Страница 8 из 23
Быть может, приди это письмо чуть позже, Кристина и ответила бы. Естественно, не удержалась бы от упрека, но она хотя бы задала бы мучающий ее неизвестностью вопрос: за что, почему?! Но пришло оно именно в тот момент, когда ее нервы не выдержали издевательств коллег по цеху. Ведь даже жить не хотелось, об одном жалела — что нет у нее знакомых, кто жил бы в высотном для Владивостока шестнадцатиэтажном доме. Потому что тогда все было бы очень даже просто: пришла бы в гости и "ненароком", "совершенно случайно" выпала с балкона. А выбрасываться из окна третьего этажа глупо — может, повезет, и убьешься сразу, а может, выживешь. Да только выживешь инвалидом. Нет уж, нет, это не выход. И Кристина просто разодрала письмо на мелкие кусочки. А вот остальные выбросить не решилась. Как лежали в коробочке пронумерованные, так и остались там на долгие-долгие годы. Вот только телеграммы там не было. Ее, как и последнее письмо, Кристина разодрала в клочья…
Одна только Наташка Конакова была рядом. Маленькая, юркая, как мышка. Самая лучшая, самая верная подруга. Правда, даже ей, самой надежной, Кристина не смогла поведать страшную тайну: буквально язык не поворачивался озвучить жестокую Валеркину телеграмму. Однако же сарафанное радио работало отменно, и Наташка обо всем узнала от "благожелателей". Сочувствующе цокала языком, удивляясь бесконечной подлости натуры Чернышева, успокаивала нарочито бодрым голосом:
— Ничего-ничего, он у нас еще пожалеет. Мы ему еще устроим. Да и что он вообще о себе возомнил?! Артист погорелого театра, ёлки зеленые! Подумаешь, поступил в "Щуку"! Да просто комиссия не доглядела, сразил их бронзовым загаром да горой мышц, а сам-то ровным счетом ничегошеньки из себя не представляет! Ничего, Криска, мы тебе получше жениха найдем, не переживай. Ишь, падлюка какая! "Последний шанс"! Нет, ну надо какая сволочь?!
Да только вместо того, чтобы успокоить, такие речи Кристину только доводили до слез. Так становилось жалко себя, как никогда ранее. Оказалось, что чужая жалость воспринимается куда тяжелее, чем своя собственная. Даже если исходит из уст самой лучшей подруги. И Кристина уже не пыталась сдержать слезы, не плакала даже — рыдала. От жалости к себе, от обиды на несправедливость судьбы, от ненависти к Валерке и от любви, теперь уже, увы, безответной к нему же, подлому. Наташка терпела Кристинины истерики, жалела, пыталась успокаивать, да в результате рыдания становились лишь еще громче. И однажды Конакова не выдержала:
— Так, всё, баста. Финита ля комедия. Так ты, подруга, до пенсии прорыдаешь. И что? Думаешь, у Чернышева от твоих слез совесть проснется и он возьмет свои слова обратно? Фигушки! Ты должна сделать так, чтобы он обо всем пожалел. Чтобы он плакал, а не ты. Поняла? Чтобы он сожалел о потере, а не ты. Чтобы он, а не ты, разочаровался в жизни и думал о самоубийстве! А ты будешь взирать на него с высоты своего счастья!
Кристина притихла. Наташкины слова бальзамом легли на сердце. И правда, как было бы замечательно! Чтобы она радовалась жизни, а Валерка сожалел о своей дурости. Это было бы просто идеальным выходом! И тогда, наконец, заткнутся многочисленные "благожелатели", у острословов за чужой счет больше не будет повода подшучивать над нею. Да, да, Наташка, все правильно, молодец! Отличный выход!
— Но только как это реализовать? — растерянно спросила Кристина.
— Как-как? — Наташка потерла подбородок. — "Как" — это уже второй вопрос. Главное, чтобы ты была морально готова ему отомстить. Вот ты, например, готова?
Кристина задумалась. А и правда, готова ли она? Это ведь смотря на что. Стать успешной женщиной — да, безусловно! Хоть сейчас! А вот…
— Ой, Наташка, я не знаю, — с сомнением в голосе произнесла Кристина. — Я как-то за последние два с половиной года отвыкла. Ты же знаешь, у меня кроме него никого и не было… Я ведь так не умею: чтобы один на первую половину недели, второй — на вторую…
— Ничего, научишься, — быстро, чтобы подруга не успела отказаться от заманчивой идеи, успокоила ее Наташка. — Дурное дело не хитрое. Ничего сложного. Раз получалось с одним, то и с другими получится не хуже. За последнюю тысячу лет человечество новых способов не придумало. И разучиться этому нельзя. Это как умение дышать. Один раз вдохнула после рождения — а потом всю жизнь даже не замечаешь, все происходит само по себе. И там так же. Просто отпусти себя на волю, ни о чем не думай. И все очень даже отличненько получится. А дабы ты не особо зацикливалась на этой мысли, беру командование парадом на себя. Давай, подруга, собирайся. Пошли в кабачок. Быстренько давай, быстренько. А то придем к шапочному разбору, ни одного путевого мужика не останется. А непутевые нам и на хрен не нужны. Давай, подруга, шевели клешнями. Быстренько морду лица в порядок приведи, и почапаем по лужам.
— Сейчас?! — оторопела Кристина. — Сдурела? Куда сейчас-то? Я ж собираться буду два часа. Давай лучше завтра. А еще лучше — в субботу. Я морально подготовлюсь, приведу себя в порядок, и…
— И пролетишь, как трусы над баней, — закончила за нее Наташка. — Когда долго собираешься, как правило, ничего хорошего из этого не выходит. Зато когда все происходит неожиданно, что называется "нежданно-негаданно", вот тогда и достигается максимальный результат. Так что давай-ка, подруга, в ритме вальса. Ой, нет, в ритме вальса ты будешь собираться как раз до субботы. Лучше в ритме брейка.
— Да ну, Наташ, хреновая идея. Ну куда мне с таким лицом, сама подумай! Неее. Давай лучше завтра?
Однако Наташка — на то и Наташка, чтобы не слезть со своего конька. Уж коль в ее очаровательную головку пришла какая-то идея, то внедрять ее в жизнь нужно было немедленно. Иначе Наташка просто не умела. Человек крайностей: или всё, или ничего. Или сейчас, или никогда. Поэтому, естественно, "сейчас".
Пошли, как обычно, в "Утес". Или в "Глыбу", как его еще иногда называли завсегдатаи. Конечно, не самый изысканный и модный ресторан в городе. Это еще мягко говоря. Зато самый близкий к дому из более-менее приличных. Был, правда, еще ближе, "Прибой", да вот он только именовался рестораном, а на самом деле был, скорее, вечерней столовой, незнамо каким образом раздобывшей разрешение на торговлю спиртным. А "Утес", хоть и не перворазрядное заведение, но таки действительно ресторан. Правда, публика там собиралась в основном чуркинская, да и подруги наши ведь тоже девчонки простые, с Чуркина. Как Владивосток — государство в государстве, так и Чуркин в некотором роде тоже самостоятельная территориальная единица. Увы — далеко не центральная.
В "Утесе" публика собиралась разношерстная. Бывали тут представители разных профессий, но обычно львиную долю посетителей составляли таксисты и мореплавающие, как называли в городе моряков всевозможных флотов. Объяснялся сей факт очень просто: близостью заведения к таксопарку и так называемым "Пескам", своеобразному отстойнику кораблей, потому что причалом или хотя бы пирсом это назвать язык не поворачивался — корабли стояли, буквально уткнувшись носом в берег, в песок. Отсюда и название "Пески", словно пустыня Сахара, а на самом деле самый берег залива "Золотой рог", делящего город почти на две части. Когда-то году этак в восемьдесят первом, а может, в восемьдесят втором — Кристина точно не помнила — именно здесь, на "Песках", затонул пароход "Обухов". Вот такая досадная доля у корабля и жертв катастрофы — затонуть практически на берегу, в самом буквальном смысле этого слова. Ведь от земли корабль отделял разве что трап. А ночью, когда все спали, произошел крен судна и оно просто легло на бок. Вот такая трагическая история. Потом этот "Обухов" несколько месяцев так и лежал на боку, все больше погружаясь в ил и безжалостно ржавея. А любопытная публика, проплывая мимо, непременно собиралась на одном борту катера, морского трамвайчика, чтобы лишний раз поглазеть на погибший корабль, рискуя тем самым перевернуть плавсредство и самим пойти на корм рыбам.