Страница 9 из 16
Зато Рэй почти ни на секунду не спускал с Саши своих глаз преданной собаки. Но от этого Александре было еще хуже.
На третьей паре, во время пятиминутного перерыва она стояла у окна, глядя сквозь слезы, как промозглый осенний ветер обрывает с тополей последние листья. Поблизости, на счастье, никого не было. Углубившись в себя – а там, в душе, в этот миг было не уютней, чем на улице! – Саша не услышала, как он подошел. Она вздрогнула от неожиданности, увидев шоколадную руку с розовыми ногтями. Эта рука осторожно коснулась тонких длинных пальцев девушки, судорожно вцепившихся в подоконник.
Этого еще не хватало: теперь его глаза совсем близко. Вот будет дело, если она сейчас разревется – прямо перед преподавателем, который зайдет с минуты на минуту!
– Нет, Рэй, ты мне не поможешь. Никто мне... И вообще, ничего не случилось, понимаешь? Все в порядке! Пожалуйста, оставь меня, я хочу побыть одна.
В ответ большая темная рука схватила маленькую белую и сжала так, что хрустнули пальцы – непонятно, чьи...
– Но я не могу видеть, как тебе больно, Саша! Как тебе плохо! Это ты понимаешь?! – хриплым шепотом крикнул африканец.
Последняя капля переполнила слезный резервуар, и все накопившееся в нем хлынуло через край.
– Ну так не смотри! Кто тебя вообще просит все время на меня смотреть?! Что вы все ко мне пристали?! Отвяжитесь от меня со своим сочувствием, без вас тошно!
Саша яростно вырвала руку из дружеского плена и, схватив со стола свою сумку, кинулась вон из аудитории, сшибая на пути обалдевших однокурсников. Ей что-то кричали вслед, кто-то попытался ее схватить, но куда там...
Так – стремительно и немного неуклюже – в жизнь Саши Александровой входила ее первая любовь. Обычно она перво-наперво одаривает влюбленных розами, а шипы и кровоточащие раны начинаются потом. Но в «странную девчонку» из Звенигорска любовь вонзила свои острые колючки сразу, едав поманив волнующим ароматом.
Однако, если кто-то думает, что, уколовшись, Александра перестала тянуться к таинственным розам и удовольствовалась мягкой, гладко подстриженной «газонной травкой» своей молодости, безбрежной и безоблачной... Пусть тогда этот мудрый «кто-то» вспомнит собственные семнадцать лет!
5
К следующему понедельнику – вернее, даже к субботе, когда она сразу после занятий уехала домой, – Саша полностью излечилась от своего так бесславно закончившегося чувства. По крайней мере, сама она была в этом уверена. Образ сероглазого предателя, загулявшего где-то в Москве с пышногрудой разбитной брюнеткой (почему-то счастливая соперница представлялась Александре именно такой), еще являлся девушке. Но больше не вызывал комок в горле – разве только горькую усмешку: о, эти коварные мужчины!..
Конечно, ей было неприятно вспоминать, как она до самого вечера словно последняя дура рыдала на Маринкиной тахте, так что в конце концов у нее даже поднялась температура. Было стыдно за свое глупое поведение на факультете, достойное не первокурсницы, а разве что первоклассницы. И особенно стыдно – перед Рэем, которому она так возмутительно нахамила и у которого так и не сумела попросить прощения. Так долго собиралась с духом, что бедняга сам попросил извинить его неизвестно за что, чем окончательно оконфузил Александру.
Маринка, когда узнала, из-за чего весь сыр-бор, долго хохотала.
– И это – все?! Ну, Сашка, ты даешь стране угля! Господи, я-то думала... Скажите, пожалуйста: уехал в Москву, тебя не спросился. Да мало ли что могло случиться у парня! Может, и правда срочное дело, приедет – объяснит. Скажет: «Здравствуй, милая моя...»
– «... Я тебя дождался!» – мрачно вставила Александра.
– Не перебивай старших! Да, скажет: здравствуй, милая, извини, то-то и то-то... Не смог, мол, предупредить, но только о тебе и думал, люблю, люблю, люблю... И все такое. Но даже если не скажет, то это еще не повод... Послушай, ты мне правда все сказала? У вас в самом деле ничего не было?
– «Ничего не было»! – снова передразнила Саша, не на шутку разозлившись. – Где?! В парке, под кустиком? У тебя, Мелешкина, одно на уме!
– Да лучше уж пусть на уме, чем в... другом месте. Меньше проблем! Чего ты выступаешь, я же просто так говорю, на всякий случай... Нет, Сашок, вот это новость для меня! Сразила, просто сразила наповал. И, главное, целый месяц молчала, тихоня, ни гу-гу! Я бы, наверно, нипочем так не смогла – молчать, что влюблена.
– Иди ты... Ни в кого я не влюблена!
– Рассказывай! Наташка просто умрет, когда узнает. Ладненько, завтра поспрошаю ребят про этого твоего Жемчужникова, разузнаем в подробностях, что за фрукт-овощ. Постой, постой... Ну конечно, теперь я его вспомнила! Видела разок или два, мы же не в этом корпусе занимались. Такой блондинистый, ничего особенного. Кажется, по жизни большое трепло и своего не упустит. Вообще-то тебе лучше держаться от него подальше, это тебе Филимонов верно сказал.
Предательски дрогнувшим голосом Александра перебила подругу:
– А сама говорила: придет... скажет... «люблю»...
– Это я тебя утешала, чтоб не ревела. Послушай, да плюнь ты на этого Борьку, а? Свет клином на нем не сошелся!
Но плюнуть – окончательно! – ей удалось только дня через три-четыре. Особенно быстро пошел процесс излечения, когда Мелешкина нажала на все свои источники и выдавила из них немалое количество информации о студенте третьего курса Жемчужникове.
– Но уж тебе-то, Сашок, этого должно быть достаточно, чтобы послать этого «сероглазого короля» подальше! – увещевала подругу Маринка. – Не хватало еще тебя в его донжуанском списке! Знаем мы таких «ангелов-хранителей»... Ну хочешь, я сама его отошью, на пять метров к тебе не подойдет?
– Вот еще! Сама справлюсь.
В понедельник, холодным, но ясным октябрьским утром «Икарус» из Звенигорска рейсом на четыре тридцать подрулил к длинному приземистому зданию автовокзала, который успел уже стать для Александры почти родным. Девчонка с зелеными глазами (в полутьме салона они казались почти черными), тяжело вздохнула и поежилась, выглянув из-за плотной сборчатой занавески наружу, где в сероватой дымке раннего утра плавали многоэтажные городские окраины. Надвинула на уши черный фетровый беретик, подняла воротник пальто и, подхватив две увесистые сумки, тронулась к выходу.
На улице она в нерешительности остановилась, озадаченная вечным вопросом: ждать «тридцать четвертый» автобус или двинуть на трамвай? Баланс плюсов и минусов почти сложился в пользу трамвая, когда Александра с изумлением почувствовала, что кто-то мягко, но настойчиво пытается освободить ее руки от сумок. Оборачиваясь, успела подумать: дожили! Увести поклажу из-под носа зазевавшегося пассажира – это еще понятно, но рвать тяжелые сумки прямо из рук...
– Поздравляю, миледи! – насмешливо произнес у нее над ухом знакомый, чуть хриплый голос. – Собственнический инстинкт у вас развит нормально, не пропадете. Но тебе все же придется отдать их мне: машина у подъезда!
Сердце подпрыгнуло и заколотилось в горле, но Александра усилием воли препроводила его на место. Приподняв брови, она смотрела на встречающего взглядом императрицы, которую позабавила экстравагантная выходка ее подданного.
– Кого я вижу! Поручик Жемчужников, какими судьбами? Что привело вас в такую рань...
– Я надеялся, что за месяц ты станешь подогадливей, Шурик! – прервал Борис бесцеремонно и весело. – Но уже вижу: зря надеялся. До тебя по-прежнему доходит как до жирафа, поэтому объясняю на пальцах: поручик Жемчужников специально взял такси и примчался в такую рань в такую дрянь, пардон – даль, чтобы встретить одну странную-престранную девчонку с зелеными глазами, по которой он ужасно соскучился! А перед этим, вчера, оборвал телефон в квартире твоей досточтимой Наты Пинкертон, чтобы выяснить, каким автобусом ты приезжаешь. Я не исключаю, что теперь она откажет тебе от места, и нам придется скитаться с твоим барахлом по углам...