Страница 12 из 25
Вместо этого домой ей пришлось ехать голодной и в переполненном транспорте. Но это как раз было далеко не самым страшным. Куда хуже оказалось то, что Катины мечты разбились вдребезги, и она снова осталась одна, не пробыв для разнообразия счастливой хотя бы дня. Сидоров подарил ей лишь два часа надежды.
Что же произошло за те два часа, когда Юра оставался один в своем кабинете? Что случилось там, за закрытыми жалюзи? Ведь когда Катя покидала его кабинет, это был тот, прежний, на сто процентов ее Юра. Он ласкал ее с такою страстью, целовал так ненасытно, казалось, они уже не смогут расстаться и на миг. А через два часа из кабинета вышел совершенно другой Сидоров, холодный и расчетливый. Чужой Сидоров. Чужой. Потому что ее Юра не мог спешить на помощь рыжей, его могла волновать лишь одна женщина на всем белом свете — Катерина.
Кусок не лез в глотку. В желудке урчало от голода, но есть Катя не могла. Как не могла и смотреть телевизор, читать рекомендованную Светкой новомодную книжку про гламурную рублевскую жизнь. Какой гламур, какая Рублевка, когда рушится все кругом, когда прахом пошли все надежды на счастье? Ей хотелось плакать, но слезы упорно не желали появляться. Вместо глаз плакало сердце. А оно плачет куда больнее, кровью…
Следующий день не принес ни ясности, ни облегчения. Единственное, что отличало этот день от предыдущих — то, что жалюзи в кабинете Сидорова были, как и накануне, полностью опущены, дверь плотно прикрыта. Шеф, казалось, спрятался от всего мира в своем маленьком уютном мирке, и выбирался оттуда крайне редко, да и то старался не глазеть по сторонам. По крайней мере, как ни пыталась Катерина привлечь к себе его внимание, а встретиться с ним взглядами ей так и не удалось.
Светка навязчиво приставала с расспросами, что же произошло вчера в кабинете, когда Катя отнесла ему заявление на увольнение. Отделываться от подруги дежурными фразами, содержащими минимум информации, было все сложнее, и Катерина боялась, что еще немного — и она не выдержит, все расскажет подруге, быть может, тогда станет хоть чуточку легче на душе.
К ее удивлению, день пролетел почти незаметно. Наверное, Кате очень повезло, что накопилось много работы, что клиенты, словно сговорившись, бросились звонить наперегонки. Едва успевала положить трубку, как раздавался очередной звонок, и она даже не успевала погоревать о том, что не может, как накануне, любоваться Сидоровым хотя бы со спины, раз он упорно лишал ее возможности видеть его во всей красе.
Часы вновь показывали шесть вечера, а Катина личная проблема не сдвинулась с мертвой точки ни на йоту: как пришла на работу, не зная, на каком она свете, так и пошла обратно домой, сходя с ума от неизвестности. На сей раз не стала изображать перед коллегами несусветную загруженность, выскочила из офиса едва ли не первой — не хватало для полного счастья вновь наткнуться на ледяной взгляд Сидорова, как накануне. Нет уж, такого удовольствия она ему не доставит.
Как ни старалась Катя не думать о нем, а ничего не получалось. То, что в таком состоянии она не сможет читать о чужих гламурных похождениях, не вызывало ни малейшего сомнения, а потому книгу она безжалостно отложила в сторону. Включила телевизор погромче, дабы не чувствовать себя бесконечно одинокой, взяла в руки газету. Маленькие заметочки на разные темы читать было куда легче, чем большой серьезный текст, а политические статьи и вовсе не воспринимались — слова терялись в голове, словно в бездонном ущелье.
Катерина читала, а мысли ее упорно возвращались к наболевшему: почему он так изменился, почему? Уж лучше бы придирался к ней, как раньше — какое-никакое, а все же внимание. Она бы выдержала любые нападки, только не равнодушие. Бесконечно обижалась на него за это, и в то же время пыталась найти Сидорову оправдание. Если мебель уже была куплена и оформлен заказ на доставку, он, естественно, ничего не мог поделать. Как не мог бросить столь важное мероприятие на жену: грузчики такой народ, только дай слабину, они в момент всю мебель расколошматят, или денег востребуют в два раза больше.
Хорошо, пусть так. Пусть у него действительно было важное дело. Но разве оно мешало Сидорову говорить с нею по-человечески? Разве мешало смотреть по-особенному, так, как он смотрел на нее в кабинете? Сказать что-нибудь теплое на прощание. И уж тем более ничто не мешало Юре позвонить вечером, когда проблема с доставкой мебели разрешилась. Хотя нет, тут Катя в корне неправа. Если в дом завезли новую мебель, это же такой раскардаш, несколько часов нужно убить на то, чтобы расставить все по местам. Да и потом не мог же он звонить ей при жене? И с сыном нужно поиграть…
Господи, ну о чем она думает? У человека жена, ребенок, куда она лезет? Любит? Ну а кто мешает ей любить? Люби себе в тряпочку, но не разбивай чужое счастье, не уводи из семьи мужа и отца.
Наконец-то слезы прорвались наружу. Как все глупо. А обиднее всего то, что она сама во всем виновата. "Сидорова коза" — разве это не величайшая глупость на свете? Он же пошутил, как она могла обидеться на шутку? Ведь ни до того, ни после Катю ровным счетом ни единый человек не назвал "Козой", хотя инициалы К.З. были у нее от самого рождения, и останутся, конечно же, до последнего вздоха. И из-за этой ерунды она испоганила собственную жизнь, подумать только. А может быть, не только свою? Может, Юра точно так же страдает, как она? Ведь если бы он давным-давно забыл Катерину, как стремился это продемонстрировать с самого своего возвращения, разве смотрел бы на нее так, как накануне в кабинете? Разве покусывал бы так нежно ушко, пробираясь руками под свитер? Целовал бы так нетерпеливо и жадно? Выходит, он все еще не избавился от любви к ней, и значит, Катя загубила не только свою жизнь, но и его?
Ох, как бы ей хотелось так думать. Но реальность была куда суровее грез. Если бы в Сидорове осталась хоть капля былых чувств, он не смог бы целый день ходить мимо Катерины и делать вид, что попросту не замечает ее. Он нашел бы выход, невзирая на существование жены и сына. Хорошо, допустим, позвонить вчера вечером ему мешала рыжая, но что мешало ему сегодня днем вызвать Катю к себе в кабинет? И плевать на то, что коллеги всё поняли бы без труда. Если бы в нем оставалась хоть капля былой любви, ему было бы наплевать на чужие ехидные взгляды точно так же, как и Катерине.
В том-то и дело, что ему было не все равно, кто что подумает. Это Катя — рядовая служащая, в любой момент готовая поменять работу. Сидоров же — начальник, больше того, хозяин фирмы. И пусть официальной владелицей значилась его жена — кого это могло обмануть? На самом деле хозяином был Юра, ведь рыжая даже не появлялась в офисе, если не считать того памятного дня, когда Шолик зачем-то продал компанию.
Начальник, шеф. Вот в чем дело, вот чем объяснялась Юрина холодность. Он не мог себе позволить рисковать репутацией, поскольку для делового человека это самое ценное понятие. И в глазах подчиненных он должен был оставаться вне подозрений, как жена цезаря. Ему рядовые интрижки ни к чему.
Вот оно, рядовые. Катерина перестала плакать, насторожилась. Неужели именно в этом дело? Она для него — не более чем рядовая интрижка… Ну да, когда она оказалась рядом, он не смог сдержаться, как, наверное, любой мужик — память тут же подсказала рукам, что делать с женщиной, стоящей напротив. Сработала привычка, как иной раз говорят — автопилот, то есть он чисто машинально схватил ее руки, не задумываясь, не испытывая никаких чувств. Его руки помнили Катино тело, а потому действовали самостоятельно. Вслед за ними начал действовать и сам Сидоров, тоже на автопилоте, не слишком задумываясь о том, что творит. А потом, когда она покинула кабинет, он опомнился, как будто отрезвел, и с тех пор, видимо, зарекся, как бывалый алкаш: больше ни-ни.
Если Катины выводы были верны, то ей в этой ситуации не светило ровным счетом ничего. Даже роль любовницы была для нее недостижима. Единственная ипостась, в которой Сидоров готов был ее принять — чужая, посторонняя, но быть ему посторонней Катерина не могла. Нет, лучше уйти, исчезнуть, раствориться. Умереть, наконец.