Шепчущий мрак

— Но все это просто чтобы как-то убить время, — возразила я. — Трудно представить себе, чтобы такая известная личность, как Лора, вот так вдруг ушла в тень и навсегда пренебрегла карьерой великой актрисы.

Тем временем официантка, убрав глубокие тарелки, подала нам отварного лосося с маленькими белыми картофелинами и сметанным соусом.

Возвращение официантки помешало Гуннару ответить, но он не забыл о моем вопросе и, когда нас обслужили, вернулся к нему:

- Я бы не сказал, что Лора из-за этого чувствует себя несчастной. Пожалуй, она не испытала полного счастья, но кто из нас его позвал? Однако хватит о Лоре Уорт. Я хотел бы поговорить о вас. Ваше занятие литературой очень вас увлекает?

Его интерес казался искренним, и, несмотря на то, что порой; он обращался со мной как заботливый, но деспотичный дядюшка, меня влекло к нему все больше и больше. Я не торопилась развеять иллюзии Гуннара, представлявшего меня преданной дочерью, разыскивающей свою мать. И хотя я намеренно не обманывала его, я все-таки утаила правду, которая, возможно, заставила бы его отказаться помогать мне. Что ж, решила я, не мешает рассказать ему кое-что о себе.

— Я рано начала писать, отец всегда поощрял меня. Мне хотелось бы работать в биографическом жанре, писать о людях искусства…

Делясь с Гуннаром своими планами, я хотела, чтобы он понял, как много я работала, чтобы достичь успеха в своем деле Как видно, мне это удалось.

— Вы нарисовали необычную картину, — заметил Гуннар, когда я умолкла. — Вы поставили перед собой задачу многого добиться в жизни, но остается ли в ней время для отдыха, удовольствий?

— Самый интересный отдых — это работа, если она тебя удовлетворяет, — решительно возразила я. И поскольку мне не хотелось выслушивать лекцию о том, что в жизни нужно уметь и работать, и отдыхать, я в свою очередь задала вопрос. — У вас есть семья, Гуннар?

— Только мать, она живет вместе со мной. Моя жена Астрид умерла несколько лет назад. У нас не было детей, она всегда отличалась слабым здоровьем.

— Простите, — смутилась я, не упустив, однако, возможности задать следующей вопрос: — Вы была счастливы вместе?

— Очень счастливы. — По тону Гуннара можно было судить, как тяжело переживает о потерю жены.

Мы молча ели некоторое время. Лосось мне очень понравился, как и предрекал Гуннар.

Нам было хорошо вдвоем, молчание нас не тяготило. Мы оба потеряли тех, кого любили, и зло роднило нас.

Когда настало время десерта, он настоял, чтобы я попробовала морошку — дивные желтые ягоды, что растут в горах Норвегии. И до тех пор, пока мы не принялись за кофе, Гуннар ее возвращался к разговору о Лоре Уорт. Но, должно быть, сказанное мною ранее не выходило у него из памяти и тревожило.

— Вы будете добры с нею? — спросил он меня.

— Не уверена, что я добрый человек, — ответила я. — Я скорее человек прямой.

— Превосходно. Это хорошая черта. Бергенцы тоже прямые люди. Но речь идет в ранимой женщине. Само по себе известие о том, что вы ее дочь, может оказаться болезненным для нее. Она будет перебирать в памяти каждое ваше неосторожное слово.

Он не учел, как больно я уязвлена тем, что Лора Уорт отвергла моего отца, отвернулась от меня, и возразила Гуннару, умолчав о своих подлинных чувствах:

— Не думаю, что это известие растревожит ее. Она давно сделала свой выбор, вычеркнув из своей жизни и моего отца, и меня. Так почему мысль о моем существовании должна теперь ее озаботить?

— Существует такая вещь, как кровные узы, разве нет? Возможно, голос сердца значит больше, чем разум. Разве вы не почувствовали этого, когда увидели ее сегодня?

Он коснулся чего-то такого сокровенного, в чем мне не хотелось бы признаваться не только ему, по и самой себе. Мне неприятно было вспоминать внезапный приступ слабости, овладевшей мною, и то, как меня трясло, когда я увидела Лору. Это было так неожиданно и не поддавалось разумному объяснению. Что это было — те самые кровные узы? Кровь, которая течет во мне, отзывается на присутствие Лоры бешеными толчками, вопреки моей воде и разуму?

— Она для меня посторонний человек — воскликнула я. — Никаких кровных уз я не чувствую. Лора интересует меня как художник, и только. Меня волнует ее судьба актрисы. — Я запнулась, сознавая, что выдаю себя излишней горячностью.

С этим мужчиной, сидевшим напротив, следует разговаривать очень осторожно, убеждала я себя. Он слишком проницателен, и если бы узнал о моем истинном отношении к Лоре Уорт, то, подозреваю, сделал бы все от него зависящее, чтобы наша встреча не состоялась. Он был ее другом, а не моим. Он дружил с моим отцом и Лорой и в своих убеждениях оставался тверд, как гранит, о который расшибется всякий, необдуманно бросившийся на него. Поначалу мне не хотелось обманывать Гуннара относительно Лоры, но теперь придется, хотя это и трудно сделать. Моей единственной целью было, чтобы запланированная встреча состоялась, а с последствиями я разберусь в свое время.

— Вероятно, более чем кто-нибудь другой я восхищаюсь Лорой и особенно ее одержимостью своей профессией, — продолжала я, пытаясь подсластить пилюлю. — Мне хотелось бы в этом походить на нее. Но, конечно, я сознаю, какую цену приходится платить за время и энергию, целиком отданные любимому делу. Ничто не должно отвлекать — даже то, что кажется в какой-то момент очень притягательным.

Я не добавила, что мне хотелось бы быть в этом смысле еще, более одержимой, чем Лора. Уж мне бы, без остатка поглощенной творчеством, было бы не до всяких там романтических глупостей, которые только травмируют других!

— Мне непонятна подобная целеустремленность, — задумчиво проговорил Гуннар. — Ничего похожего я никогда в себе не находил. Я люблю море и корабли. Увлекаюсь живописью и сам беру в руки кисть. Наслаждаюсь горами зимой, озерами и фиордами — летом. Мне нравится жить полной жизнью, чередуя работу и развлечения. Мы, норвежцы, иногда сомневаемся, не упускают ли американцы чего-то самого ценного в жизни из-за своей поспешности и этой самой целеустремленности, о которой вы говорили. Они все хотят добиться чего-нибудь — и как можно быстрее.

— Когда я работаю, я счастлива, — отрезала я. — Мне больше ничего не нужно.

Он усмехнулся. Лицо оставалось непроницаемым, но какой-то огонек мелькнул в его глазах.

— Возможно, вы и счастливы только потому, что не изведали других радостей. Но пока вы здесь, вы позволите познакомить вас с тем, что доставляет наслаждение нам, норвежцам?

— Спасибо, — ответила я без особого энтузиазма. Я не могла позволить себе отвлекаться на Гуннара Торесена. Моя цель — Лора, и я должна сосредоточиться только на этой цели. Какое, собственно говоря, имело значение, нравилась я ему или он мне? Важно, что он помогал мне. Я уверила себя в этом, сопротивляясь той притягательной силе, которая исходила от Гуннара.

"У меня ни на что нет времени, кроме Лоры", — твердила я про себя.

Покончив с обедом, мы направились к отелю. Мы шли пешком. Вечер только что вступил в свои права, сгущались сумерки. Я рассталась с Гуннаром в вестибюле, заручившись его обещанием позвонить мне завтра утром в половине десятого.

Я поднялась к себе в номер, ощущая, как на меня наваливается усталость. Я мало спала в самолете; сказывалась также разница во времени. Все это плюс дурное настроение, причины которого я совершенно не понимала, дарило на меня. Что-то меня угнетало, какая-то депрессия, которая, казалось, только росла, несмотря на то, что я стиралась изо всех сил идти прямо к цели, никуда не уклоняясь. Гуннар, если бы знал о моих намерениях, попытался бы отговорить меня от них или просто помешал бы мне. Быть постоянно Настороже становилось все труднее.

Приняв горячую ванну, я нырнула в постель, с наслаждением открыв для себя роскошь норвежского пуховика. Он укутал меня, как спальный мешок, и сон быстро поглотил меня.