Спроси у зеркала

Изольда Ильинична не столько увидела, сколько почувствовала, что что-то не так. Именно почувствовала, потому что видеть сына она теперь могла крайне редко. Но даже в те редкие мгновения Валеркин затравленный взгляд говорил о многом. Тревога поселилась в материнском сердце. Воспользовавшись моментом, когда Дидковский заехал домой переодеться перед визитом к Кристине, она поставила вопрос ребром:

— Валерик, это ничего не даст.

— Что именно? — равнодушно спросил Дидковский.

— Твое молчание, твоя замкнутость. Так проблемы не решаются, таким манером их можно только загнать подальше и вырастить до неразрешимых размеров.

Валерка не ответил. Но и не ушел от разговора. Он лишь устало плюхнулся в кресло, вытянул длинные кривоватые ноги и печально опустил голову.

— Ларочка? — спросила догадливая мамаша.

Валерка снова не ответил, лишь чуть заметно качнул головой.

— Проблемы?

Вот тут Дидковский сорвался:

— Нет, мама, у меня все просто отлично! А что у меня, по-твоему, еще может быть с Ларочкой, кроме проблем?!

Изольда Ильинична мирно ответила:

— Ну, раньше-то у тебя с ней проблем не было, все ведь было нормально.

Валерка продолжал беситься:

— Это раньше! Ровно до тех пор, пока Горожанинов не вернулся из своих америк. Тогда я ей был нужен, а теперь — мордой не вышел! Теперь она нашла себе покрасивше!

— Ну, ты не спеши так кипятиться, скорее всего, это только твои подозрения. Ведь раньше, до его отъезда, между ними ничего не было? Быть может, и сейчас ничего нет, и это все только твое больное воображение? Или есть факты?

Валерка дерзко взглянул матери в глаза:

— Если тебя интересует, держал ли я свечку, то нет!

Изольда Ильинична брезгливо скривилась:

— Фу, Валерик, не хами. И вообще, это грубо. Ты прекрасно понял мой вопрос.

Дидковский попытался взять себя в руки, вздохнул поглубже, успокаивая распоясавшиеся нервы.

— Прости, мама, я действительно позволил себе лишнего. Прости. Нет, на самом деле у меня нет фактов их близости, я могу об этом только догадываться по их постоянному отсутствию дома. Я ведь ни того, ни другого не видел уже целых две недели! Ты представляешь? Две недели!!! Вот ты мне и скажи, чем они могут заниматься, если я две недели не могу застать дома ни одного из них? По-моему, нетрудно догадаться без всяких доказательств.

Изольда Ильинична присела в соседнее кресло, потрепала сына по безвольно свисающей с подлокотника руке.

— Знаешь, сынок, догадки — это всего лишь догадки. Они могут быть сколько угодно страшными и ужасными, но катастрофой они становятся только тогда, когда появляются реальные факты. Впрочем, даже это еще не катастрофа. Хотя об этом, пожалуй, рано. Насколько я знаю Ларочку, а я ее знаю, согласись, довольно неплохо, то если между ними что-то и существует, то дальше поцелуев это 'что-то' вряд ли зашло. Ларочка ведь у нас придерживается довольно консервативных взглядов — без ложной скромности, мы с тобой воспитали ее весьма недурственно, ведь так? Тогда почему ты о ней такого плохого мнения? Нет, я уверена, никакой грязи Ларочка не допустит, она у нас серьезная девушка. Ну, а поцелуи… Обидно, конечно, но это не смертельно. В конце концов, девочке уже девятнадцатый год, а у нее еще ни с кем не было таких отношений, что дело могло бы дойти до поцелуев. И вообще, должна же она к моменту вашей свадьбы хотя бы уметь целоваться, иначе ты в ней разочаруешься в первую же ночь, а на вторую побежишь к своей Кристине. Кстати, как она там?

Валерка неопределенно пожал плечом:

— Нормально, что с ней станется?

Изольда Ильинична недовольно раздула ноздри:

— Что, что? Как будто ты не знаешь, что периодически происходит с женщинами, не применяющими никакой контрацепции! Ты уверен, что она принимает таблетки? Ты уж будь любезен, сынок, не забывай ей напоминать о том, что нам ее ребенок не нужен. Наш род может продолжить только ребенок Ларочки, и никакой другой! Другого мы не только не признаем, мы даже не допустим его появления на свет! Ты говорил с ней об этом?

Дидковский недовольно поморщился:

— Ой, мам, оставь Кристину на меня. Ты ее нашла — спасибо, я тебе очень за это благодарен. А дальше я уж сам как-нибудь разберусь!

Изольда Ильинична зашипела:

— Вот как раз 'как-нибудь' и не надо! Надо 'как положено', а не 'как-нибудь'! Нам не хватало только незаконнорожденного ребенка от этой шалавы! Смотри мне, самостоятельный! А то я твою самостоятельность быстренько под корешок обкорнаю, посидишь тогда у меня на голодном пайке! Не забывай, что твоя благополучная половая жизнь полностью в моих руках. Если что, я эту шалаву из Москвы в один момент выставлю, будет в своем Житомире на панели демонстрировать навыки и умения!

— Не в Житомире, а в Воронеже, впрочем, какая разница? И не называй ее шалавой, это некрасиво и попросту бестактно. Она не шалава, она моя наложница. Ладно, мама, перестань, — примирительно произнес Валерка. — Мне и самому этот ребенок не нужен, я тысячу раз ей об этом говорил.

— Вот и скажи в тысячу первый, — не унималась Изольда Ильинична. — Так и скажи открытым текстом своей наложнице — ишь, слово-то какое выискал для обыкновенной шлюхи — так и скажи: мол, если посмеешь — вылетишь не только из квартиры, а и из Москвы. Скажи, у меня руки длинные, отовсюду достану.

Валерка возмутился:

— Мам, ну сказал же — хватит! И чего тебя так этот ребенок напугал? Ну, надумает рожать — пусть себе рожает, с нас-то взятки гладки. Я ж ее сразу предупредил, чтоб на меня не рассчитывала. Если уж ей так хочется от меня ребенка…

— Я тебе дам ребенка! И думать не смей! Забыл, как сам всю жизнь маешься? Неужели ребенку своему такого пожелаешь, пусть даже незаконнорожденному? Тебе повезло иметь мудрую мать, которая заботится обо всем на свете, не только о здоровье и удобстве печется, но и жену тебе с малолетства готовит собственными руками, и даже шалаву, то есть наложницу для любовных утех организовала в лучшем виде, дабы тебе девки отказами жизнь не испортили. А этому, представь, какая мамаша достанется? Дрянь и дешевка, почти дармовая подстилка. Ах, ах, она у него, видите ли, наложница! А я говорю — шалава и дешевка! И что ожидает ее ребенка? А если еще и девочка родится? С нашей-то внешностью и с порченными генами твоей Кристины? Что ей в жизни светит, чему ее такая мамаша научит? Разве только профессиональным навыкам, положит начало, так сказать, семейной династии?!

Дидковский притих на минутку. Да, пожалуй, мама как всегда права, он-то и не додумался с этой стороны посмотреть на проблему.

— Ладно, ма, я все понял. И хватит об этом. Обещаю — с Кристиной проблем не будет. И точка.

Изольда Ильинична удовлетворенно вздохнула:

— Ну вот и ладненько. А то я все переживаю, а поговорить с тобой на эту тему никак не получалось, все случай не подворачивался. Теперь моя душа спокойна. И вот еще что, сынок. Это уже папа хотел с тобой поговорить, да вы с ним последнее время совсем перестали пересекаться. Понимаешь, мы с папой надумали переезжать.

— Как переезжать? — Дидковский обалдело уставился на мать. — Куда переезжать?

— Понимаешь, Валерик, нашему папе ведь уже давно по статусу не положено жить в убогом Строгино. На него уже и так косятся: что это Дидковский, на себе да на семье экономит, или у него такой дурной вкус, что его и Строгино вполне устраивает? Папа ведь меня уже давно уговаривает переехать в более подходящее место, а я все до последнего отбрыкивалась, как могла — нам ведь крайне необходимо быть рядом с Ларочкой, иначе как же мы сможем ее контролировать? Разве что тянуть вслед за собой всю семейку Лутовининых. Я ничего не имею против Ларочки, ты же знаешь, но тянуть на своем горбу этих лоботрясов, не умеющих прокормить собственного ребенка? Нет уж, увольте! Однако пришел момент, когда оттягивать дальше нельзя. Мы должны переехать в более подходящую нам по статусу квартиру, куда-нибудь в центр, а может, в новые высотки в Крылатском? А может, и вовсе купить домик в Подмосковье, где-нибудь в Вешках, или в Тарасовке Там и воздух свежий, земля, река, лесок рядом. Я бы могла заняться цветоводством. Как ты думаешь?