Шепчущий мрак

Я дошла до конца ограды и оглянулась. Кусты вокруг дома напротив служили мне прикрытием, и я стояла неподвижно некоторое время, изучая окружающую местность. Извилистые улочки разбегались в разные стороны, а дома карабкались по холму, и за каждой крышей торчали каминные трубы соседей.

В этом доме когда-то жила моя бабка, а теперь моя мать. Мысленно я произнесла эти слова, но внутри меня ничто не отозвалось. Для меня они были лишены смысла и не вызвали никаких эмоций, никаких родственных чувств. Норвегия была для меня чужой.

За изгородью сверху послышался какой-то шум. Приглядевшись, я заметила, как четверо людей идут вдоль дома по дорожке, направляясь к крутым лестничным ступеням. Я инстинктивно отступила, притаившись за чахлыми, бурыми кустами, скрывавшими меня от посторонних взоров.

Мужчина, это был доктор Флетчер, бережно вел под руку женщину в манто неярких, осенних тонов. Мягкий, высоко поднятый воротник скрывал ее лицо. Рядом с ней по другую сторону шла еще одна женщина, очень худая, повыше ростом и помоложе. Шествие замыкала третья дама — маленькая, высохшая и смуглая, в ярком норвежском свитере и широких зеленых брюках. Она бежала вприпрыжку, стараясь не отстать от процессии. Не так уж трудно было догадаться, кто эти люди. Женщина в манто — разумеется, Лора Уорт. Я не видела ее лица, но двигалась она с трудом, как тяжелобольная, и казалась гораздо старше, чем я себе представляла. Вторая женщина — должно быть, секретарь-компаньонка, о которой упоминал Гуннар. Кажется, ее зовут Ирена Варос. Третья — высохшая и смешно подпрыгивающая, — вероятно, сестра доктора.

Тяжело опираясь на двух своих спутников, которые поддерживали ее с обеих сторон, женщина в манто начала спускаться по ступеням. Одолев последнюю, она, наконец, подняла голову, и у меня перехватило дыхание, когда я увидела ее лицо. Бледное, исхудавшее, лишенное косметики и живых красок юности, оно сохранило совершенные пропорции. Я узнала бы его среди всех других лиц. Темные глаза потухли, но их чарующий разрез, темные, густые ресницы остались такими же, как прежде. Возраст ничего не мог с ней поделать! Годы не смогли стереть ее красоту, изменить ее черты!

Те двое, что поддерживали Лору, подвели ее к автомобилю, помогли сесть в машину. Ирена Варос устроилась рядом с ней, а доктор Флетчер сел за руль. Маленькая женщина осталась на ступенях лестницы, наблюдая за братом, который дал задний ход и выехал на улицу. Затем она побежала вверх по ступеням и исчезла из виду, скрывшись за углом дома. Вдруг, как раз на повороте, Лора выглянула из окна машины. Она смотрела прямо на меня, так мне показалось, по крайней мере. На секунду наши взгляды встретились, хотя я, провожая ее глазами, засомневалась, что она поняла, кто там стоит. Затем машина спустилась с холма.

Только тогда я пришла в себя и заметила, что вся дрожу и, несмотря на холодный воздух, лицо мое покрылось испариной. Когда же я открыла сумочку, чтобы вытащить носовой платок, пальцы у меня дрожали так, что я едва не выронила ее. Моя постыдная слабость повергла меня в уныние. Лора Уорт была моим врагом, так, во всяком случае, я себя убеждала. Однако теперь моя убежденность поколебалась. Не то чтобы моя антипатия к ней ослабла, она Сохранилась. Но как сражаться с таким противником? Эта женщина в мехах подобна духу из прошлого. Она так немощна, что едва передвигается. Где ей противостоять моей стальной хватке!

Но причина моего волнения была в чем-то другом. Но в чем? Я не понимала. Меня по-прежнему трясло. Я вытерла лоб носовым платком. Постояв немного, пока не утихла дрожь, я вернулась к ожидавшему меня такси. Оно стояло за углом, и водитель ничего не видел. Я села в машину и попросила таксиста просто повозить меня по Бергену, показать мне этот город.

Он оказался ярким и красивым. В нем были старые дома с круто вздымавшимися серыми крышами и Высокими трубами и целые кварталы современных зданий. Город расположился по обеим сторонам фиорда, а его самая густо населенная часть находилась между ними на полуострове, который вдавался в гавань, за которой простиралось открытое море.

Для Норвегии май — месяц праздничных шествий и каникул. По улицам шагали колонны молодежи в форменной одежде с оркестрами. Встречались парни с арбалетами в руках — напоминание об историческом прошлом. Повсюду развевались норвежские флаги: сине-белый крест на красном поле.

Все это проплывало мимо меня за окнами такси, а я, по-прежнему, видела перед собой бледное красивое лицо над меховым воротником. Эта усталая, спотыкавшаяся на каждом шагу женщина не имела ничего общего с той Лорой Уорт, которой я собиралась отомстить. Возможно, ее собственная жизнь так разделалась с нею, что мне нет нужды добивать ее. Эта мысль мне решительно не понравилась. Я слишком долго вынашивала мучительное, горькое чувство обиды, чтобы так легко отказаться от него.

Я попросила водителя отвезти меня в отель.

Готовясь к предстоящей встрече с Гуннаром Торесеном, я оделась особенно тщательно, выбрав коричневое шерстяное платье с круглым белым воротником и белыми манжетами; извлекла из шкатулки свои единственные драгоценности — старинную золотую брошь и серьги; уложила волосы в аккуратную прическу. Мне хотелось понравиться другу отца и, скрыв свое истинное отношение к Лоре Уорт, получить от него помощь.

Точно в указанное время в номер позвонили и сообщили, что меня ждут внизу, в вестибюле. Накинув бежевое пальто и натянув перчатки, я взяла сумочку и спустилась вниз. Гуннар ждал меня возле лифта. При виде меня он сразу же устремился навстречу с протянутой рукой. Мне понравилась его внешность: высокий, хорошо сложен. Лицо тонкое, узкое, каштановые волосы, карие глаза. Он был красив какой-то суровой северной красотой. Держался со мной как с дочерью глубоко уважаемого им человека — дружелюбно и учтиво. Однако его манеры отличались не свойственной американцам сдержанностью, что меня вполне устраивало. Быть с ним на дружеской ноге мне ни к чему. Пусть только поможет, и этого достаточно.

— Я нашел, наконец, место для своей машины, — сообщил он. — Парковка — это у нас проблема. Машина стоит в нескольких шагах от ресторана. И если вы не против, пройтись пешком…

— Люблю ходить пешком, — перебила я его. И мы отправились.

Вечер был холодным, но ясным, и небо оставалось светлым. В мае дни долгие, ночи короткие, вспомнила я.

— В мае у нас праздничная погода, как мы ее называем, — пояснил Гуннар. — Зимой в Бергене часто идут дожди. У нас не бывает сильных снегопадов, как по всей остальной Норвегии, но льет всю зиму.

Мы шли от площади вверх по улице, туда, где виднелись впереди контуры величественного здания — Национального театра.

По дороге беседа завязалась сама собой. Болтали о всяких пустяках, избегая упоминания о Лоре. Всем своим поведением Гуннар как бы говорил: Всему свое время.

Ресторан находился как раз напротив Национального театра. Мы поднялись по крошечной винтовой лестнице на второй этаж, где нас усадили за столик в нище у створчатого окна, выходившего в парк при театре. Столы в небольшом зале были сервированы бежевыми скатертями и салфетками цвета морской волны, с потолка свисали зеленые растения в кашпо. Кроме, нас, в зале была всего одна пара.

— В Бергене мы обедаем в другое время, — пояснил Гуннар. — Мы рано начинаем работать, и рано покидаем наши конторы. В половине пятого или в пять часов мужчину уже ждут дома. Дальше наступает то, что мы называем нашим вторым днем — время, проводимое в кругу семьи, где мы и обедаем, а около девяти вечера только что-то перекусываем. В такое же время, как сейчас, мы ходим в ресторан, только чтобы поболтать и выпить пива. Берген — университетский город, и в этот час в ресторанах больше всего студентов.

Я предоставила Гуннару сделать для меня заказ, и он выбрал лосося. Лосось, как считал Гуннар, мне понравится. Чувствуя, что мое терпение иссякает, я решительно взглянула в лицо своего сотрапезника и, едва официантка ушла, объявила: