Сюрприз в бантиках

За Бахаревым закрылась дверь, и Наталья бессильно упала в кресло. Надо же было так ошибиться! Ей казалось, он будет таким послушным и исполнительным… А может, наоборот, хорошо, что он такой? Если он так сильно привязался к своей пузатой, то к Наташе привяжется еще сильнее? Он просто не знал, что все настолько серьезно, потому и сопротивлялся. Но теперь-то он понял. До конца рабочего дня прочувствует ситуацию, и сдастся на милость победительнице. В любом случае, еще не вечер. Рано расставаться с мечтой.

Остальное было делом техники. Снять информацию с цифрового диктофона и направить ее на личный электронный адрес Шолика оказалось не просто легко, а очень легко. Одно плохо — уж теперь-то ему здесь точно не работать. Жалко не столько работу, сколько зарплату. А работа… Хотя, честно говоря, работа Вадиму как раз нравилась. По сравнению с прошлой — небо и земля. Суть одна, но разница огромна — там от скуки сдохнуть можно было, пока один проект до ума доведешь. Соответственно и процент с продаж — хоть и большой куш сразу, но если раз в год, а то и два, выходило не так-то много премиальных. Здесь же мало того, что скучать было некогда — потенциальных клиентов практически неограниченное количество, а потому конечная сумма вознаграждения зависела только от собственной работоспособности и изобретательности. Однако человеку всегда что-нибудь мешает: если люди приятные во всех отношениях, то работа нудная и неинтересная; если же, напротив, работа нравится, то обязательно зарплата подведет. Или самый худший вариант: и работа, и зарплата устраивают, так непременно начальство подкачает, да еще и окружение никуда не годится.

По всему выходило, что здесь Бахареву больше не работать. Чуликова ясно дала понять: или — или. Он выбрал "или", а потому уйдет в никуда. Была у него семья, была отличная работа. Теперь не будет ни того, ни другого. Юлька…

Простит ли? Вчера так плакала, бедняжка. Но ведь не прогнала. Значит, простила? Значит, у них все будет хорошо? Или вчерашнее ее поведение можно списать на стресс? Как-то оно будет?..

А вот работы точно не будет. Вадим, конечно, попытается найти другую примерно в той же области — ничего другого он делать не умел, только продавать оборудование. Пусть даже немножко проиграет в зарплате — только бы подальше от Чуликовой. В самом крайнем случае воспользуется ее же советом и пойдет в таксисты. Правда, он пока еще не умеет водить машину, ну да не боги горшки обжигают, в конце-то концов. Научится. Говорят, неплохо зарабатывают. Правда, дома практически не бывают.

Все равно выбора у него не было. Нельзя же в самом деле считать выбором ультиматум Чуликовой. Пусть бы даже он жил с ней, как у Христа за пазухой — ему такое благополучие даром не надо. Уж лучше он будет нищенствовать с Юлькой. Гадина какая — надо же было так о Юльке сказать: пузатая! И никакая она не пузатая, она просто беременная. Была. Теперь уже…

Вадим вздохнул. Теперь уже не беременная. Однако вчера уже после того, как малышка появилась на свет, Юлькин живот почему-то никуда не делся. Бахарев был уверен: родит — и живот сразу втянется. Ан нет, факир был пьян. Это что же, она теперь навсегда так и останется толстушкой?

А если даже и так? Что в этом страшного? Ведь это все равно его Юлька: хоть худая, хоть полная. Это его Юлька, его Бельчонок. Пусть даже теперь она больше станет похожа на маму Белку, все равно Бельчонок. Его Бельчонок, и никакая Чуликова не сможет им помешать быть счастливыми!

Не раздумывая больше ни секунды, решительно написал заявление на увольнение: сообщение Шолику отправлено, обратного хода нет. А все угрозы Чуликовой об уплате неустойки — не более чем блеф чистой воды. Даже если и присутствует в контракте строчка о том, что сотрудник не имеет права уволиться без согласия руководства, законной силы она иметь не может, так как полностью противоречит Конституции. А значит, единственное, что Бахарев еще должен компании "Макнот", это положенные по КЗоТу две недели отработки. И до свидания! Но на всякий случай заявление он подаст не Чуликовой, а самому Шолику — так надежней будет.

Владимир Васильевич Шолик посмотрел на визитера пустым взглядом, но заявление принял. А больше Вадиму от него ничего и не было нужно. Едва дождавшись окончания рабочего дня, тут же рванул в больницу, проигнорировав красноречиво поглядывающую в его сторону Чуликову.

Однако не тут-то было: к Юльке его не пустили. Причем не кто-нибудь важный в белом халате, а… родная, почти любимая теща. Вернее, совсем любимая до последнего времени, теперь же ненавистная. Татьяна Владимировна грудью встала на защиту двери, чтобы зять не смог прорваться в палату к новоявленной мамочке.

— Не пущу! Нечего тебе там делать. Не нужен ты нам больше, с нас одного такого хватит. Пожалела я его в свое время, а надо было сразу выгнать. Всю жизнь мучаюсь. И Юльке своей такого "счастья" не пожелаю. Так что прощай, зятек. Рада была знакомству, спасибо за внучку и прощай.

Бахарев опешил, хотя где-то в подсознании ожидал чего-то подобного. Однако мириться с отставкой не желал:

— Татьяна Владимировна, ну хватит уже. Мы с Юлькой вчера все выяснили, она меня простила.

— Как бы не так, милый. Она тебе сказала, что простила?

Врать Вадим не мог.

— Нет, но…

— То-то же. И никакие "но" не проскочат.

— Но, Татьяна Владимировна, вчера же все было хорошо! Я был рядом, и вы, между прочим, тоже не возражали.

— Потому что вчера ты был ей нужен. Без тебя ей было бы трудно рожать. А теперь… Воспитать внучку мы и сами сумеем, без тебя обойдемся.

— Да дайте же мне с ней хотя бы поговорить! Пусть она сама мне все скажет!

Татьяна Владимировна, вся из себя такая интеллигентная женщина, свернула из толстых пальцев дулю и сунула Бахареву под нос:

— А вот это видел? Ей теперь нервничать нельзя — молоко пропадет. Шагай, зятек, шагай. На будущее наука будет. Когда в следующий раз надумаешь жене рога наставить, двадцать пять раз вспомнишь эту историю. Да только жена уже будет другая. Всё, я сказала. Иди.

Каждый вечер Вадим вышагивал под окнами Юлькиной палаты. Каждый вечер приносил яблоки да бананы — передачи возвращались ему без всяких записок. Она даже в окошко ни разу не выглянула, хоть он и кричал под окнами, и записки слал с мольбами о прощении. Толку не было.

На работе тоже было паршиво. При очень редких встречах Шолик сквозил по нему равнодушным взглядом, и Вадим не мог понять, получил ли шеф его послание или нет. Жалко, если такая информация пропадет: обидно было оказаться единственным пострадавшим. Хотелось, чтобы Чуликова получила по заслугам. Однако та глядела на него победительницей. И сослуживцы ехидно хихикали в сторону Бахарева, даже не думая прятать довольные усмешки. Как же: пережили еще одного незадачливого любовничка Чуликовой. Вадим вновь и вновь вспоминал, как кто-то в первый день работы назвал его "свежим мясом". Эх, дурак, вот тогда бы уже и сообразить, что бежать отсюда нужно, из этого гадюшника.

Вторая неделя отработки подходила к концу. Бахарев и раньше чувствовал себя здесь чужим, теперь же и вовсе стал изгоем. Однако это волновало его меньше всего: черт с ней, с работой, черт с ними, с такими сослуживцами. Не они терзали душу, совсем не они…

Ему даже не позволили присутствовать при Юлькиной выписке. Вернее, он-то все равно там был, но подойти к ней не удалось. Издалека заснял на видеокамеру, вот тебе и вся радость.

Ну что ж, раз с этого боку ничего не получается, он попробует зайти с другого. Он должен, он обязан встретиться с Юлькой, поговорить с нею, убедить, что это было лишь раз и больше никогда в жизни не повторится: если уж и была в чем-то права теща, так в том, что в следующий раз Вадим двадцать пять раз подумает, прежде чем позволит кому-то увидеть противоугонное устройство. Даже нет, не двадцать пять раз — пятьдесят, пятьсот, тысячу раз! Миллион! Единственный неудачный опыт — самая лучшая наука. В следующий раз, как у собаки Павлова, сработает инстинкт: измена — это слишком больно, это никакое не удовольствие, это самое настоящее наказание.