Чужой, посторонний, родной

Ира резко оттолкнула его от себя, встала и даже отошла на пару шагов. Спросила укоризненно:

— Тебе нужна героиня? Спасибо за откровенность. Скажи, а если бы я была стервой, ты бы не… — она замялась, не смея вслух произнести страшные слова. Добавила с горькой усмешкой: — А в женщинах ты действительно не разбираешься, Витя.

— Да не Витя я! — он не подрассчитал, и его слова прозвучали гораздо громче, чем следовало бы. Как бы Аришка не решила, что они ссорятся, и не прибежала в самый неподходящий момент. — Не Витя. Я его брат. Ты наверняка считала меня погибшим.

Брат? Что за ерунда. Его брат погиб давным-давно, когда еще жива была их мать. Ира знала, что у мужа был брат-близнец — на всех детских фотографиях они были вместе, и она никогда не могла угадать, кто из них кто. Сколько раз говорила мужу:

— Как хорошо, что ты один — я никогда ни с кем тебя не перепутаю.

Вовка погиб в Москве, когда они с Витей поехали поступать во ВГИК. Оба поступили, но на следующий же день произошла трагедия. Потому-то Витя и вернулся в родной город — не смог оставаться в Москве, учиться во ВГИКе, куда его затащил брат. Там бы все напоминало ему о боли: близнецы — это ведь почти один человек, одно целое.

А теперь… О господи, он сошел с ума. Где он был эту неделю, что с ним произошло? Может, он тоже попал под машину, как Вовка, только отделался легким испугом? Вернее, не совсем легким — вон как по башке-то, видать, шибануло, считает себя братом.

— Вить, ну что ты говоришь? — Ира подошла к нему вплотную, доверчиво положила голову на его грудь. — Вова погиб в Москве, ты — Витя. Ты вернулся тогда, помнишь? После трагедии. Ты ненавидишь Москву, потому что там…

— Потому что провалился на первом же туре, — жестко перебил ее Владимир. — Ира, он все врал. Я живой. Он даже на похороны матери меня не позвал. Но сейчас это неважно. Я говорю тебе о другом. Я совершил подлость. С Витькиной подачи, и все же. Не знаю, достоин ли я твоего прощения. Достоин ли я тебя вообще. Я хочу, чтобы вы с Аришкой поехали со мной. Я не обижу вас, обещаю. Ты больше никогда не обнаружишь следов на рубашке — я видел, я понял, о чем ты говорила.

Она вновь отстранилась от него. В ее глазах светилось не столько недоверие, как жалость к поехавшему умишком мужу. Владимир не выдержал. Вошел в комнату, где Аришка спокойно смотрела мультик, достал из шкафа Витькин пиджак, в котором приехал. Вернувшись в комнату, тихонько, по примеру Ирины, закрыл дверь. Вытянул из внутреннего кармана пиджака паспорт:

— Конкин Владимир Васильевич. Он же Владимир Альметьев, автор детективов. Я не Витя, Ира. Я действительно его недоусопший брат — я живой, я Владимир. Витька провалил первый тур, а я поступил. Он требовал, чтобы я вернулся вместе с ним — одному ему было стыдно возвращаться домой. Я отказался, и в отместку мне он придумал жуткую историю с КамАЗом. Потом я расскажу тебе все подробно, если только у нас будет это "потом". Сейчас я хочу одного: услышать от тебя "да" или "нет". То есть я хочу услышать только "да". Ты можешь мне его сказать?

Одно из двух. Или кто-то из них сумасшедший — но если это Витя, то откуда у него паспорт на имя Владимира? Можно было бы предположить, что паспорт остался еще с момента трагедии, что он по какой-то причине не сдал его, куда полагается в таких печальных случаях. Но паспорт был нового образца, и фотография была в него вклеена в двадцать пять лет, до коих Владимир не должен был дожить.

Или все это правда, и Виктор столько лет лгал. Не только ей — всем вокруг, ведь Ире и от соседей доводилось слышать о том, что брат ее мужа погиб. Все вокруг даже считали мать Виктора сумасшедшей, потому что она до самой смерти отказывалась верить в то, что Вовка погиб. Рассказывала всем, что регулярно получает от него письма. Соседи были уверены, что письма она получает от сердобольного Витьки, а то и вовсе их придумала. А на самом деле…

Но если он в самом деле жив, выходит… О Боже, он приехал к ней под видом Виктора! Они оба издевались над нею. Хотели проверить, сможет ли она отличить мужа от чужого человека.

Ее взгляд в мгновение ока стал жестким:

— Это действительно подло.

Больше Ира ничего не добавила, но смотрела на него так пристально, требовательно, что Володе стало не по себе.

— Я знаю. И оправданий мне нет. Вернее, я могу назвать тебе тысячу оправданий, но ни одно из них все равно не оправдает моей подлости. Меня интересует одно: сможешь ли ты простить эту подлость, если я пообещаю тебе, что в дальнейшем ты никогда об этом не пожалеешь. Хочешь ли ты, чтобы больше не было Витьки, не было его любовниц? Хочешь ли, чтобы рядом были только я и Аришка? Устрою ли я тебя такой, каким ты успела меня узнать? Только в дальнейшем все будет намного лучше — я ведь сначала считал тебя чужой. Но теперь…

Он замялся, не зная, как убедить ее, что он не сволочь, даже если и поступил, как последняя сволочь. Он вообще не знал, как правильно разговаривать с женщинами. Можно ли говорить им о любви, или это их отпугивает, дает повод для злословия и высокомерия. Когда-то давно он позволил себе слабость, признался в любви, сделал предложение и ждал на него положительного ответа. Вместо этого его обозвали лимитой и бросили, как использованный носовой платок. Еще тогда он зарекся: никогда, ни при каких обстоятельствах не повторять ошибки. А теперь стоял и маялся, не умея подобрать нужных слов. Как легко они приходят в голову, когда пишешь о придуманных людях! Но когда необходимо выразить собственные чувства, самые-самые тонкие и трепетные, все слова кажутся такими чужими, холодными или же излишне пафосными.

— Если ты почувствовала хоть что-то ко мне — именно ко мне, не к Витьке… Если…

Володя опять замялся. Нет, не то, все не то. Разозлился сам на себя. Посмотрел на Ирину с вызовом:

— Ну не может же быть, чтобы ты совсем не почувствовала разницы! Да, мы похожи, мы совершенно одинаковые, мама нас так и называла…

— "Двое из ларца, одинаковых с лица"… Витя часто повторял это. Он скучал за тобой… За вами, — быстро поправилась она.

Собеседник поморщился:

— Ну зачем…

Ире и самой стало неловко: действительно, "вы" — это уже перебор.

Господи, что же происходит? Это дивный сон, или явь? Это и в самом деле не Виктор?

А разве она не почувствовала разницы? Он — Вова? — ведь верно подметил: почувствовала, еще как почувствовала. Инопланетян каких-то придумала. А все оказалось гораздо проще — всего лишь брат-близнец. Но можно ли ему верить?

— Я думала, тебя уволили, — зачем-то сказала она.

— Меня нельзя уволить — я работаю сам на себя. Я писатель, Ира. Возможно, ты читала мои книжки.

Возможно. Книжки в данную минуту волновали ее меньше всего на свете. На первый план вышли ощущения последних дней: как, оказывается, приятно приходить в теплый натопленный дом, где горит свет, где вкусно пахнет сытным ужином. Где тебя ждут… Где ждут твоего ребенка. Где маленький ыкающий акилевр с такой доверчивостью прыгает на шею к отцу. Пусть не к отцу, а к родному дядьке. Пусть, если этот дядька заслуживает куда большего доверия, чем родной отец. Может ли она позволить себе сказать "да" фактически чужому человеку? Но ведь буквально за несколько дней он стал куда роднее, чем Витя за предыдущие шесть лет.

— Я ведь совсем не знаю тебя, — неуверенно ответила она, уже все решив про себя. Смотрела на него, и чувствовала, как расцветает на губах совершенно неуместная улыбка.

— Я такой же, как он. Разве что немножечко другой. У тебя еще будет время уловить разницу. Так "да" или "нет"?

Как ей хотелось ответить "да"! Однако имела ли она на это право? А как же Аришка? А Витя, что будет с ним?

— Но… я же замужем…

Владимир улыбнулся ей так ласково, что растаяли последние сомнения.

— Эта проблема разрешимая. Что скажешь?