Страница 22 из 62
– Поднимись, Пракс! Проводи меня. Я ухожу.
Алекс лишь сейчас заметил, что держит руку на рукоятке ножа. Может, Фессания испугалась? Хорошо. Загони человека в угол, и он выпустит когти. Или просто свернется калачиком…
– Итак, через три дня? Здесь?
– Я обязательно приду. Клянусь.
Конечно, придет. Ее ведь хлебом не корми – дай только вдохнуть запах опасности. В дверь постучали. Кулаком.
– Войди, – отозвалась Фессания, и на пороге возник, почесывая грудь, Пракс. – А пока обдумай мое предложение, – мило проворковала гостья. – Для тебя оно самый лучший выход. Евнухом тебя не сделают – запрещено законом. Для этого тебе пришлось бы сначала изнасиловать дочь хозяина дома! – Она подмигнула. – Соглашайся. Уверена, в рабах ты долго не задержишься. Если наше предприятие ждет успех, сможешь легко выкупить свободу. Сейчас за тобой ничего, кроме одного-единственного долга за постоялый двор. Но у свободного человека расходы постоянно растут, а долги копятся, согласен? Если у тебя нет и четверти шекеля, ты пропал. Алекс молча смотрел на нес.
– Лучшие времена впереди, – ободряюще добавила Фессания. – Прежде чем продавать себя в рабство, тебе надо обязательно стать гражданином. Придется провести неделю в Вавилонской башне. Кому нужен раб, который не говорит на вавилонском? – Интересно, какую игру задумали Фессания с Мориелем, пока он, выбыв на время из строя, будет учить вавилонский? Одно несомненно, кассета как-то связана с намеченным бракосочетанием Деборы и Мардука.
– Да простится мне такое предположение, – с горечью сказал Алекс, – но, по-моему, ты больше хочешь заполучить меня в качестве раба, чем я тебя. Так кто что продает и кому?
– Интригующий вопрос, – согласилась она. Вот и все, что принес визит Фессании.
Алекс бродил по городу с полуторами шекелями, которые позаимствовал-таки у Гупты, – они лежали в туго свернутом пакетике, пристегнутом к набедренной повязке бронзовой булавкой.
На поклон к индийцу он отправился почти сразу после ухода Фессании. В одном она была, несомненно, права: без денег слишком опасно. Это почти то же самое, что и остаться безоружным. В некотором смысле счет за все потерянное следовало бы предъявить Деборе. Если бы она не ушла, не дезертировала… Из-за нее его ободрали как липку и пустили голым по миру. С другой стороны, даже повстречай он на улице Дебору и явно преуспевающего Шазара, такой долг публично требовать не станешь.
Полтора шекеля. Какая-никакая передышка. А пока забудь о непредъявленном, а потому призрачном счете Камберчаняна – до завтра. Или послезавтра. Или…
Расписку Гупта не потребовал. Возможно, сумма была для него пустяковой. Может быть, он и впрямь поступил так из дружеских чувств. Или только посмеялся тихонько про себя, не желая тратить время на заполнение глиняной таблички по поводу денег, которые сам же, пустив в ход какой-нибудь ловкий приемчик, и вытащил у недотепы.
Не в силах заставить себя забыть о деньгах – каждый раз, когда он пытался это сделать, они вспоминались сами собой, – Алекс дошел до Радужных или висячих садов.
Сады занимали семь террас дворца Навуходоносора с солнечной стороны. На нижнем уровне размещались конторы и складские помещения, а в дальнем северо-восточном углу – Зал Чудес. На сей раз Алекс подошел к дворцу с южной стороны, в том месте, откуда к тенистой зелени вели широкие мраморные ступеньки. Прохожий, остановившийся посреди пыльной и шумной улицы, видел кедры и кипарисы первой террасы, миндальные деревья и финиковые пальмы, хлопчатник Сеннахериба и оливы, частично скрывавшие верхние террасы. Как и горные террасы, они не только прятали, но и намекали на существование других, более высоких террас, но только в данном случае гора была зданием, вытянутым зиккуратом из семи покоящихся на прочных колоннах уровней. Длина дворца превышала его высоту, хотя и высота была немалой.
Путь наверх охраняли македонские и персидские солдаты, которые, однако, никого не задерживали и никому не препятствовали. На середине лестницы, собравшись в кружок, судачили о чем-то несколько богато одетых дам. Стоявшие рядом слуги держали над их головами пышные опахала. Трое магов в черных одеяниях и высоких конусообразных колпаках спускались вниз, занятые оживленным разговором, – астрономы, астрологи, люди Мардука?
Алекс поднялся на первую террасу, прогулялся, взошел выше, на вторую: пальмы, папоротники и фонтаны. Одну за другой он осматривал террасы, оказываясь то в гуще кустов жасмина, то среди миниатюрных хвойных рощ, то в песчаном саду с суккулентами, то между терракотовыми урнами с высаженными в них апельсиновыми деревьями, лаврами и авокадо. Повсюду журчала, шумела и звенела вода, перетекая с уровня на уровень, низвергаясь водопадами, искрясь в струях фонтанов. Здесь обсидиановая статуя сфинкса, там – крылатый бык, дальше – слон. В самом конце каждой террасы высилась аркада с выходом к самому дворцу.
Сделаться садовником в Вавилоне! Работать в висячих садах! Вычеркнуть из памяти маленький свиток, Фессанию, Мардука и деньги! По пути Алекс уже встретил нескольких занятых своим делом садовников. Вот и еще один: тщедушный старичок, окропляющий водой каменный бордюр пятой террасы, чтобы с него не поднималась пыль.
– Добрый день, садовник!
– И тебе добрый день, грек. – Согбенные плечи, неуклюжие руки, на сморщенной коже пигментные пятна.
Сидеть бы тебе, дедуля, в кресле-качалке на задней веранде с пледом на коленях, а не гнуть спину в Вавилоне.
Эмигрировать в Вавилон в преклонном возрасте! Или ему уже все равно, где умирать? И, может быть, чем раньше, тем лучше? Или Вавилон стал для него воплощением желания смерти? Но здесь, среди буйной зелени, в садах, которые сами по себе олицетворяют антитезу тлена? Возможно ли такое?
– На что смотришь, грек? – Садовник закашлялся, хрипло, со свистом, хуже больного на рыночной площади.
– С вами все в порядке? Вы же стары.
Старик сплюнул, растер плевок подошвой сандалии и усмехнулся, явив беззубый рот.
– Умирают все, парень. Даже сам царь, а ведь ему всего-то тридцать три. Но это от лихорадки… Послушай. Ты, наверное, знаешь, что клетки тела заменяются много-много раз, но ведь существует и естественный предел, так? Город или царство – то же тело. А нет ли подобного предела у полиса, государства? Полис, который я покинул – Алекс понял, что старик имеет в виду Америку, – похоже, достиг своего предела. Предела, как тело. Подумай об этом.
Так ли? И где садовник постиг эту мудрость? Не здесь ли, в Вавилоне? Прозрение, достойное внимания НИИ в Эвристике: срок жизни каждого общества определяется неким изначально встроенным ограничителем?
Садовник огляделся, явно довольный меткостью и глубиной своего замечания и как будто ожидая аплодисментов от цветов и листьев, а Алекс вспомнил о своих подозрениях, что за всем происходящим наблюдают микрокамеры, а разговоры записываются через миниатюрные микрофоны. Уж не занесена ли мудрость садовника в базу данных спрятанного под землей в далекой Эвристике компьютера?
Или все устроено так, чтобы старик, попав сюда, познал именно эту истину в качестве утешения накануне неизбежного расставания с миром?
Много странного происходило в городе. Странные приливы осознания и просветления накатывали, словно вызванные древней – но более молодой – луной, светившей некогда над первым, настоящим Вавилоном.
– Александр умирает от лихорадки, – прошамкал садовник. – Вчера взбунтовались солдаты. Хотели знать правду. Умрет ли царь. Будущее без него страшит их. Бессмертные не знали, как их усмирить. Успокоились только тогда, когда увидели царя собственными глазами… – Старик фантазировал, рассказывая вечную бессвязную повесть – о былом, о собственной молодости или о событиях двухтысячелетней давности.
Далеко внизу, за скрытыми листьями террасами, за несколькими парапетами Алекс увидел – или ему показалось – Дебору, прогуливающуюся со жрецом Сина Шазаром! Пальцы сжали увитую плющом балюстраду. Фигурки были слишком малы, чтобы сказать наверняка, а потом их еще и скрыл баньян.