Сволочь ты, Дронов!

Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Бедное Алькино сердечко едва не выскочило из груди от радости и предвкушения. Открыла двери, даже и не думая скрывать счастливую улыбку. Но Дронов, казалось, ее и не заметил. Прошел в комнату, сел на диван:

— Ну, что там у нас с историей?

Алька, по-прежнему не скрывая счастливых глаз, протянула ему дневник и учебник по истории. Дронов похлопал рядом с собой по дивану, словно бы приказывая Альке присесть рядом, при этом даже не посмотрел на нее — листал дневник, потом открывал учебник на заданной странице.

Как и было велено, Алька присела рядом с 'маэстро', поближе, потеснее, почти прижавшись. Выпалила на одном дыхании все, что удалось вызубрить. Ей так хотелось поскорее покончить с уроками и перейти к более приятному занятию, что выложила текст без запиночки, как завзятая отличница-зубрилка.

Дронов, прикрывая от нее раскрытый учебник, кажется, сверял услышанное с написанным. А может, только делал вид. По крайней мере, Алька была уверена, что он тоже хочет поскорее перейти к главному, ведь уроки — это так, ерунда, это всего лишь повод…

Однако стоило только Альке закончить ответ, как Дронов внимательно изучил расписание на послезавтра и распорядился:

— Завтра буду проверять литературу и биологию, готовься.

И, не добавив ни словечка какого-нибудь ласкового, ни взгляда влюбленного, оставил Альку в гордом одиночестве не солоно хлебавши. Та чуть не расплакалась от обиды. Как же так, ведь она так надеялась, она же так старалась! Это же несправедливо! Даже собак, и тех благодарят за проделанную работу кусочком колбаски или на худой конец сухариком. А Альке ведь даже сухарей не надо — только обними покрепче, только приласкай, прижми, награди за послушание…

Разочарованию Алькиному не было предела. Дронов приходил каждый день, не вычеркивая из графика посещений даже выходные. Пару раз в неделю приносил увесистые продуктовые пайки, иной раз усиленно пичкал Рябининых витаминами: таскал килограммами апельсины да дорогущие бананы. Строжайшим образом проверял уроки, предварительно усадив Альку рядом с собой так, чтобы чувствовать тепло ее тела, давал задание на завтра и исчезал за входной дверью, даже не одарив несчастную ласковым взглядом.

Алька извелась. Сначала каждый день ждала, что уж сегодня он точно не сдержится. После его ухода говорила себе: ладно, сегодня не случилось, но завтра… Завтра — обязательно, никуда-то он теперь от нее не денется! Но 'завтра' плавно перетекало в 'сегодня', Дронов вновь требовательно хлопал по дивану рядом с собой, выслушивал вызубренный материал — и был таков.

Напряжение росло. Вместе с ним росло разочарование. Она ошиблась. Она совсем не нужна ему, как женщина! Он видит в ней только ребенка, школьницу! Он на ней тренирует свои отцовские качества — ведь своих двое подрастает, надо выработать кое-какие навыки общения с детьми в подростковом возрасте!

Алькиному возмущению не было предела. Гад, сволочь! Однажды попробовала назло Дронову не выучить уроки. Просто сидела рядом с ним и молчала.

— Ну? — нетерпеливо спросил Дронов. — В чем дело? Я жду.

— А я не собираюсь вам ничего рассказывать! — дерзко ответила Алька. — Вы мне не отец, вы мне никто, вы мне не указ!

Дронов медленно закрыл учебник, погладил дешевую бумажную обложку крупной ладонью:

— Таааак. Я так понимаю, что делать мне здесь больше нечего. Завтра не жди, — резко поднялся и пошел в прихожую.

Алька застыла. Ну вот, хотела, как лучше, хотела сдвинуть его с мертвой точки, а он… И это что же, всё? И завтра… И послезавтра?.. Всё?

И пусть, пусть уходит! Да кто он такой? Да что он о себе возомнил?! Пуп земли! Вот и пусть убирается к чертовой матери! Подумаешь, прынц какой! А вместо белого Мерседеса — Жигули-шестерка, правда, тоже белые. Вот и пусть себе идет к престарелой жене, а то ишь какой выискался!

Однако лишь только раздался щелчок открывающейся двери, Алька, не соображая, что творит, подскочила, ухватила Дронова за рубашку, уже практически через порог, прошептала громко:

— Я выучу! Я завтра всё выучу!

Дронов не ответил ни 'да', ни 'нет'. Алька даже не была уверена, что он ее услышал. А чтобы меньше волноваться, чтобы не изводить себя безответным вопросом: придет? не придет? — сразу же принялась учить уроки. И за сегодня, и за завтра. Да хоть за всю неделю сразу! Только бы пришел, только бы похлопал требовательно по дивану, указывая, где Альке должно быть в эту минуту!

Пришел. Он все-таки пришел! Внимательно выслушал, проверил дневник — и все, и больше ничегошеньки! Неужели он так ничего и не понял?!

И вот тогда Алька его возненавидела. Страшно, люто. И почему-то дико захотелось ему отомстить. Раз Дронову она не нужна — что ж, ему же хуже! Алька найдет такого, кто не будет пренебрегать ее вниманием! Даже искать не придется! Вон, Кузнецов проходу не дает. Раньше, когда Алька была к нему благосклонна, Витька все больше делал вид, что она ему так, не сильно-то и нужна, и без нее, мол, желающих хоть отбавляй. А как стала Алька его избегать, как стала отбрыкиваться от настойчивых предложений, так в один момент изменился. Внимательный стал, ласковый. Вот и чудненько! Вот и замечательно! В конце концов, о мужских качествах Дронова Алька могла только догадываться. А Витька их уже доказал. Ну что ж, что Альке не сильно-то и понравилось? Можно подумать, ей есть с чем сравнивать! Может, именно так и должно быть, просто она еще ничего в этом не понимает! И уж что Витька умеет делать — так это целоваться! А у Дронова с этим, видимо, очень большие проблемы. Да разве нормальный мужик за три недели таких вот странных отношений не попытался хотя бы поцеловать девушку?! Нееет, это у Дронова какие-то проблемы, а Алька-то тут точно ни при чем, у нее-то всё нормально. Вот прямо завтра же и проверит это на Кузнецове. Тем более что Витьке учиться осталось всего два дня. Двадцать пятого мая у выпускников последний звонок, потом консультации, экзамены… А Дронову пусть будет хуже!

Вместо ненавистной физкультуры Алька заперлась с Кузнецовым в актовом зале, благо Витька когда-то предусмотрительно запасся дубликатом заветного ключика.

Кузнецов втащил слегка сопротивляющуюся (сугубо ради приличия!) Альку на сцену:

— Ну же, ну иди, детка! Давай сделаем это на сцене! Представь себе, что на нас смотрит вся школа. Давай-ка покажем им высший класс!

И Витька жадно впился в ее губы. Руки в это время лихорадочно расстегивали пуговицы Алькиной простенькой светло-бежевой блузки.

— Алле ап! — и Кузнецов лихо зашвырнул блузку на стулья первого ряда. Буквально через мгновение там же оказался Алькин бюстгальтер.

Витька чуть склонился, ухватив губами ее сосок, больно прикусил его. Алька поморщилась. Почему-то было не только больно, но и жутко противно. Вот Дронов, помнится, только прикоснулся к ее груди, и все, и Алька уже пропала, а тут… Даже не возбуждает ни капельки. Впрочем, она, наверное, просто не подготовилась морально. Вот сейчас, вот еще минуточку, и она что-то почувствует…

Почувствовала. Когда Витькина потная рука скользнула под юбку, намереваясь пробраться под плотную резинку трусиков, Алька почувствовала жуткий прилив тошноты.

— Подожди, — попыталась она отодвинуться от Кузнецова. — Не спеши.

Надеялась, что если Витька даст ей еще немножко времени, у нее все получится, она сумеет отомстить Дронову. Даже еще и удовольствие от этого получит. Пусть не от самого Кузнецова, так хоть от мести.

Однако Витька не был намерен отступать:

— Ну же, детка, урок скоро кончится. Ну давай. На нас же вся школа смотрит, ты должна постараться…

Альку чуть не вывернуло наизнанку. Боже, и как она раньше позволяла ему такие гадости? Он же такой противный, фу! Дронов, конечно, сволочь и заслуживает страшной мести, но уж лучше Алька отомстит ему как-нибудь потом, когда на горизонте появится другой кандидат. А может, он еще одумается? Может, когда-нибудь ему самому надоест эта дурацкая игра в школу, и тогда?..