Идолопоклонница

Лариса не на шутку взволновалась:

— Э, подруга, да у тебя крыша-то конкретно протекает! Ты что, совсем рехнулась? То кричала, что мужики тебя больше не интересуют, теперь вот Городинским увлеклась. Да только угомонись, не для тебя мальчик.

Женя возмутилась:

— Это почему же не для меня? Много ты понимаешь! Для меня! Как раз для меня! Между прочим, я где-то прочитала: оказывается, мы с ним родились в один день. Вот и скажи теперь, что он не для меня!

Подруга недоуменно уставилась на нее, словно бы пытаясь разобраться — шутит Женька или серьезно говорит. Как-то не хотелось думать, что та и правда слегка умишком тронулась. Но ведь и обижать Женьку тоже не хотелось.

— Подумаешь, — не очень уверенно парировала Лариса. — Мало ли в этот день народу родилось? Точно так же любая другая баба может заявить на него права. Фигня все это, Женька. Ты просто влюбилась в картинку. Ты ж пойми — он ненастоящий, это всего лишь картинка! Ты ж его совсем не знаешь! А он тебя тем более не знает, даже не догадывается о твоем существовании!

Женя совершенно искренне расстроилась:

— Вот именно. А если бы знал… Если бы он меня только увидел, он бы сразу понял, что мы с ним созданы друг для друга.

Лариса возмутилась:

— Нет, ну ты только себя послушай! Женька, ты вообще соображаешь, что говоришь?! Я надеюсь, ты шутишь?

— Какие шутки?.. — едва слышно прошептала Женя.

— Ууу, как тут все запущено, — встревожилась гостья. — Жень, ну ты сама подумай, а? Ну ладно бы девчонка была, ну, скажем, для пятнадцатилетней дурочки в такой влюбленности не было бы ничего ненормального. Ну ты-то, а? Женька, тебе ж двадцать четыре года! Ну должна ведь уже в жизни немножко разбираться! Все эти кумиры… Они ж в другом мире живут. Надо искать нормального мужика, из плоти и крови, а не картинку нарисованную. Нормального! Такого, который бы обнять мог так, чтоб мозги расплавились! От которого бы сознание как потеряла в двадцать четыре, так до семидесяти и прожила бы в одном сплошном обмороке! Такого, чтоб…

Женя нетерпеливо, с неприкрытой злостью в голосе перебила:

— Спасибо, подруга, этого дерьма я уже наелась. Это, знаешь ли, очень неполезно для здоровья, чтоб мозги от любви плавились, да в обмороки падать от объятий. Я вот уже допадалась. Теперь на всю жизнь аллергию на мужиков получила. Потому что никому верить нельзя, ровным счетом никому. Все, все до единого сволочи и предатели!

Лариса обрадовалась, не удержалась от подковырки:

— Ну вот, видишь, ты сама себе противоречишь! А Городинский? Тоже сволочь?

— Ну что ты, Лар? — мечтательно улыбнулась Женя. — Ты ж сама только что говорила — он не настоящий. Просто красивая картинка, просто фантазия. Это как лекарство от прошлого, понимаешь? И вообще. Ты только посмотри в эти глаза, Ларка! Разве они умеют лгать? В них можно утонуть, да, но лгать… Он, наверное, даже слова такого не знает — 'предательство'. Он…

— Уууу… — протянула Лариса. — Подруга, по тебе психолог плачет. Нет, Женька, правда. Ты бы сходила к психологу, а? Как показывает практика, собственными силами ты с проблемой справиться не можешь. А там тебе добрый доктор все объяснит, по полочкам разложит. И снова будешь, как новенькая. А?

Женя обиделась:

— Вот спасибо. Значит, я псих ненормальный, если единственная подруга советует мне полечиться в психушке. Спасибо, дорогая! Ты мне очень помогла! Поддержала по полной программе!

Лариса попыталась сгладить ситуацию:

— Вот только передергивать не надо, ладно? Я тебя не к психиатру, между прочим, отправляю, а всего лишь к психологу.

— Ой, разница-то только в названии! — воскликнула Женя. — Да и то небольшая! Что то 'псих', что другое!

— Ну не скажи, — примирительным тоном заявила Сычева. — Вон, в Америке у каждого есть личный психолог. Они там на кушеточке себе лежат, отдыхают от проблем, от трудов праведных, и рассказывают доброму дяденьке о своих снах и тревогах. А дяденька объясняет, что с ними происходит, отчего в их бедных головках тараканы завелись. И никто их, между прочим, в дурку не отправляет. Пообщались с добрым доктором, баксов двести за час удовольствия отвалили, и пошли себе спокойненько по своим делам.

Женя присвистнула:

— Ну ни фига себе! Это ж какую мне зарплату нужно иметь, чтоб по двести баксов за час общения выкладывать?! Уж лучше я с тобой пообщаюсь. На халяву. Сугубо по дружески.

— Ты со мной на халяву общаешься миллион лет, а тараканы так и не разбежались до сих пор, — горячо возразила Лариска. — Значит, пора пускать в ход тяжелую артиллерию. То есть обратиться к помощи профессионала. Нет, Жень, я серьезно. Если у тебя не получается самой справиться с проблемой, надо же что-то делать. Ну, сходишь разок-другой к психологу. Не поможет — бросишь эти занятия на фиг. А вдруг поможет?

Женя упрямо ответила:

— Лар, я нормальная. И с психикой у меня все в порядке. И если уж я ненавижу мужиков, то согласись, у меня имеются для этого некоторые основания.

— А Городинский? — почти бесхитростно спросила Сычева.

Женя возмутилась:

— А кому плохо от того, что у меня на стене висит его портрет? Между прочим, его именно для того и напечатали, чтобы люди вешали его на стену. И не надо делать из меня психически неуравновешенную личность!

— Так это мне показалось, что кто-то тут в кого-то влюбился? — хитро прищурилась Лариса.

— Ой, Сычева, не передергивай, — скривилась Женя. — Ну мало ли что у кого висит на стене! Ну просто симпатичная мордашка. Это же не значит, что я влюбилась в картинку!

Лариса недоверчиво покачала головой:

— Ну-ну. Так сколько, говоришь, дыроколов продала за отчетный период?

Глава 5

Вряд ли сама Женя отдавала себе отчет в том, что с нею происходит. Да и не было у нее ни малейшего желания в этом разбираться. Ей было просто хорошо. Умом вроде и понимала, что она по-прежнему одна, что в ее жизни нет никакого Городинского, как нет и никого другого — одна, одна, по-прежнему одна. А вот душе как-то изо дня в день становилось легче. Просто одиночество как будто ушло из ее жизни, или, как минимум, отошло с переднего плана, спряталось вглубь.

Женька по-прежнему никогда никуда не ходила. За исключением работы, разумеется. Но работа — это так, это не в счет. Работа — ее обязанность, в некотором роде даже терапия, лекарство от прошлого. Зато после работы стало так приятно возвращаться домой, где ее ждал несравненный Дмитрий Городинский.

Женя могла спокойно заниматься своими делами — Дима ей не мешал, не отвлекал. Но на душе все равно было как-то уютно и тепло, потому что казалось, что он наблюдает буквально за каждым Женькиным движением. Где бы ни была Женя: у окна ли, в кресле, или на диване, даже когда стояла в коридоре между комнатой и прихожей — всегда, буквально каждую минуточку Городинский смотрел на нее с портрета и так мило, так открыто улыбался, что не оставалось буквально никаких сомнений в том, что и он тоже ощущает тот же уют в Женькином присутствии, что и она. И уже ни капельки не беспокоило то, что он никогда не отвечал Жене. Он, может, и молчал, зато его безумно красивые наивно распахнутые глаза говорили о многом.

Незаметно подкралась очередная осень. В преддверии холодов Женя купила новую куртку, а старый шарфик к ней совсем не подходил. Конечно, можно было бы купить готовый, но это, во-первых, вышло бы немножко дороже, во-вторых, вряд ли покупной шарф настолько подошел бы по цвету, как ей того хотелось. Да и вообще — чем еще заниматься долгими осенними вечерами? Женя купила подходящую пряжу, удобно устроилась в кресле, подобрав под себя ноги, и принялась за работу. Спицы мелькали в руках, позвякивали друг о друга. В углу тихонько бормотал телевизор, рассказывая очередные светские сплетни. Было спокойно и уютно, работа спорилась. И вдруг из тихого бормотания телевизора Женя уловила знакомую фамилию. Быстренько прибавила громкости дистанционкой, и в комнате раздался торжественный голос диктора: