Благословенное дитя

Возле Фагероса на автобусной остановке стояла женщина, а возле нее — парнишка лет четырнадцати. Дождь лил вперемешку со снегом. Автобусная остановка представляла собой столб с расписанием и насквозь прогнивший навес, грозивший вот-вот обвалиться. Женщина была в красном клетчатом пальто с поясом и черных сапогах на высоком каблуке. Темные волосы забраны в пучок, в правой руке большой темный зонтик. Парнишка стоял немного поодаль. В кепке, толстовке и широких брюках, он насквозь промок. Между женщиной и парнишкой на земле стояли черный чемодан и желтая сумка с эмблемой шведского футбольного клуба. Женщина с мальчиком пристально смотрели влево, словно желая взглядом наколдовать на дороге автобус.

Проезжая мимо, Эрика заметила их фигуры. Сначала она подумала, что ей почудилось, что женщина и мальчик — просто обман зрения, возникший от дождя и постоянной смены освещения. Она посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться в том, что это был обман зрения. Однако они действительно стояли там. Женщина под темным зонтиком. Насквозь промокший мальчик в толстовке. Чемодан и сумка на земле.

Эрика свернула на обочину. Включила аварийные огни, достала с заднего сиденья куртку и накинула на плечи. Открыв дверцу, вышла из машины прямо под хлещущие струи дождя и попыталась привлечь внимание женщины или мальчика. Они по-прежнему неподвижно стояли и смотрели в противоположную сторону.

— Эй! Эй! — крикнула она. — Вы двое! На остановке!

Женщина с зонтиком повернулась к ней. Эрика побежала. Мальчик не двигался. Слушал музыку — от ушей к карману брюк тянулся тонкий проводок. Женщина вопросительно посмотрела на запыхавшуюся, вымокшую и замерзшую Эрику.

— Глядя на вас, кажется, что автобуса уже сто лет не было, — сказала Эрика.

— Он должен был прийти десять минут назад, — ответила женщина.

Мальчик вдруг заметил, что его мать (наверное, женщина с зонтиком — его мать, подумала Эрика) с кем-то разговаривает. Он вытащил наушники и прислушался.

— Вам куда надо? Может, нам по дороге и я вас подвезу? — спросила Эрика. Никто не ответил, и она добавила: — Вы совсем промокли. А автобуса нет.

Женщина с мальчиком смотрели на нее так, будто не понимали, о чем это она. Эрика перешла на шведский.

— Особенно ты, — кивнула она мальчику, — на тебе уже сухого места нет.

Пожав плечами, мальчик посмотрел на мать.

— Нам надо в Сунне, — сказала женщина, — вы тоже туда едете?

Вообще-то Эрика ехала в Эребру. Там она собиралась переночевать в дорогой гостинице, вкусно поужинать в ресторане и хорошо выспаться перед завтрашним днем: ее ждет долгая дорога до парома. Все это она распланировала, следуя советам Лауры.

Чтобы доехать до Сунне, надо сделать крюк в двенадцать километров.

— Да, я еду в Сунне, — ответила Эрика.

«Почему бы и нет, в конце-то концов?» — подумала она, бегом возвращаясь к машине в наброшенной на голову куртке. Аварийные сигналы мигали, а женщина с мальчиком и сумками шли следом. Мальчик, которому столько же лет, сколько ее сыну, замерз и промок, а автобуса нет как нет, так почему бы ей не подвезти их до Сунне?

— Вы живете там? В Сунне?

Эрика включила обогреватель на полную мощность и протянула усевшемуся на заднее сиденье мальчику полотенце, которое запихнула в рюкзак перед отъездом.

— Да, — ответила женщина.

Мальчик снова воткнул в уши наушники. Он вслушивался в звуки, слышные лишь ему одному, и смотрел в окно. У него были большие карие глаза и крупный рот. Да, он немного похож на Магнуса. Такой же высокий и худой, с длинными руками и ногами, которых из-за мешковатой одежды не видно. То же хорошо вылепленное лицо, которое в зависимости от освещения и выражения могло выглядеть и детским, и взрослым. Посмотрев в зеркало, она попыталась поймать его взгляд. Ей хотелось улыбнуться ему. Хотелось сказать: сейчас я отвезу вас домой.

— Сколько лет вашему сыну? — тихо спросила Эрика.

Она могла бы и не понижать голоса — мальчик все равно не слышал ее. Время от времени он вытаскивал из кармана мобильник и быстро набирал текст.

— Четырнадцать, — ответила женщина.

— Моему тоже четырнадцать, — обрадовалась Эрика.

До Сунне двенадцать километров, а теперь хоть тема для разговора есть.

— Он не мой сын, — сказала женщина, — а моей сестры.

— Вон оно как, — отозвалась Эрика, — Ну конечно же, вы еще слишком молоды, чтобы у вас был четырнадцатилетний сын. Вы намного моложе меня.

Честно говоря, женщина не показалась Эрике такой уж молодой. В ее облике было что-то старушечье, однако Эрике хотелось вызвать ее расположение. Она испугалась, что оскорбила или рассердила женщину, что она, Эрика, выглядит теперь в ее глазах обычной болтливой клушей и что, если бы не дождь, не холод, не продрогший парнишка и не автобус, который так и не появился, она и близко не подошла бы к машине Эрики.

— Да, вряд ли в моем возрасте у меня может быть сын-подросток, — сказала женщина.

Эрика ждала, что женщина скажет еще что-нибудь. Но та молчала. Она так и не сняла с себя красное клетчатое пальто. Даже пояс не стала развязывать, хотя в машине было тепло.

Эрика подумала: если вдруг окажется, что у них с этой женщиной есть сыновья-однолетки, то они могли бы поговорить о них. Женщина была явно чем-то недовольна (Эрикой? Тем, как Эрика ведет машину? Погодой? Швецией?), и Эрика чувствовала, что обязана как-то задобрить ее. Развлечь. Рассмешить, заставить понимающе кивать или рассказать о чем-то. Тогда их опыт в воспитании детей очень пригодился бы для поддержания чисто женской беседы. «Хотя, наверное, такое больше подходит для женщин, чьи дети еще маленькие», — подумала Эрика, представив себе, как в кафе или в парке сидят матери с грудными детишками, укачивая их на руках или в колясках. Эрика не осмелилась спросить женщину, есть ли у той маленькие дети.

Если роженица мучилась или кричала, что хочет умереть (а с роженицами такое порой случается), то Эрика брала ее за руку и крепко сжимала.

Оставаясь наедине с пациентками, Эрика чувствовала себя уверенной и сама внушала доверие. В отличие от Исака, она любила вешать в кабинете фотографии новорожденных, которые гордые родители присылали Эрике в благодарность за помощь. Исак же никогда ничего такого не делал. Он обычно говорил, что снимает с себя всякую ответственность за ребенка, как только тот вышел из материнского чрева.

Однако за больничными стенами Эрика чувствовала себя неуклюжей и толстой по сравнению с другими женщинами. Особенно когда их было несколько. Они не подпускали ее к себе, будто говорили: тебя слишком много, Эрика. Ты слишком неловкая. Слишком глупая. Слишком шумная. Чересчур застенчивая и неуклюжая. Ты поверхностная. Ты слишком серьезная и бесхарактерная. Ты нам не нравишься. Шла бы ты лучше отсюда или вообще испарилась. Но ты даже этого не можешь. Между блузкой и юбкой у тебя выпирает живот. Когда ты в джинсах, то пояс так впивается тебе в поясницу, словно вот-вот перережет тебя пополам.

Эрика хотела стать частью их мира с того самого момента, когда однажды на берегу, собирая с Рагнаром выброшенный морем хлам, она увидела загорающую на скале Марион и других девочек. На Марион были трусики от бикини в крапинку, она лежала, вытянувшись на самой дальней скале в море, а вокруг нее расположились Фрида, Эмили и Эва. Эрике захотелось оказаться среди них. Ей нравилось смотреть на четырех девочек на скале — они словно принадлежали к какому-то прекрасному сообществу, тайному и неприкосновенному. В зависимости от настроения Марион ее, Эрику, могли принять в это сообщество, а могли и не принять — и тогда она останется наедине со своим жалким маленьким тельцем и вечно будет дружить с Рагнаром, безжалостно запертая в его секретном домике, над которым висят тяжелые серые тучи.