться показать вам не только сотую — тысячную долю всех микротопонимических названий нашей страны. Сами собирайте их, когда станете топонимистами, и сделаете великое дело. Но мне очень хочется продемонстрировать вам несколько таких же, но деревенских микротопонимов, тех, которые служат названиями маленьких деревень, поселочков, а также дорожных перекрестков, прогалин в лесу, березовых «колков» Сибири и сосновых «сопок» Озерного края. И опять-таки — тех из них, которые отражают в себе природу и ландшафт страны.
У нас на севере никакая не редкость имена с приставками «за-» и «под-» За-полье, За-озерье, За-горье, За-борье или Под-березье, Под-борье, Под-осиновка, Под-горье... Что это — странно или естественно, всюду так или только здесь?
Ученые занимались этим вопросом. Выяснилось: чем севернее и северо-западнее, тем таких имен больше, чем южнее и юго-восточнее, тем меньше. В бывшей Псковской губернии их зарегистрировали (тех и других) 800; в Московской всего 90... В девять раз меньше! Почему?
Ученый, опубликовавший эти данные (довольно давно, еще в 20-х годах), предполагал, что это не случайность. На севере больше лесов, поля пересечены грядами холмов, разделены речками, болотами, озерами... В древности, когда селение разделялось на две части или когда рядом появлялась новая заимка или починок, они постоянно оказывались одна от другой за лесом, за болотом, за озером... Точно так же, поселяясь возле опушки старого леса, люди видели себя как бы «под его стеной», «под горой», «под березняком», «под осинником»... Тут-то и рождались на свет такие приставочные имена.
На юге, на его привольных открытых просторах, мало что заслоняло один поселок от другого. И там таких топонимов меньше...
Видите, какая стройная теория... Да, но верна ли она? Может быть, это результат случайного подбора названий... Очень важно было бы выяснить все это: установить, действительно ли наши топонимы дают в руки географам и историкам такие простые способы судить о стране, даже не видя ее? Но проверить эту гипотезу и другие похожие можно будет лишь тогда, когда мы {181} сильно, очень сильно продвинем вперед дело сбора и изучения наших географических имен...
Само собой разумеется, в определенных случаях тут сомневаться нечего: дают! Историк, например, может многое почерпнуть для себя из этих имен, найти в них сведения о таком прошлом нашей страны, о котором ничего не вычитаешь ни в каких документах.
Название города Клин напоминает о времени, когда тут клином сходились границы феодальных княжеств — Московского и Тверского: «и воеваша до клина московского рубежа»...
То, что в моей любимой Великолучине, к западу и к востоку от железной дороги Ленинград — Витебск, лежат две — не области, конечно, но как бы два разных географических мирка — и что местные жители — псковичи — издавна именовали возвышенную густозаселенную часть своей территории древним словом Жильё, а восточную, низменную, лесистую, глухую, — Низ, уже могло хорошо показать, откуда и в каком направлении шло тут постепенное расселение человека — из старого Жилья в глухие Низы.
Стоило приглядеться к названиям «жильевских» и «низовских» деревень, и это делалось еще более ясным: в Низах они все даны недавно, почти всегда понятны, ясны: Бородинó, Глубинó, Дроздово, Троица... А вот «жильевские» имена куда позатейливей, а значит, и подревней. Объясните-ка, что они значат: Дуняни, Заклика, Меретеницы, Локновато, Ащеркино, Перéлучье... Ох, как давно живут они: их первоначальный смысл, их этимология затягиваются уже дымкой времени... А ведь как важно порою нашим краеведам заглянуть хоть одним глазом на то, как расселялся когда-то человек по данной области или району.
Опытный топонимист, придирчивым взглядом изучая карту любой части нашей страны, может многое сказать о ее рельефе, о других природных условиях уже по одним только названиям.
Там, где встречаются названия населенных пунктов и урочищ, связанные со словами «ключ», «родник», «колодезь», наверно, неважно обстоит дело с водой: кому в богатой ею местности придет в голову называть свой поселок Колодезьная или Гремучий Ключ, если и ключи и колодцы имеются в каждой деревушке? А вот {182} там, где питьевой воды мало, где степь стонет от жажды, каждое место, где бьет родник, получает такое «колодезное», радующее людей имя.
Если одна деревня зовется Наволóк, а урочище неподалеку от нее — Налье — и тех и других имен в Озерном Крае пруд пруди! — если поодаль имеется поселок Рёлка (как в Ленинградской области у озера Самро) или Рель,— нетрудно угадать, что мы в богатой влагой, речками, озерками и болотцами местности: «наволóк» — это речная пойма, коса или полуостров; «нáлье» — песчаная или каменистая отмель в реке или озере; «рёлка» — невысокая гривка на приречном лугу, покрытый лесом озерный мыс и т. д.
Совершенно ясно, что и тут надо в совершенстве владеть не только литературным русским языком, но и всеми его говорами. На просторах РСФСР пестрят тысячи Раменок, есть и Раменья и Подраменья, а что может означать это имя?
Надо точно знать, что во многих местах нашей страны «раменью» зовется опушка леса; иначе вы, чего доброго, начнете искать в этих названиях прямую связь с древнеславянским «рамо» — «плечо» или «рамен» — вид терновника — и придете к совершенно превратным выводам...
Вы прочтете на карте Лужского района Ленинградской области название Враги и удивитесь: кому пришло в голову свое родное селение именовать таким супротивным словом... А читать это имя надо Враги и надо при этом знать, что есть диалекты, в которых «враг» значит «овраг». В Москве есть переулок Свцев Врáжек: он проложен по дну оврага, в котором некогда змеилась ничтожная речушка Сивка, приток давно уже не существующего ручья Черторыя... Этого овражка нет уже столетия, но сквозь чудом сохранившееся древнее имя все еще как бы брезжат его поросшие густым кустарником влажные склоны...
Слово «дор» вы сейчас навряд ли услышите где-либо, и тем более навряд ли скажете, что оно значит. А деревень с именами Дорки, Дорони, Доры и под боком у столицы нашей можно разыскать сколько угодно...
«Дор» — родственное слову «драть» — значило когда-то «вырубка», «росчисть», «участок леса, приготовленный {183} для распашки». В литературном языке вы его не встретите, а вот топонимы, произведенные от него, можно обнаружить даже в некоторых дачных местностях, среди турбаз, пионерских лагерей и шумных аэродромов.
И все-таки, дорогие друзья, и тут — осторожность, всяческая осторожность! Нашли вы имя Дорóни. А как вы поручитесь, что оно образовано от слова «дор», а не от ласкового Дороня — производного от Дорофей? Вот то-то!
Всякая
На этом, по плану, я должен был бы закончить главу, но ничего не могу поделать: нужно упомянуть еще о некоторых видах имен, на которые каждый из вас может натолкнуться там, где говорят по-русски.
Мы знаем: рядом с именами, основанными на том, как — тоже по имени — звали владельца или основателя селения, бывают и такие, которые указывают на то, чем эти люди занимались. Такие имена мы наблюдали в городах: Ружейные, Пушкарские, Прядильные улицы... Хочу указать вам еще на одно: Вшивая горка.
Вы, может быть, и поверите мне, что так действительно называлась одна из московских улиц, но, конечно, спросите: «А при чем же тут «чем люди занимались?» Тогда я расскажу вам такую историю.
Было в Москве место, где исстари поселились, жили и работали мелкие ремесленники — швецы — старьевщики. Они чинили и перелицовывали всякие лохмотья и затем сбывали их городской бедноте. Тогда место это получило название Швивая Горка. Швивая, а не Вшивая...
Но старье, которое покупали и перепродавали эти горе-мастера, было такого качества, а время было такое давнее и темное, что не приходится удивляться, если москвичи, бывавшие на Швивой Горке, в конце концов с горьким юмором переименовали ее во Вшивую... О чистоте и гигиене в далекие времена люди имели довольно слабое понятие.