Страница 36 из 113
"И когда мы через десять месяцев оказались пред лицом суда, этот последний позволил нам выяснить все то, что в основных чертах было известно и до суда; но как только мы сделали попытку выяснить и доказать, что перед нами в то время не было никакой правительственной власти, что наиболее активные органы ее превратились в контрреволюционные сообщества, попиравшие не только писаные законы, но и все законы человеческой морали, что наиболее доверенные элементы правительственного персонала составляли централизованную организацию всероссийских погромов, что Совет Рабочих Депутатов по существу выполнял задачи национальной обороны, — когда с этой целью мы потребовали приобщения к делу ставшего благодаря нашему процессу известным письма Лопухина и, главное, допроса самого Лопухина в качестве свидетеля, суд, не стесняясь соображениями права, властной рукой закрыл нам уста. Таков третий этап правосудия.
"И, наконец, когда дело доведено до конца, когда приговор произнесен, выступает гр. Витте и делает попытку очернить своих политических врагов, которых он, по-видимому, считает окончательно поверженными. С такою же решительностью, с какою чиновники охранного отделения уверяли, что не видали ни одного погромного листка, гр. Витте утверждает, что не имел никаких сношений с Советом Рабочих Депутатов. С такою же решительностью и — с такою же правдивостью.
"Мы спокойно оглядываемся на эти четыре ступени официального суда над нами. Представители власти лишили нас "всех прав" и отправляют нас всех в ссылку. Но они не могут, они не в силе лишить нас права на доверие пролетариата и всех честных сограждан. По нашему делу, как и по всем другим вопросам нашего национального бытия, последнее слово скажет народ. С полным доверием мы апеллируем к его совести".
4 ноября 1906 г. Дом предв. заключения.
"1905".
Совет и прокуратура
Процесс СРД представляет лишь отдельный эпизод в борьбе революции с правительством петергофских заговорщиков. Вряд ли даже среди полицейских представителей прокуратуры найдется кто-нибудь, кто действительно думал бы, что привлечение к ответственности членов Совета есть юридически закономерный акт, что процесс начат и ведется по самостоятельной инициативе судебной власти, что он совершается во имя "внутренних запросов" права. Всякий и каждый понимает, что арест Совета есть акт не юридический, а военно-политический, что он представляет собою один из моментов той кровавой кампании, которую ведет отверженная и поруганная народом власть.
Мы не входим здесь в рассмотрение вопроса о том, почему из всех возможных методов расправы с представителями рабочих избран сравнительно сложный путь суда Судебной Палаты с сословными представителями. В распоряжении власти имеется целый ряд других средств, не менее действительных, но более простых. Помимо богатого арсенала административных мер, можно указать на военный суд, или на тот суд, имени которого, правда, нет в учебниках права, но который с успехом применялся во многих местах. Он состоит в том, что обвиняемым рекомендуют отойти на несколько шагов от судей и повернуться к ним спиной. Когда подсудимые выполняют эту процессуальную обрядность, раздается залп, который означает собою судебный приговор, не допускающий ни апелляции, ни кассации.
Но факт таков, что правительство, вместо того чтобы расправиться застеночным путем с 52 лицами, отмеченными его агентами, организовало судебный процесс, и притом не просто процесс 52 лиц, а процесс Совета Рабочих Депутатов. Этим самым оно вынуждает нас к критике занятой им юридической позиции.
Обвинительный акт гласит, что поименованные в нем 52 лица обвиняются в том, что "вступили участниками в сообщество… заведомо для них поставившее целью своей деятельности насильственное посягательство на изменение установленного в России основными законами образа правления и замену его демократической республикой"… В этом вся суть обвинения, которое должно отвечать содержанию 101 и 102 ст. ст. Уголовного Уложения.
Таким образом обвинительный акт рисует Совет Рабочих Депутатов как революционное «сообщество», объединившееся на почве заранее формулированной политической задачи, как организацию, каждый участник которой самым фактом своего вступления в нее подписывается под определенной заранее начертанной политической программой. Такое определение Совета стоит в глубоком противоречии с той картиной возникновения «сообщества», какую дает сам обвинительный акт. На первой странице его мы читаем, что инициаторы создания будущего Совета призывали "избрать депутатов в Рабочий Комитет, который придаст рабочему движению организованность, единство и силу" и явится "представителем нужд петербургских рабочих перед остальным обществом". "И действительно — продолжает обвинительный акт — тогда же на многих фабриках состоялись выборы депутатов". Какова же была политическая программа складывавшегося Совета? Ее не было вовсе. Мало того: ее и не могло быть, ибо Совет, как мы видели, образовывался не на начале подбора политических единомышленников (как партия или заговорщическая организация), а на начале выборного представительства (как дума или земство). Из самых условий образования Совета с несомненностью вытекает, что поименованные в обвинительном акте лица, так же как и все остальные члены Совета, вступали не в заговорщическое сообщество, которое заведомо для них ставило своей целью насильственное ниспровержение существующего образа правления и создание демократической республики, но в представительную коллегию, направление работ которой должно было лишь определиться дальнейшим сотрудничеством ее членов.
Если Совет есть сообщество, предусмотренное 101 и 102 ст. ст., то где границы этого сообщества? Депутаты входят в Совет не по собственному желанию, как члены сообщества, — их посылают в Совет избиратели. В свою очередь, коллегия избирателей никогда не распускается. Она всегда остается на заводе, пред ней депутат дает отчет в своих действиях, она через своего депутата самым решительным образом влияет на направление деятельности Совета. По всем важнейшим вопросам — стачки, борьба за 8-часовой рабочий день, вооружение рабочих — инициатива исходила не от Совета, но от более передовых заводов. Собрание рабочих-избирателей выносило резолюции, которые вносились депутатами в Совет. Таким образом организация Совета была фактически и формально организацией огромного большинства петербургских рабочих. В основе этой организации лежала совокупность избирательных коллегий, по отношению к которым Совет играл в известном смысле такую же роль, как Исполнительный Комитет по отношению к самому Совету. Обвинительный акт в одном случае признает это самым категорическим образом. "Стремление Рабочего Комитета[23] остигнуть всеобщего вооружения, — говорит он, — высказано было… в постановлениях и резолюциях отдельных организаций, входивших в состав Рабочего Комитета", и далее, обвинительный акт приводит соответственное постановление собрания рабочих печатного дела. Но если Союз Рабочих Печатного Дела, и по мнению прокуратуры, "входил в состав" Совета (точнее: в состав организации Совета), то очевидно, что тем самым каждый член союза оказывается членом сообщества, поставившего себе целью насильственное ниспровержение существующего строя. Но не только Союз Рабочих Печатного Дела, рабочие каждой фабрики, каждого завода, послав депутатов в Совет, тем самым, как коллегия, вступали в организацию петербургского пролетариата. И если бы прокуратура имела в виду полное и последовательное применение 101 и 102 ст. ст., по точному их смыслу и духу, на скамье подсудимых должны бы оказаться не меньше 200 тысяч петербургских рабочих. Такова же точка зрения самих этих рабочих, которые в июне в целом ряде решительных резолюций требовали привлечения их к суду. И это требование — не только политическая демонстрация: это — напоминание прокуратуре об ее элементарных юридических обязанностях.
23
Так иногда назывался в первое время Совет.