Страница 27 из 52
Всю дорогу Ваня был невероятно любезен и услужлив по отношению ко всем нам. Он не упрекал нас и не проявил никаких отрицательных эмоций, даже когда мы, пассажиры нашего вагона, совершили два смертных греха, которые повергли остальной персонал в тихую ярость. Дело в том, что мы выключили радио, ведь оно трещало и тарахтело с раннего утра и до поздней ночи, из него беспрестанно слышалась речь, перемежающаяся каким-то гнусным сентиментальным пением, похожим на кошачье мяуканье, в стиле старомодных вальсов, тех же самых, что в старые времена вышибали слезу у вдов. Другой грех, который мы совершили, был гораздо более серьезным. Дело в том, что мы пытались открыть наглухо закрытые окна. Серый Карлик объяснил, что окна закрыты потому, что пыль может оказать разрушительное воздействие на обивку стен вагона и коврики на полу.
Видимо, этому здесь уделяют особое внимание: коврик нашего купе подвергался чистке каждый день во второй половине дня. После того как Ваня уносил наше постельное белье, он обычно возвращался с метелкой в одной руке и со стаканом воды в другой. Набрав полный рот воды, он разбрызгивал ее по коврику, после чего подметал коврик метелкой. Мне случилось прочитать о таком способе чистки ковров в одно из праздничных проповедей доктора Тоде, представителя раннего просвещения в Дании, в конце XVIII века, который прославился борьбой за «всеобщую гигиену». Он приводил этот способ чистки ковров в качестве отрицательного примера.
Было поистине забавно увидеть это на практике. Правда, несмотря на Ванины старания, я с удовольствием предвкушала то мгновение, когда смогу выбросить тапочки, в которых я ходила по вагону, в Тихий океан.
Пейзаж, расстилавшийся перед нами по обе стороны железной дороги, был красив, но очень однообразен. Все пространство от Балтийского моря до озера Байкал представляет собой огромную, лишь кое-где всхолмленную равнину. По этой равнине несли свои темные воды реки и ручьи; их течение было настолько медленным, что временами они казались застывшими. Все деревни были похожи одна на другую — серые деревянные домики с узким фасадом, глядящим на дорогу, а сами дороги как будто были протоптаны скотом и людьми. Даже в больших городах, которые нам встречались на пути, и улицы, и проезжая часть казались нам совершенно не спланированными, словно были проложены там, где давным-давно уже были спонтанно протоптаны. Кое-где после сильных ливней, а они шли почти каждый вечер, заходящее солнце отражалось в тысячах луж. Со стороны это выглядело красиво, но вряд ли это говорило о нормальной, здоровой жизни. Дома были разбросаны как попало, иногда прямо посреди поля, рядом с каким-нибудь озерцом, где люди, стоя по колено в воде — вероятно, жители близлежащих домов, мылись. На крышах домов почему-то нигде не было видно водостоков; вода после дождя здесь стекает с крыши прямо на землю, на которой стоит дом.
Большинство деревень занимают обширное пространство, при этом застройка, видимо, производилась без всякого плана, как придется. Города очень похожи на деревни, кажутся большими деревнями. В некоторых городах мы заметили множество фабрично-заводских корпусов, старых и новых, нашему взору также предстали старинные кирпичные строения, похожие на доходные дома и общественные здания. Что касается архитектурного стиля, то если судить по куполам, башенкам и балконам, вероятно, упомянутые сооружения строились еще в прошлом веке. Но даже в самых крупных городах кирпичные здания занимают лишь небольшое пространство, образуя как бы ядро города среди серых деревянных домишек, составлявших бόльшую часть городских кварталов; это обычные деревенские дома с драночными или дощатыми крышами, стоящие вдоль невзрачных грязных дорог, которые ведут в столь же унылую равнину.
Таких садов или деревьев, какие я видела возле домиков в Коломенском, не попадалось нам на протяжении долгого времени, пока мы не оказались далеко на востоке, на высоком плоскогорье вблизи от озера Байкал. В Центральной России и в Западной Сибири обычно рядом с домами можно увидеть лишь голую, вытоптанную землю, на которой нет почти никакой растительности, кроме сорной травы.
То там, то здесь мелькали церквушки с облупившейся штукатуркой, расположенные, как правило, на окраинах деревень. Несколько раз мы проезжали мимо больших церквей с позолоченными куполами-луковицами, рядом с ними располагались другие строения, похожие на монастырские, вокруг которых можно было заметить ряды правильных посадок. Скорее всего, это были заброшенные сады. Трудно себе представить, какой прок был в них теперь.
Сельскохозяйственные угодья чередовались с лесами, которые состояли в основном из березы, ольхи, иногда сосны или лиственницы. Вдоль проселочных дорог, ведущих в лес, можно было видеть поленницы или высокие стога сена. На лесных полянках, которые мы проезжали, наверное, очень хорошо пасти скот, но я почему-то нигде не видела в лесу ни единой коровы или лошади. В Норвегии, Швеции или Финляндии крестьяне обычно отпускают скотину пастись по лесам, так что лошади все лето гуляют от одной усадьбы к другой, и многих из них временно не используют на работах, давая им отдохнуть и набраться здоровья. Летом звон колокольчиков доносится со всех концов и краев леса, и, таким образом, все знают, что скотина вовсю наслаждается свободой. В целом, было весьма странным и удивительным, по крайней мере для нас, норвежцев, наблюдать, как мало заботы проявляют русские о скотине. Все лошади, которых мне доводилось видеть во время пребывания в России, были одной и той же породы и, вероятно, изначально происходили от породы, предназначенной для верховой езды; в принципе, это очень красивые животные, высокие, с красивой головой и стройными ногами; похоже, лишь немногим из них удавалось спокойно попастись, к сожалению, только эти лошади и выглядели мало-мальски ухоженными, без признаков каких-то болезней и потертостей от сбруи на теле; здоровых лошадей я наблюдала только в Сибири. С пастухом, восседающим верхом, это выглядело великолепно и представляло прямо-таки отрадное зрелище, но страшно было смотреть на подобных лошадок в Москве, где их нередко использовали для перевозки грузов: то были просто ходячие скелеты, кожа да кости, с потертой спиной и изможденные до предела. По крайней мере, так выглядело большинство из них.
Иногда за окнами поезда мелькали стада коров. Коровы содержатся в России также в соответствии с коллективистскими принципами: почти всегда они ходили или стояли бок о бок, согнанные в одно место, в тесноте, часто на небольшом клочке земли, окруженном колючей проволокой, хотя рядом были зеленые лужайки, кустарники и деревья. Мне ни разу не довелось видеть, чтобы русские коровы вели себя так, как наши индивидуалистки, которые ходят где им вздумается, сами выбирают себе лучшую траву, отдыхают в тени деревьев или продираются сквозь кустарники или перелески, спасаясь от жалящих их насекомых. Здесь, в России, часто можно было видеть вместе со стадом и пастуха, порой он был верхом на лошади, так что, очевидно, это обычай, традиция, выработанная здесь поколениями — держать скотину всегда вместе, в стаде.
Время от времени мы видели овец, коз или свиней, которые паслись сами по себе. Очевидно, они принадлежали частным владельцам, так как у меня сложилось впечатление, что коллективные хозяйства не занимаются содержанием мелкого скота. Видела я также и кур и гусей, которые разгуливали вокруг домов.
У меня сложилось впечатление, что у русских во много раз меньше мелкого скота, чем у скандинавских крестьян, ведь те содержат иногда по тысяче голов. Насколько мне известно, в конце монархического периода российской истории в Сибирь были приглашены датчане — специалисты по сельскому хозяйству, которые в числе прочего должны были построить здесь сыроваренные заводы по датским образцам, и это успешно осуществлялось. Похоже, здесь, в Сибири, жизнь лучше, чем в других местах, хотя, по-моему, плохо то, что большинство населенных пунктов расположено достаточно далеко от важнейших железнодорожных путей и что между собой их связывают очень плохие дороги. Но, возможно, отсутствие хороших коммуникаций в тоталитарном государстве способствует тому, что мелкие крестьянские хозяйства могут оставить себе больше продукции для личного употребления. В соответствии с нашими скандинавскими представлениями, Россия могла бы стать самой богатой страной в мире и без того, чтобы нападать на соседние страны, принося им разрушение и запустение, если бы только русские были хотя бы на одну треть столь же трудолюбивыми крестьянами, как финны и все скандинавы.