Страница 29 из 113
Сословные интересы привилегированных, испуг имущих, мстительная злоба бюрократии, готовность подкупленных, темная ненависть одураченных, — все смешалось в один отвратительный кроваво-грязный ком реакции. Из Царского Села отпускали золото, министерство Дурново плело петли подпольного заговора, наемные убийцы точили ножи…
А революция неудержимо росла. К ее основной армии, промышленному пролетариату, присоединялись все новые и новые отряды. В городах происходили митинги дворников, швейцаров, поваров, домашней прислуги, полотеров, официантов, банщиков, прачек. На собраниях и в прессе появляются удивительные фигуры: «сознательные» строевые казаки, станционные жандармы, городовые, околоточные и даже кающиеся сыщики. Социальное землетрясение выбрасывает из каких-то таинственных глубин все новые и новые слои, о существовании которых никто не помнит в мирное время. Мелкие чиновники, тюремные надзиратели, военные писаря сменяют друг друга в помещениях революционных газет.
Ноябрьская стачка оказала огромное влияние на армию. Волна военных митингов прокатилась по всей стране. По казармам носился дух мятежа. Здесь недовольство возникает обычно на почве солдатских нужд, быстро нарастает и принимает политическую окраску. Начиная с двадцатых чисел ноября, происходят серьезнейшие солдатские волнения в Петербурге (среди матросов), Киеве, Екатеринодаре, Елисаветполе, Проскурове, Курске, Ломже… В Варшаве гвардейцы требуют освобождения арестованных офицеров. Со всех сторон идут сведения о том, что вся маньчжурская армия охвачена пламенем восстания. 28 ноября в Иркутске происходит митинг, в котором принимают участие все войска гарнизона — около 4 тыс. солдат. Под председательством унтер-офицера постановлено присоединиться к требованию Учредительного Собрания. Во многих городах солдаты на митингах братаются с рабочими. 2 и 3 декабря открываются волнения в войсках московского гарнизона. Митинги, в которых принимают участие даже казаки, шествия по улицам под звуки марсельезы, удаление офицеров из некоторых полков… И, наконец, как революционный фон для котлом кипящего города — пылающие в огне крестьянского восстания губернии. В конце ноября и начале декабря аграрные беспорядки охватывают длинный ряд уездов: в центре под Москвою, на Волге, на Дону, в Царстве Польском непрерывно идут крестьянские стачки, разгромы казенных винных лавок, поджоги имений, захват имущества и земли. Вся Ковенская губерния охвачена литовским крестьянским восстанием. Из Лифляндии идут вести, одна тревожнее другой. Помещики бегут из своих имений, провинциальные администраторы покидают свои посты…
Достаточно лишь ясно представить себе ту картину, которую представляла собою Россия в это время, чтобы понять, как неотвратимо было декабрьское столкновение. "Нужно было уклониться от борьбы", говорят задним числом некоторые мудрецы (Плеханов). Точно дело идет о шахматной партии, а не об элементарном движении миллионов!..
"Совет рабочих депутатов, — писало "Новое Время", — не унывает, продолжает действовать энергично и печатает свои распоряжения чисто спартанским языком, — кратко, ясно и понятно, — чего отнюдь нельзя сказать о правительстве гр. Витте, которое предпочитает длинный и скучный язык меланхолической девы". 3 декабря правительство Витте, в свою очередь, заговорило "кратко, ясно и понятно": оно окружило здание Вольно-Экономического Общества войсками всех родов оружия и арестовало Совет.
В 4 ч. дня собрался Исполнительный Комитет. Порядок дня был заранее дан конфискацией газет, каторжными правилами о стачках и заговорщической телеграммой Дурново. Представитель Центрального Комитета социал-демократической партии (большевиков) вносит от имени партии предложение: принять вызов абсолютизма, снестись немедленно со всеми революционными организациями страны, назначить день открытия всеобщей политической стачки, призвать к действию все силы, все резервы и, опираясь на аграрные движения и волнения солдат, идти навстречу решительной развязке…
Делегат Железнодорожного Союза выражает уверенность, что созванный на 6 декабря железнодорожный съезд несомненно выскажется за забастовку.
Представитель Почтово-Телеграфного Союза высказывается за предложение партии и надеется, что общее выступление вдохнет новую жизнь в потухающую почтово-телеграфную стачку… Прения прерываются известием, что сегодня предстоит арест Совета. Через полчаса приходит подтверждение. К этому времени большой зал в два счета уже успел наполниться делегатами, представителями партий, корреспондентами и гостями. Исполнительный Комитет, заседающий во втором этаже, решает удалить нескольких своих членов, чтоб сохранить преемственность на случай ареста. Но поздно! Здание окружено солдатами Измайловского гвардейского полка, верховыми казаками, городовыми, жандармами… Топот ног, звон шпор, лязг оружия наполняют здание. Бурные протесты делегатов доносятся снизу. Председатель открывает окно второго этажа, перегибается вниз и кричит: "Товарищи, сопротивления не оказывать! Мы заранее объявляем, что здесь может раздаться только полицейский или провокаторский выстрел"… Через несколько минут солдаты поднимаются во второй этаж и становятся у входа в помещение Исполнительного Комитета.
Председатель (обращаясь к офицеру). Предлагаю закрыть двери и не мешать нашим занятиям.
Солдаты остаются в коридоре, но дверей не закрывают.
Председатель. Заседание продолжается. Кто хочет слова?
Представитель Союза Конторщиков. Своим сегодняшним актом грубого насилия правительство подкрепило доводы в пользу всеобщей забастовки. Оно предрешило ее… Исход нового решительного выступления пролетариата зависит от войск. Пусть же они встанут на защиту родины! (Офицер поспешно закрывает дверь. Оратор повышает голос.) И сквозь закрытые двери донесется до солдат братский призыв рабочих, голос измученной страны!..
Дверь раскрывается, в комнату вползает бледный, как смерть, жандармский ротмистр (он боялся пули), за ним дюжины две городовых, которые размещаются за стульями делегатов.
Председатель. Объявляю заседание Исполнительного Комитета закрытым.
Снизу доносится громкий и дружный металлический стук; кажется, будто там работает десяток кузнецов над наковальнями: это делегаты портят и разбивают свои браунинги, чтобы не достались в руки полиции.
Начинается обыск. Все отказываются называть себя. Обысканные, описанные и занумерованные поступают под конвой полупьяных гвардейцев.
Петербургский Совет Рабочих Депутатов — в руках заговорщиков Царского Села.
"1905".
Декабрь
4 декабря Московский Совет Депутатов присоединяется к "финансовому манифесту", а 6 декабря — под непосредственным давлением крупных волнений в московском гарнизоне — Совет, охватывавший к этому времени 100 тыс. рабочих, постановляет вместе с революционными партиями объявить в Москве на завтра, 7 декабря, всеобщую политическую стачку и стремиться перевести ее в вооруженное восстание. Конференция депутатов 29 железных дорог, собравшаяся в Москве 5–6 декабря, постановила присоединиться к постановлению Совета. Такое же решение принял и почтово-телеграфный съезд.
В Петербурге забастовка открылась 8-го, на следующий день достигла апогея, а 12-го уже пошла на убыль. Она протекала гораздо менее дружно, чем ноябрьская, и охватила не более двух третей рабочих. Нерешительность Петербурга объясняется тем, что именно здесь рабочие яснее, чем где бы то ни было, понимали, что дело идет на этот раз не о стачечной манифестации, а о борьбе на жизнь и смерть. 9 января неизгладимо врезалось в сознание масс. Лицом к лицу с чудовищным гарнизоном, ядро которого образуют гвардейские полки, петербургские рабочие не могут брать на себя инициативу революционного восстания; их миссия — как это показала октябрьская стачка — нанести последний удар абсолютизму, уже потрясенному восстанием в остальной стране. Только крупная победа в провинции могла создать в Петербурге психологическую возможность решительных действий. Но этой победы не было — и колебания сменились отступлением.