Страница 16 из 27
Пришлось вставать — ни к чему ей знать, что ни на какую работу он не собирается, так как Виктор уже ищет подходящую вакансию в Москве. Умыться и привести себя в порядок оказалось нелегким делом: попробуй-ка побриться под рукомойником! Эх, где его борода? Пришлось расстаться — иначе Ирина сразу почуяла бы подвох. Очередная жертва ради искусства. Может, снова начать отращивать? Или еще помучиться немного? По сути, побриться утром куда легче, чем заново отрастить бороду: стоит только представить, что опять придется терпеть этот зуд и колкость еще не отросших волосинок…
Наскоро хлебнув жидкого чаю, Владимир выскочил из дому — как бы "жена" не заставила отводить Аришку в садик. Да и вдруг за ним увяжется на остановку, чтобы вместе ехать? Тащиться в переполненном автобусе в час пик не было ни малейшего желания. А потому, выскочив из сеней, он спрятался за углом в ожидании, когда Ирина с Ариной уберутся отсюда подальше.
Утренняя прохлада не способствовала сну — после возвращения в дом заснуть не удалось. Володя позавтракал остатками картошки — в холодильнике не нашлось ничего к ней, кроме капусты, которую он с детства терпеть не мог. Даже пары-тройки завалящих яиц не оказалось, а он как раз с яйцами и любил картошку больше всего, особенно желток — это казалось ему царской едой.
Потынявшись по комнатами, Владимир решил навестить могилки родителей. Когда еще выпадет такая возможность? Скорее всего, никогда — не к кому ему сюда возвращаться. Не к этой же мегере, Ирине.
К полудню, пока Володя добрался до городского кладбища, зарядил мелкий противный дождик. И без него погода не радовала: конец октября, мрачно, на деревьях кое-где проплешинами держались рыжие пожухлые листья. Теперь же и вовсе хотелось выть от безысходности под унылым дождем.
Пробираясь заросшей тропинкой между оградками, зацепился взглядом за одинокий каштан. Породу хилого, невысокого деревца можно было определить только по плодам, щедро украшавшим тонкие ветки: ни одного резного листа, хотя бы желтого, скрученного, на нем не наблюдалось, лишь темно-коричневые колючие каштаны висели заколдованными яблоками. Владимир пожалел, что не пишет фэнтези: вокруг такого необычного деревца можно было развернуть забавный сюжетец. Одно странно: каштаны уже в начале сентября должны опадать и перекатываться неровными глянцевыми боками под ногами у прохожих. А эти отчего-то задержались едва ли не на два месяца. Может, окружающая обстановка способствовала? Жизнь здесь, на кладбище, протекала крайне замедленно. Если слово "жизнь" в данном контексте не выглядит слишком издевательски.
Мамин памятник, ажурный крест из металлического прутка, угрожающе завалился на бок. Отцовский, такой же бесхитростный, держался стойко, хотя вкопан был на десять с лишним лет раньше. Владимир ругнул себя, что не догадался прихватить из дому ни тряпки, ни лопату. Достал из кармана носовой платок, тщательно выглаженный Натальей Станиславовной, и протер замызганные портреты в овальных рамочках из нержавейки. Металл местами все-таки поддался коррозии и на фотографиях под стеклом проступили мелкие пятна ржавчины. Надо будет поменять портреты на керамические. И памятники поменять, гранитные плиты установить. Или мраморные. В конце концов, может он, известный автор детективов, поставить родителям приличные памятники?! Например, высечь в цельном камне мамину фигуру, склонившуюся над вышивкой. Отца… ну, допустим, можно ограничиться бюстом — не изображать же его в полный рост с вилами или водительской баранкой.
Богатая фантазия уже неслась куда-то вдаль, рисуя в воображении прекрасные монументальные надгробия для родителей. Володя осекся: стоп, ни о каких шикарных памятниках не может идти и речи: вандалов вокруг кишмя кишит, только дай чего-нибудь из земли вывернуть, над чужой могилой надругаться. Памятники поменять, конечно, стоило, но новые должны быть скромны и неприметны, дабы никакая сволочь не посмела потревожить покой усопших. Но это потом, когда он "рассекретится", когда Витька вполне официально оформит документы на развод. А пока надо бы покрасить старые, подправить мамин, чтоб совсем не упал. Да по оградке хорошо бы пройтись кисточкой: вон, ржавая вся, грязная. Ох уж эти оградки, кто их только придумал? При жизни друг от друга за заборами да замками хоронятся, и после смерти то же: понаставили оград в человеческий рост, еще и калитки проволокой прикручивают намертво. То ли чтоб чужие не вошли, то ли чтоб свои не сбежали…
После работы Ира отправилась домой привычным маршрутом: садик — магазин — дом. В магазин, в принципе, можно было не заходить, денег все равно практически не осталось, разве что хлебушка свежего к чаю прикупить. Оставалось порадоваться, что в начале месяца купила проездной, а то пришлось бы оставшуюся до зарплаты неделю пешком километры наматывать.
По дороге обдумывала, как бы уговорить Аришку на картошку с капустой. Огурцы дочь ненавидела еще больше, чем капусту, а больше порадовать ребенка было нечем. Правда, завалялась в погребе баночка тушенки, но ее Ира берегла уж на самый-самый крайний случай.
Кто знает: может он и пришел, этот крайний случай? Сколько ребенку можно давиться капустой? Да и самой уже, честно говоря, вынужденное вегетарианство надоело до чертиков. Виктор ушел как раз в середине месяца, когда у Иры традиционно заканчивалась скудная зарплата и она начинала требовать денег у мужа. В этот же раз требовать оказалось не у кого: ушел, не оставив им с Аришкой ни копейки. Неделю где-то шатался. Впрочем, что значит "где-то"? Знамо дело, у любовницы околачивался. У той самой, что с завидной регулярностью слала ей приветы на рубашках.
Но он все-таки вернулся. Что так? Не понравилось у любовницы? Не так интересно оказалось жить под одной крышей, как забегать на пару-тройку часов каждый вечер? Небось, та стала предъявлять требования, вот он и…
Вернулся. Но не к ней — куда как ясно выразился: "Это мой дом, и мне тут жить!" Да уж конечно, кто же спорит? Можно подумать, Ира надеялась, что он по доброте душевной оставит им с дочерью дом. Прекрасно понимала — такими подарками не швыряются, пусть даже не квартира, пусть даже на окраине города. Пусть без водопровода и телефона, с печным отоплением. Зато крыша над головой.
Похоже, и ее скоро не останется. Сначала разлучница увела мужа, теперь… Что теперь? Вернула его обратно? Как бы не так: пришел весь нахохлившийся, набычившийся, заранее настроившийся на ссору. Не к ней вернулся, домой. Кто знает, может, даже не по собственной воле? Любовница поручила ответственную миссию: выгнать с занимаемой жилплощади законную жену и малолетнюю дочь. Вот он и вернулся, а как приступить к делу — не знает.
Вернее, еще вчера не знал, а что сегодня? Может, придут они с Аришкой домой, а в дверь уже другие замки врезаны, и на крылечке сиротливо стоят котомки с их нехитрыми пожитками. Зачем все усложнять объяснениями, когда можно просто выставить надоевшую супругу вон.
К дому Ира подходила настороженно, не зная, какого подвоха ожидать от некогда любимого мужа. Еще неделю назад, когда он ушел, была уверена, что и до сих пор любит. А теперь, после вчерашнего явления заблудшего мужа, поняла: полноте, о какой любви может идти речь? Разве этот нахохлившийся индюк — ее Витя? Разве его она любила когда-то? Разве он приносил ей свежую выпечку и мороженое? Нет, этого, чужого и холодного, она любить не могла. Такой он ей даром не был нужен. Нашел любовницу? Вот и хорошо, пусть так и будет. Только бы не выгнал их с дочкой на улицу. По крайней мере, позволил бы остаться до весны, до тепла…
Рядом шла, по обыкновению подпрыгивая от избытка эмоций.
— Мам, а у меня день р-ррождения скоро?
Она только недавно научилась выговаривать звук "р", и произносила его раскатисто, громогласно, наслаждаясь собственным умением: она теперь взрослая, она справилась с такой трудной буквой!
— Скоро.
— А Алешка сказал, что у него чер-ррез год опять день р-ррождения будет. Вр-рун!