Страница 11 из 54
Толкиену это предложение показалось разумным. Литература Древней Греции и Рима, изучение которой составляло основу курса классической филологии, никогда его особенно не интересовала. Древние мифы германских народов и легенды, сохранившиеся в записи на старонорвежском (древнеисландском) языке привлекали его несравненно больше и представлялись в каком-то смысле более «правдивыми». Конечно, английский язык и литература подходили Толкиену не идеально, но, по крайней мере, этот вариант был удачнее классической филологии. Этот учебный курс возник в Оксфорде относительно недавно и, как явствовало из самого его названия, разделялся на две группы дисциплин. С одной стороны, студенты должны были изучать структуру и развитие языка от древних времён до современности, а с другой — читать и анализировать литературные произведения, написанные после XIV века.
Толкиен намеревался заниматься исключительно лингвистикой. Так называемая «современная» литература его не интересовала. Шекспира он считал незаслуженно перехваленным и многие его пьесы откровенно недолюбливал. Ни Драйден, ни Мильтон не привлекли его интереса надолго, а писатели XVIII — XIX веков, чьи произведения составляли основу учебного курса на факультете английского языка и литературы, и вовсе вызывали у него отвращение.
К счастью, в наставники ему назначили ещё одного талантливого и разностороннего преподавателя — новозеландца Кеннета Сайзема, который был старше самого Толкиена лишь на четыре года. Поначалу Сайзем показался Толкиену очень холодным и замкнутым, но затем обнаружилось, что свой предмет он знает и излагает в совершенстве, и вскоре Толкиен привязался к своему наставнику и проникся к нему искренней симпатией. Тексты, входившие в обязательную программу, Толкиен одолевал с трудом, но языковые дисциплины и проблемы кросс-культурных и лингвистических взаимосвязей чрезвычайно его привлекали. Эта тематика, хорошо согласовавшаяся с его темпераментом и интересами, и предопределила его дальнейшую карьеру на поприще филологии.
А перед Эдит Брэтт тем временем встала другая проблема — ничуть не менее серьёзная, нежели та, с которой столкнулся Толкиен при подготовке к экзамену. По ряду причин влюблённые не торопились объявлять о своей помолвке. Во-первых, Толкиен опасался, что известие об их воссоединении вызовет недовольство у его бывшего опекуна, отца Фрэнсиса Моргана. Разумеется, никакой власти над Рональдом отец Фрэнсис больше не имел, но старые привычки изживаются долго. Во-вторых, Толкиен до сих пор не рассказывал об Эдит ни одному из своих друзей. Ни его товарищи по ЧКБО, ни новые университетские друзья даже не подозревали о её существовании. Но главная причина промедления заключалась в том, что Эдит ещё не была готова перейти в католичество.
Для Толкиена обращение Эдит в католическую веру было непременным условием их дальнейшей совместной жизни. Англиканскую церковь он ненавидел. В его глазах она олицетворяла собою всё зло, по вине которого его мать безвременно ушла из жизни. При этом со своими родственниками Толкиен, как ни странно, продолжал поддерживать добрые отношения, хотя в глубине души также винил их в смерти матери. Он тепло общался с Уолтером Инклдоном и регулярно навещал и Саффилдов, и свою бабушку по отцовской линии. Но религиозную организацию, к которой они принадлежали, — англиканскую церковь — он презирал всей душой.
Особой набожностью Эдит не отличалась, но обращение в католичество всё же представляло для неё проблему. Прежде всего, она была воспитана в англиканской вере и традиции католицизма были ей чужды. Она не скрывала, что исповеди ей неприятны, и никогда не чувствовала того духовного облегчения, которое якобы испытывают благочестивые католики после отпущения грехов. Вдобавок, ей не по душе были суровые требования католической веры. Она терпеть не могла утренние мессы, и с годами, когда ей стало часто нездоровиться, она решительно отказалась поститься и посещать вместе с мужем богослужения в шесть часов утра.
Кроме того, подчиниться условию Рональда ей мешали и не менее серьёзные причины мирского характера. «Дядя» Джессоп, глава семьи, в которой Эдит жила в Челтнеме с 1910 года, был убеждённым протестантом и ненавистником Рима. Эдит знала, что стоит ей лишь заявить о своём переходе в католичество, как её без лишних церемоний попросят убраться из дома Джессопа. И, наконец, вся светская жизнь в Челтнеме была тесно связана с местной приходской церковью.
И всё же Эдит понимала, что не сможет выйти замуж за Толкиена, не выполнив его просьбу. Рональд просто не мыслил себе совместной жизни с женой-англиканкой. Без сомнения, он сознавал, что Эдит достаточно проницательна, чтобы воспринять это условие как испытание её любви. И всё же он был непреклонен: его супруга во что бы то ни стало должна следовать той же вере, что и покойная Мэйбл Толкиен.
Разумеется, такое требование было не лучшим способом восстановить отношения после долгой разлуки. Эдит наверняка раздражало, что её, по сути дела, насильно принуждают стать католичкой. Но, тем не менее, она смирилась — как поступила бы в то время почти всякая женщина, оказавшаяся в её положении. Она любила Рональда, а он любил её; кроме того, он подавал большие надежды. Он был нежным, заботливым и внимательным. Эдит отчаянно хотела выйти за него замуж и начать наконец нормальную жизнь: ведь ей было уже двадцать четыре года, и существование на правах старой девы в претенциозном и скучном обществе Челтнема её не устраивало.
Взвесив все «за» и «против», она пришла к выводу, что назначенная Рональдом цена за счастье не столь уж высока, и весной 1913 года сообщила «дяде» Джессопу о своём решении. Как она и предполагала, «дядя» тут же велел ей искать другое жильё и убираться из его дома.
Эдит была готова к такому повороту событий. Она заранее решила поселиться вместе с одной из своих кузин — Дженни Гроув, женщиной средних лет, страдавшей искривлением позвоночника. Они быстро подыскали себе временное жильё в Уорике, неподалёку от Челтнема, а затем перебрались в небольшой домик в том же городке. Местный священник, отец Мерфи, начал наставлять Эдит в католической вере (впрочем, к своей задаче он отнёсся без особого энтузиазма).
Летние каникулы — с конца июня и до конца августа — Толкиен провёл в Уорике. Жених и невеста впервые смогли вместе посетить церковь и присутствовать на обряде благословения. Толкиен был вне себя от радости и в своём дневнике описывал это событие в экзальтированных выражениях, но какое впечатление оно произвело на Эдит, осталось неизвестным.
Не вызывает сомнений, что отношения между Эдит и Рональдом окрепли именно благодаря тому, что все окружающие пытались разлучить влюблённых. И несмотря на то, что любовь их была взаимной, многое друг в друге их раздражало, и нередко дело доходило до ссор. Слишком много времени они провели в разлуке и слишком недолгим было знакомство до этого вынужденного расставания, — поэтому неудивительно, что жених и невеста плохо знали друг друга. Более того, минувшие три года прошли для них в разных условиях, и оба они во многом изменились. Расставшись с Эдит, Толкиен обрёл утешение в мужской компании, сначала — со школьными друзьями в ЧКБО, а затем — с оксфордскими приятелями. Он вкусил свободу независимой холостяцкой жизни и, что ещё важнее, приобщился к жизни в учёной среде.
Своё призвание Толкиен искал довольно долго. В школе он был первым учеником, но в тот период, когда они с Эдит жили на Дачис-роуд, трудно было представить, что впереди его ожидает научная карьера. Способности его раскрылись в полной мере уже после расставания с Эдит — и, можно предположить, не без влияния этой разлуки.
Эдит же была совершенно чужда науке и не получила систематического образования. В детстве она выказала исключительную музыкальную одарённость, но развить этот талант ей не позволили. Никто её не поощрял и не поддерживал, никто не заботился о том, чтобы её природный дар расцвёл и принёс плоды. И если в юные годы она ещё питала надежды стать профессиональной пианисткой или хотя бы учительницей музыки, то ко времени воссоединения с Рональдом от всех этих планов давно уже пришлось отказаться.