Нуманция

— Продавай рабыню — волчиц здесь хватает, Гая можешь оставить, сворачивайся и живи со своими солдатами. Это тебе на руку… Полезно для авторитета. Если освободится место центуриона, я сразу же предложу твою кандидатуру…

— А я не хочу…

— Что?

— Не хочу под них подстраиваться, не хочу им льстить, Валенсий и так знает, что я прав, и трибуну Фаску я уже говорил, что они сами виноваты, они просто сами допустили ошибку, столько ребят положили, а, когда я им указал, когда носом ткнул, они меня одного виноватым выставили… Ну и пусть! Я не собираюсь мириться с ними. Сделали деканусом, значит буду деканусом.

— Ну и дурак.

— Значит, дурак. — Согласился Марций.

Они замолчали. Слышно было, как наливали вина в кубки. Пили. Ацилия молчала, не шевелясь. Заговорил незнакомец:

— Что ты за неё держишься? Я тебя не понимаю…

— За кого? Ни за кого я не держусь…

— Да рабыня эта твоя! Зачем она тебе нужна? Ну, симпатичная, не спорю, может, и образованная, а дальше что? Продай ты её. Женщин тут хватает… Что в ней такого? Ты же никогда не жил с женщинами… Если бы Овидий кого завёл, я бы не удивился, но ты…

— А что здесь такого?

— Овидий долго их не держит, надоела и продаёт… Ты же привязываешься.

Так и будешь караулить, чтоб другие не увели, в бой пойдёшь, а сам будешь

думать не о себе, а о ней, как она без тебя будет? А ранят?.. Не женой же ты

её своей сделаешь? Рабыня, она и есть рабыня… Зачем привязываться?

— А я и не привязываюсь. Что за бред…

— Сколько она уже у тебя? А если забеременеет? Ты об этом думал? Женщины они постоянно, только расслабился, а они тебе уже на руки положат, корми и расти… Ты этого хочешь? — Ацилия невольно напряглась, сама не зная, почему ей стало это особенно интересно, аж в сердце что-то заболело, — Какие тебе дети, ты их даже не прокормишь на своё жалование… Деканус… Только ублюдков плодить, да и всё… Вот увидишь, Марк, так всё и будет. Помяни моё слово. Какой потом с тебя вояка? Будешь нянчиться…

— Да брось ты, Фарсий…

— Зря не веришь, я на своём веку по гарнизонам много чего нагляделся… Столько хороших парней бабы загубили… Пелёнки, дети, сопли и всё такое…

А могли бы дослужиться… А так — боятся за себя, за семью, инициативы никакой. Кто их потом куда пошлёт? Так и уходят на пенсию… — помолчали, незнакомец хлопнул Марция по плечу, — Так что, давай, Марк-дружище, продавай лишнее барахло и переезжай к своим солдатам. Наши все это оценят. Вот увидишь… Ладно. — Встал, — Сейчас добраться до себя, и спать, спать, спать. Хорошее у тебя вино, Марций… Кстати.

— Из старых запасов…

— Хорошо посидели. Хорошо…

Ушёл, наверное. Ацилия осторожно повернулась на бок, обняла себя за плечи. " Лишнее барахло…" Вот урод!

Устало закрыла глаза. Отчаяние и тоска охватили её. Все мужики сволочи, они используют женщин, а потом выбрасывают… Женщины, пелёнки, дети…

Но ведь это же ваши дети! Ваши…

Как же я хочу выбраться отсюда, уйти подальше… В Тартар это всё. Всё-всё…

* * * *

Авия улыбнулась приветливо:

— Давно я тебя не видела. — Ацилия в ответ покачала головой, соглашаясь, — Садись, — пододвинула колченогий трипод. Ацилия села, стала глядеть, как женщина перебирает просо. Сама поймала горсть крупы и разжала ладонь, поднося к лицу, стала выбирать мелкие камушки, сор и зёрна овса. Чем солдат кормят. Перебрала и высыпала в большой таз, набрала новой из мешка.

— Что-то давно ты не появлялась, я видела тебя дня два назад, но ты так и не подошла. Чем занимаешься? — спросила Авия, подняв большие синие глаза, окружённые сеточкой морщин. Когда-то она, наверное, была симпатичной.

— Особенно, ничем… — отозвалась Ацилия, высыпав ещё одну горсточку крупы, — Я давно хотела прийти к вам, — оглянулась вокруг на сновавших женщин, кто-то носил воду, рабы кололи дрова, горели костры, и несколько солдат разговаривали, опираясь на копья, — Мне в последнее время было плохо, не пойму, почему… То тошнит, то голова кружится…

Авия помолчала, покачав головой, произнесла:

— Голова кружится, тошнит… Понятно, — подняла голову, глянула в упор в молодое девичье лицо, — А задержка у тебя сколько уже?

Ацилия смутилась и руки её задрожали, просыпая просо, прошептала:

— Второй месяц…

— А у Марция ты сколько уже живёшь? Два месяца? Чуть больше?

Ацилия согласно качнула подбородком:

— Где-то так…

— Да ты беременна, девочка моя!

Ацилия отшатнулась, сжав просо в кулаке:

— Да вы что?.. О чём вы говорите?

Женщина усмехнулась:

— А как ты хотела? Я же предупреждала тебя. Ты два месяца живёшь с мужчиной, как жена его… Этим чаще всего и заканчивается… Ты носишь под сердцем его ребёнка.

Ацилия долго молчала, положив сомкнутые кулаки на колени, смотрела в какую-то точку перед собой. Авия опять заговорила:

— Ты сама сказала, тошнит, голова кружится… Да оно же и так видно, можешь мне поверить, у меня опыт… Опыт! Девочка моя, ты беременна от своего хозяина, от Марция, бог мой, от центуриона… Можешь поверить мне

на слово, точно, так и есть…

— Декануса… — перебила её Ацилия, даже не шелохнувшись, только губы дрогнули.

— Что? — Авия наклонилась к ней.

— Деканус. Он уже деканус, а не центурион.

— Какая разница?

Ацилия повернула голову:

— Что… Что мне делать теперь? — облизала пересохшие губы, не сводя огромных тёмных глаз с женщины.

— У тебя всего два выхода. Два… — сделала паузу, вздыхая, — Один — ты сохраняешь этого ребёнка, скрываешь сколько можешь от хозяина, родишь, конечно же… Жизнь потом станет другой, я видела много подобных случаев-

уж поверь мне на слово. Может быть, ты сможешь скрывать ещё месяц-два, потом он узнает… Я могу тебе описать его реакцию, но, по-моему, она и так

понятна… Он продаст тебя или, если не пожалеет денег, — вышвырнет на улицу… Там ты и родишь этого своего ребёнка… — Ацилия с отчаянием застонала, стискивая виски кулаками, наклонилась, словно у неё болел живот, но Авия продолжала, — Мужчины-военные не держат возле себя жён и детей, женщины им нужны время от времени, только развлечься, семейными узами они связывают себя довольно редко, тем более в боевых легионах, как этот… Тут много доступных дешёвых женщин, чтобы держать у себя беременную… Если он продаст тебя сутенёру, никто не обратит внимание на твоё положение, никаких скидок тебе не будет, поверь мне… Мужчин будет столько, да ещё всяких, кто ударит, кто пьяный, кто вообще, честно сказать сумасшедший… Ты не сохранишь этого ребёнка при всём своём желании… А, если и родишь вдруг, у тебя его заберут или убьют… Это другая жизнь — с ребёнком на руках, очень тяжёлая, да и кто он будет, этот ребёнок? Ублюдок, без отца, без роду…

— А второе?.. — прошептала Ацилия с выражением ужаса в глазах. Авия немного помолчала, словно с мыслями собиралась.

— Я тебе уже говорила… Ты принимаешь яд и убиваешь этого ребёнка сама!

— её голос стал резким, отрывистыми — слова, — Тебе будет плохо и больно, но ты это переживёшь. Будешь болеть, но, если всё сделать правильно, то недол-

го. Здесь все так делают… — вздохнула, посмотрела мимо лица Ацилии, куда то вдаль, — Молодые девчонки иногда ошибаются с ядом, если врач не успеет

помочь, можно умереть… — перевела взгляд на глаза собеседницы, — Но я помогу тебе с ядом, я дам тебе столько, сколько нужно…

— Но… — прошептала Ацилия сухими губами, — И как это будет?

— Тебе будет плохо, ты отравишься сама, будешь болеть, будет больно, у тебя будет выкидыш…

— Как это?

Авия терпеливо вздохнула:

— Боль будет такая, как при схватках, при родах…

— Но я же не знаю, как это! — перебила Ацилия, вскидывая наполненные слезами глаза, замотала головой, — Я не хочу, нет, я не верю… Это не так, не так… Это не может быть со мной… Не может… Я не хочу в это верить… Это ошибка… Это не со мной… Меня просто, просто тошнило… Я же живу с ним совсем недолго… Я спала с ним всего четыре раза… Святые боги!