Страница 19 из 25
Ольга присела к их столику и прошипела:
— Ты?
На брата она не обращала ни малейшего внимания.
— А ты почему здесь?
Сидоров попытался ее успокоить:
— Тише, Оля. У нас производственное совещание. Не шуми.
— Знаю я ваше совещание! Когда он был нищим — он тебе оказался не нужен. А теперь очень даже! А у него, между прочим, ребенок! Как ты смеешь разбивать семью?! Ты хоть представляешь, что это такое?
Юра без конца дергал сестру за руку, призывая говорить хотя бы на полтона тише, чтобы не привлекать внимания посторонних людей, однако та лишь входила в раж, выговаривая бывшей подруге с ненавистью:
— Ты знаешь, что такое остаться одной с детьми? Ты знаешь, что такое, когда тебя бросают?!!
Кате хотелось крикнуть ей в ответ: "Да, да, очень хорошо знаю, ведь именно Юра меня и бросил тогда, как же вы все не можете этого понять?!", однако вставить хотя бы словечко в Ольгин монолог оказалось попросту невозможно.
— От тебя одни неприятности! Ты хоть представляешь, как он переживал? Он чуть с ума не сошел, а ты, дрянь, вышла замуж за другого. А теперь увидела богатенького, и решила вернуть себе? Не выйдет. У него теперь все отлично, он тебя забыл, ты ему не нужна. Оставь его в покое, гадина!
Сидоров вскочил со стула, выхватил из кармана деньги, отсчитал несколько купюр и положил их на столик. Дернул Катерину за руку:
— Всё, пошли. Поужинали, блин.
И, уже отойдя от столика, оглянулся к сестре:
— Я позвоню, пока.
Усаживаясь в машину, пробубнил:
— Что за день? Дурдом! Сегодня, случайно, никакого затмения нет? Как с ума все посходили!
Машина завелась с пол-оборота, и Сидоров сосредоточил внимание на дороге.
— Не обращай внимания. От нее муж ушел, уже два года одна, а до сих пор не может прийти в себя. Слишком тяжелый развод. Дети опять же, особенно младший тяжело перенес разлуку с отцом. До сих пор по ночам кричит, папу зовет…
Юра включил обогреватель. Спросил, не глядя на Катю:
— Замерзла? Сейчас согреешься. Да-а, денек…
Больше он у Катерины не ночевал. И, тем не менее, каждый день непременно подвозил ее домой, или вез ужинать в ресторан. Даже в выходные не оставлял ее без своего внимания. Иной раз они бродили по городу, но погода теперь редко располагала к пешим прогулкам: то метель, то мороз. Зима, одним словом. А по большей части они прятались от посторонних взглядов у Кати дома. Но в любом случае вечером, нежно чмокнув Катерину на прощание, Сидоров каждый раз оставлял ее одну.
Однажды, когда до католического рождества осталось чуть больше недели, после ухода Сидорова раздался звонок в дверь. Катя была уверена, что он что-то забыл, а потому открыла дверь, даже не глянув в глазок. Однако на пороге стояла рыжая.
— Здравствуйте. Вас, кажется, Катей зовут?
Катерина ошеломленно отступила назад, пропуская нежданную гостью. Ничего не ответила, лишь кивнула, со страхом уставившись на нее.
— Меня зовут Лида, — проходя сразу в комнату, сказала рыжая, на ходу снимая лайковые перчатки в тон шубы и собственным волосам.
Ответом ей был очередной кивок. Конечно же, Катя знала ее имя, но не могла себе и представить, о чем говорить с женой Сидорова, фактической хозяйкой фирмы и, самое главное, обманутой женой.
Гостья без приглашения присела в кресло. Поджала губы, увидев незастланную постель, на которой несколько минут назад наверняка происходило некоторое действо, брезгливо отвернулась в сторону.
— Я так полагаю, что чаем меня поить вы не намерены? — надменно спросила она, не ожидая ответа. — И правильно. Я не для этого сюда пришла. Хотелось посмотреть в ваши бесстыжие глаза.
Катерина почувствовала, как запылали ее щеки. И раньше знала, что Сидоров не свободен, но в эту минуту испытала такой стыд, что даже жить не хотелось. Если еще способна была думать о чем-то, то только о том, видела ли Лида, как Сидоров выходил из подъезда, или нет. А что, если бы его женушка пришла на пару минут раньше и застала его здесь? Может, она всего лишь догадывается о том, что у него интрижка с подчиненной, а наверняка не знает, вот и пришла выпытать у Кати? Приложив невероятные усилия для того, чтобы справиться с волнением, она подняла голову и взглянула рыжей в глаза, стараясь придать себе по возможности больше уверенности.
— Вы о чем? — спросила, прекрасно понимая суть слов нежданной гостьи.
— О том, милочка, — снисходительно ответила та, кивком головы указав на разложенный диван. — О том, с кем вы там кувыркались несколько минут назад, прекрасно зная, что у избранника есть жена и сын. Между прочим — любимая жена и любимый сын.
Лида сделала многозначительную паузу, дабы Катерина прониклась ее словами. А та снова почувствовала, как пылают щеки и отвернулась, не в силах выдержать осуждающего взгляда гостьи.
— Вы понимаете, что разрушаете семью? Или для вас это — пустой звук? Я прекрасно понимаю: сколько вам лет, тридцать? тридцать два?
Катя едва не подавилась от такой наглости, дерзко ответила:
— Двадцать восемь!
Та не отреагировала на ее слова, словно бы не расслышала их, и беспристрастно продолжила:
— Тридцать два. И все еще одна. А одной-то, поди, не сладко, да? А тут — он. Мужичок весьма недурственный, видный. Да еще и при деньгах, при машине. Начальник опять же. А на семью плевать. Так?
Она повысила голос и вперила в хозяйку испепеляющий взгляд.
— Только ты учти — мне не плевать на мою семью. И другим я этого тоже не позволю. Он мой, поняла? А ты сиди в офисе, и работай на наше с ним благо, тебе за это зарплату платят. Впрочем, нет, я даже этого тебе не позволю. Мне такие работники, как ты, не нужны. От тебя больше убытков, чем прибыли. У нас ребенок, между прочим! Мужа я себе, быть может, еще найду — ты посмотри на меня, такие женщины на дороге не валяются!
Катя поспешно кивнула: еще бы, конечно не валяются, особенно в таких шикарных шубах. И то, что рыжая надеялась найти себе нового мужа, внушало ей некоторую надежду на личное счастье. Однако последующие слова гостьи в прах разбили ее мечты.
— А вот другого отца у ребенка быть не может. Не смей, слышишь?
Лида покинула кресло и подошла к хозяйке вплотную. Кате показалось, что та ее сейчас ударит, и она зажмурилась, но гостья вдруг зашептала, горячо и как-то просительно, почти умоляюще:
— Он мой, слышишь? Он наш. Не забирай его, не смей. Ты же сама потом будешь жалеть. И он никогда тебе этого не простит. Меня он, может, и смог бы разлюбить, но он никогда не разлюбит ребенка. И за это будет тебя ненавидеть. Даже если ты родишь ему своего ребенка — это ничего не решит, он никогда не забудет первенца. А я, уж будь уверена, перекрою ему все подходы к сыну, поняла?
Она угрожала, но голос ее подрагивал то ли от неуверенности, то ли от страха. Может, и от гнева, но у Кати все же сложилось впечатление, что Лида ее почему-то боится. Ненавидит до смерти, и в то же время боится.
Гостья вдруг замолчала. Еще раз как-то по-особенному взглянула в Катины глаза, словно бы пытаясь прочесть в них свое будущее, и пошла в прихожую. Лишь у двери оглянулась, сказала тихо:
— Оставь его, слышишь? Оставь его нам. Мы без него погибнем.
И вышла, тихонько прикрыв за собою дверь.
Почувствовав неимоверную слабость в ногах, Катя бессильно упала в кресло, в котором еще минуту назад сидела рыжая. Тело мелко подрагивало от нервного потрясения, дышалось тяжело, словно после выполнения тяжелой физической работы. Сердце стучало часто-часто, отдаваясь молоточками в ушах.
Катерина и раньше отдавала себе отчет, что Сидоров женат, но старалась не слишком сильно концентрировать внимание на этом факте. Ну подумаешь — женат, подумаешь — ребенок. Нет, нельзя сказать, что она совсем не думала о том, что своими действиями приносит кому-то вред. Чего далеко ходить — той памятной ночью, когда Юра остался у нее до утра, места себе не находила от осознания того, что где-то в ночной тишине от волнения и страха за его жизнь сходит с ума посторонняя женщина.