Страница 34 из 54
Это письмо наглядно иллюстрирует одно из главных затруднений, с которым столкнулись на данном этапе Толкиен и его издатели. Автор «Хоббита» был человеком требовательным вплоть до придирчивости, и сотрудничать с ним было очень тяжело. Кроме того, он был, что называется, «не от мира сего», и встать на точку зрения человека, работающего в издательском (как, впрочем, и в любом другом) бизнесе было выше его сил: мир бизнеса был ему чужд и неприятен. Толкиен привык совершенствовать свои произведения неторопливо и спокойно, переписывая и перерабатывая эпизоды столько раз, сколько считал нужным. Он жил своей работой, и кроме научной деятельности, семьи и ближайших друзей для него в мире не существовало почти ничего. Реклама Анвина показалась ему бессмысленной. Он не отдавал себе отчёта в том, что издатели просто стараются привлечь внимание публики, и не понимал, зачем сравнивать «Хоббита» с «Алисой в стране чудес». Сосредоточившись на деталях, он упустил из виду тот факт, что публика нуждается в «зацепках», ориентирах и вехах. Замкнувшись в своей башне из слоновой кости, он не считал нужным облегчать задачу массовому читателю.
Именно из-за этого и осложнились его отношения с издателями. Зимой 1937 года выяснилось, что «Хоббит» имеет огромный успех, и Стенли Анвин, естественно, выразил надежду, что Толкиен напишет продолжение. Толкиен также мечтал о продолжении и надеялся, что благосостояние его семейства теперь пойдёт в гору. Уже через несколько недель после выхода в свет первого издания, в октябре 1937 года, он с оптимизмом сообщил Стенли Анвину, что очень скоро, должно быть, избавится от необходимости проверять экзаменационные работы — утомительного и скучного занятия, отнявшего у него вот уже семнадцать летних каникул, — и сможет наконец предаться любимому делу, не теряя на этом денег[112]. Действительно, «Хоббит» прекрасно распродавался всю зиму и уже в начале 1938 года привлёк к себе широкое внимание прессы, так что у Толкиена были все основания для оптимизма. А вскоре вышло в свет американское издание, и в США книгу приняли не менее радушно, чем на Британских островах. Весной Толкиену присудили премию «Нью-Йорк геральд трибьюн» за лучшую детскую книгу года, и на волне душевного подъёма он решил безотлагательно взяться за продолжение.
Однако путь к международному признанию оказался долгим и тернистым, не в последнюю очередь потому, что Толкиен не мог принимать во внимание коммерческие соображения и работать на потребу рынка. Но с другой стороны, в конце этого многотрудного путешествия его ожидало нечто очень важное — неизмеримо более важное, чем просто продолжение «Хоббита».
Глава 10. Война и кольцо
«Хоббит» появился на свет в тревожные времена. Разумеется, спокойно в мире не бывает никогда; но осенью 1937-го — не минуло и двадцати лет после первой Великой Бойни — человечество снова подошло к краю пропасти. Весной того года немецкие нацисты разбомбили Гернику, а в сентябре японцы устроили резню в Шанхае. Быть может, одна из причин популярности «Хоббита» состояла как в раз в том, что книга Толкиена открывала людям альтернативную реальность — мир вполне «реальный» (в том смысле, что и ему не чужды интриги и насилие, добро и зло), но без пушек, бомб и нацистов.
1938 год оказался ещё страшнее. Некоторые ещё пытались убедить себя и других, что мировой пожар не вспыхнет снова и человечество не повторит ошибок прошлого поколения. Но большинство понимало, что война неизбежна. В сентябре 1938 года премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен встретился с Гитлером и, вернувшись в Англию, наивно объявил, что «наше время будет мирным». Однако уже через пять дней Гитлер ввёл войска в Чехословакию. Англия и Франция в ответ приступили к перевооружению, и стала нарастать паника. Ещё год спустя Великобритания объявила Германии войну, а вся Европа превратилась в гигантское поле битвы.
Оксфорд вышел из второй мировой с куда меньшими потерями, чем большинство других британских городов. Гитлер считал Оксфорд очень красивым местом и хотел любой ценой сохранить его, чтобы впоследствии разместить там правительственную резиденцию. Поэтому между Германией и Великобританией с самого начала войны был заключён уникальный в своём роде договор, согласно которому ВВС Великобритании оставили в покое Гейдельберг и Гёттинген, а бомбардировщики «Люфтваффе» не приближались к Оксфорду и Кембриджу.
Правда, в остальном жители Оксфорда терпели те же лишения, что и всё население страны. Продовольствия и топлива не хватало, да и полной уверенности в том, что Гитлер сдержит своё слово, быть не могло. И всё же Оксфорд считался «тихой гаванью». Он находился далеко от побережья, и добраться до него немецким бомбардировщикам было нелегко, а в случае вторжения он наверняка продержался бы дольше большинства других городов. Из Лондона и прочих мест сюда свезли на хранение национальные ценности; кроме того, в самом Оксфорде и окрестных деревнях расселили около двадцати тысяч эвакуированных женщин и детей.
Несколько беженцев поселилось и у Толкиенов: часть комнат в большом доме на Нортмур-роуд теперь пустовала. Дома остались только Присцилла и Кристофер. Старший сын Толкиена, Джон, находился в Риме, где готовился принять сан священника (позже его эвакуировали обратно в Англию). Майкл в 1939 году был призван в армию и, проучившись год в оксфордском Тринити-Колледже, стал зенитчиком. А Кристофера несколько лет спустя, ещё до окончания войны, зачислили в ВВС и отправили в Южную Африку.
Но в остальном жизнь Толкиена почти не изменилась. Студентов в университете осталось гораздо меньше, но занятия шли своим чередом. Толкиен по-прежнему проверял экзаменационные работы и выполнял возложенные на него административные обязанности, а собрания «Инклингов» продолжались как ни в чём не бывало. Кроме Толкиена и Льюиса, на них обычно присутствовали Уильямс, брат Льюиса Уорни и Хамфри (доктор Хавард). Нередко из университета Ридинга приезжал и Хьюго Дайсон; не забывал старых товарищей и Когхилл. В сущности, именно на военные годы пришёлся расцвет деятельности «Инклингов». И, как ни досаждало Толкиену общество Чарльза Уильямса, можно не сомневаться, что всем без исключения членам клуба эти собрания помогали хоть ненадолго забывать о том, что вот уже второй раз на их веку страна ввязалась в военный конфликт, что доставать пиво и табак теперь непросто, а многие студенты могут так никогда и не вернуться в аудиторию, как двадцать лет назад не вернулись из окопов первой мировой многие их друзья.
Особенно тревожным и тягостным этот период оказался для Эдит. Сыновья её были далеко от дома и смотрели в лицо опасности, а её муж, как обычно, проводил почти всё свободное время с друзьями. Эдит вынуждена была смириться с тем, что в жизни Рональда ей отводится не так уж много места. Далеко не все друзья мужа вызывали у неё симпатию, и многих она сторонилась. Когда бы Джек ни заглядывал на Нортмур-роуд, после обычного обмена приветствиями между ним и Эдит неизменно воцарялось неловкое молчание. Единственной точкой соприкосновения с миром «Инклингов» для Эдит оставались визиты доктора Роберта Хаварда, который был семейным врачом Толкиенов и, заходя к ним в гости, играл с детьми и общался с хозяйкой дома.
Неприязнь и недоверие у Эдит вызывали и почти все жёны оксфордских донов, с которыми Толкиен поддерживал отношения. По большей части это были женщины из богатых семей, и жили они в роскошных особняках, по сравнению с которыми дом №20 по Нортмур-роуд выглядел весьма скромным. Эдит остро сознавала, что уступает другим профессорским жёнам и по происхождению, и по образованию. Ради мужа она поначалу старалась казаться общительной и дружелюбной, приглашала гостей на чай и на ланч, поддерживала светские беседы и пыталась растопить лёд отчуждённости, но в конце концов сдалась и решила, что эта сторона оксфордской жизни — не для неё. Постепенно она приобрела репутацию замкнутой и холодной дамы, и её предоставили самой себе.
112
Из письма к Стенли Анвину от 15 октября 1937 г. — Прим. перев.