Страница 45 из 62
Гупта усмехнулся.
– Боюсь, Алекс, ваше лицо, даже отмеченное печатью льва для отвлечения внимания, остается открытой книгой! Но из-за меня вам беспокоиться не стоит. Тому, кто заговорил кобру животного царства, ничего не стоит справиться со змеями человеческого мира, даже самыми недоверчивыми. По сути своей мы вес – кобры, но это идет не от головы, а от того, что кроется в нашей основе, поближе к крестцу. Мозг не столько оттачивает, сколько притупляет инстинкты, стремясь полагаться во всем на ум. Госпожа Фессания приобретет нечто большее, чем умение быть невидимой. Ей нужно постичь искусство ясности. Это первое необходимое условие невидимости: становиться прозрачным, без единого пятнышка, листом стекла. Когда это случится, вы, любящий ее, тоже, может быть, постигнете мудрость ясности.
– Любящий ее? Эй, помолчите-ка! Что вы хотите этим сказать?
– Как я могу что-то сказать, если вы призвали меня помолчать? Впрочем, в том нет необходимости. Панда-ром между вами мне не быть – ведь вы живете в ее доме, тогда как я здесь только гость.
В этот момент во двор вошел сам бог-жрец рука об руку с Деборой-Зарпанит, обряженной в накидки, скрывавшие все, кроме лица. У ворот остались двое солдат. С улицы доносились конское ржание и голоса других солдат.
Пара направилась в молельню, и взгляд Деборы скользнул по лицу Алекса. Похоже, она его не узнала, для нее он был теперь всего лишь одним из рабов. Позднее, оказавшись рядом с ней и имея возможность шепнуть что-нибудь на ухо, Алекс не воспользовался случаем. Для нее, подумал он, я стал невидимкой. Мысль эта не опечалила, а обрадовала; он почувствовал, что образ Деборы тускнеет, становясь незнакомым и чужим.
Фессания, облаченная в белый атлас, с пышным париком на голове и раскрашенным золотом и серебром лицом, спустилась наконец во двор.
После окончания торжественных церемоний процессия выступила в путь. Финансист Гибил приобрел для молодоженов дом в новом городе, на другой стороне реки, побывать в котором невеста еще не успела.
Фессания и Музи ехали в одной колеснице, родители жениха – в другой, а Аншар, Мама Забала, Алекс и пара служанок следовали за ними пешим порядком. Далее тянулись тележки и повозки, груженные предметами личного обихода и свадебными подарками. Специально для переезда были наняты носильщики. Замыкали шествие солдаты, охранявшие богатства от посягательств воров и грабителей. Солдат предоставил Мардук, вернувшийся в свой храм с супругой и под охраной одних только магов.
Пракс остался на улице Писцов в качестве управляющего. Ему еще предстояло нанять слуг для содержания опустевшего дома в порядке. В новом доме обязанности Пракса исполнял личный слуга Музи, получивший повышение распоряжением самого Гибила. Последний также озаботился поиском нового привратника, поскольку присутствие на этом посту хромого чернокожего могло, по мнению госпожи Гибил, оказать нежелательное влияние на вынашиваемый невесткой плод. Судьба старого дома оставалась неясной, хотя наличие тайного подземного хода, связывавшего молельню с храмом и дворцом, требовало сохранения его в собственности Мардука. Нингаль-Дамекин (тоже оставшаяся на улице Писцов) уже заявила, что будет пользоваться им как городским жильем в те редкие моменты, когда, оторвавшись с неохотой от излюбленных деревенских забав, приедет в Вавилон по делам.
Находился в процессии и некий греческий врач по имени Кассандр. На свадьбу он явился в качестве гостя Мардука, с переброшенной через плечо кожаной сумкой и всеми положенными атрибутами своей профессии. У него были вьющиеся посеребренные волосы, гладко выбритое лицо и приятные, располагающие манеры. Острый крючковатый нос мог бы служить инструментом для удаления червяков из подошв и между пальцев пациентов. При первом разговоре Фессания забросала грека комплиментами, на которые он оказался весьма падок. Словоохотливый врач, в свою очередь, сыпал умными анекдотами. Обслуживание не стесненных в средствах больных явно благотворно сказалось на его привычках и смягчило отношение к тем, кто не выказывал сомнений в его диагнозах. Сопротивление и несогласие с предписанными методами и средствами грозило использованием по назначению хищного клюва. Именно Кассандру надлежало обеспечить Фессанию снадобьями, необходимыми для рождения сына. Ему же предстояло вскрыть роженицу в нужный момент для безопасного извлечения младенца и зашить ее потом. Визит в новый дом носил характер ознакомительного.
Достигнув прибрежной дороги, процессия прошествовала по ней мимо Евфратских ворот храма Мардука в направлении моста. Сидевший в колеснице Музи время от времени бросал мелкие монеты уличным мальчишкам, поощряя их активность в борьбе за подачку громкими криками: «Хватай! Блокируй! Ныряй! Смелей! Есть, завалил!»
Переправившись через реку, они продолжили путь по Адабской дороге, которая в конце концов уперлась во врата Адаба, ворота бурь. На пересечении с улицей Ларса кортеж свернул на юг. В отличие от центральных районов, где строения жались друг к другу и подступали к самой дороге, пряча садики во дворе, в пригороде дома были окружены высокими стенами.
Новое жилище Музи находилось на некотором удалении от улицы Ларса и являло собой компромисс, сочетавший удобства проживания в пригороде, относительную близость к сердцу метрополии и удобный выезд из города для Музи, выезжавшего на охоту через южные ворота Ларса.
Наконец голова колонны достигла ворот, установленных в высокой стене, украшенной зубцами пик. Крохотная будка привратника оказалась достаточно просторной, чтобы вместить плотного, атлетического сложения молодца, который выступил из нее, выжидающе поглядывая на прибывших и прижимая к обнаженной груди короткий меч. Голова его покоилась прямо на широких плечах, прекрасно обходясь и без шеи. Жесткие черные волосы были как будто скошены с черепа одним взмахом широкого острого серпа. Красный нос предполагал наличие известной слабости характера – он вполне мог быть пьяницей того не столь уж редкого типа, представители которого, быстро достигая точки кипения, превращаются в неуправляемый злобный автомат.
Прежде чем колесница успела миновать ворота, Фессания вытянула руку с указующим перстом.
– Что там за отвратительный знак?
Все, включая привратника, повернулись в указанном направлении. Неподалеку, хотя и не рядом с воротами, валялся наполовину скрытый сорной травой кошачий труп, привлекший к себе десятки мух.
– Что он здесь делает?
– Неттичин, немедленно убери эту гадость, – вмешался Гибил. – Сожги ее. За недосмотр с тебя вычтут шекель.
Нужно подружиться с привратником, подумал Алекс.
– Нет, – вмешалась Фессания. – Он теперь в моем услужении, и я не желаю наказывать его денежным вычетом. Сегодня у меня торжественный день, и я исполнена милосердия. Скорее всего глаза у бедняги уже не столь остры, как раньше.
– Госпожа, – с чувством ответствовал Неттичин, – вижу я хорошо, но ваши глаза еще зорче. Также и доброта ваша не знает себе равных. – Говоря, он как будто впечатывал каждое слово в ткань вечности. Переступив с ноги на ногу, привратник продолжил: – Сей кот, госпожа, пробрался сюда, очевидно, недавно. Пики на стене только что смазали ядом.
– Это ты их смазал?
– Да, госпожа. По-видимому, коту недостало ловкости и ума.
– В отличие от тебя. Как ты забрался на такую высоту?
– С помощью лестницы, хранимой мною в доме. Недопустимо, чтобы покой господ тревожили непрошеные гости.
Фессания наградила его улыбкой.
– Ты верный слуга.
Пока Неттичин подбирал павшую от яда зверушку, процессия миновала ворота и вступила в сад, приятность которого не портила даже некоторая неухоженность. С первого взгляда было видно, что розы не обрезались, кусты тамариска не поливались, сорняки не выпалывались до самого последнего момента, когда все это проделывалось в спешке и с изрядной небрежностью. В углу лениво тлела куча травы. Ветви кустов сплелись в колючие заросли, цветы увяли, листья покрывали черные пятна и плесень. Кое-где на песчаной почве сохранились островки туссоковых злаков и докучливой сорной травы с редкими пятнышками полевых цветов, как будто неведомый садовник остановился на полпути, осознав, что в случае исполнения задания сад превратится в голую пустыню. В доме, похоже, уже давно никто не проживал. Он состоял из двух этажей, и южный конец его завершался башней. Верхний этаж башни мог похвастать окнами. Все остальное пространство стены нарушал только дверной проем.