Страница 27 из 113
Практически-находчивый и деловитый человек, энергичный и умелый председатель, хотя и посредственный оратор, импульсивная натура без политического прошлого и без политической физиономии, Хрусталев оказался как нельзя лучше приспособленным к той роли, которую он сыграл в конце 1905 года. Рабочие массы, революционно настроенные и с резким классовым чувством, были, однако, в большинстве лишены партийной определенности. То, что мы сказали выше о самом Совете, здесь можно отнести к Хрусталеву. Все социалисты с прошлым были партийными людьми, а кандидатура партийного человека внесла бы трения в среду Совета в самый момент его возникновения. С другой стороны, политическая неопределенность Хрусталева облегчала Совету его сношения с непролетарским миром, особенно с интеллигентскими организациями, оказавшими Совету значительную материальную помощь. Доверяя председательство беспартийному лицу, социал-демократия рассчитывала на свой политический контроль. Она не ошиблась. Уже через 3–4 недели колоссальный рост ее влияния и силы сказался, между прочим, и в том, что Хрусталев публично заявил о своем присоединении к социал-демократии (к меньшевикам).
Чего думало правительство достигнуть арестом Хрусталева? Надеялось ли оно путем устранения председателя разрушить организацию? Это было бы, пожалуй, слишком тупоумно — даже для Дурново. Трудно, однако, на вопрос о мотивах ответить вполне определенно уже потому, что мотивы были, вероятно, неясны самим реакционным заговорщикам, которые собрались в Царском Селе для обсуждения судеб революции, а разрешились отдельной жандармской мерой. Во всяком случае арест председателя при тех условиях, при каких он был произведен, получал для Совета огромное симптоматическое значение. Для всякого, кто накануне мог еще сомневаться в этом, стало ясно, как день, что для обеих сторон отступления нет, что решительное столкновение неизбежно и что нас отделяют от него не месяцы и не недели, а дни.
"1905".
Последние дни Совета
Покинуть после ареста Хрусталева открытую арену Совет не мог: свободно избранный парламент рабочего класса, он был силен именно открытым характером своей деятельности. Распустить свою организацию — значило добровольно открыть крепостные ворота врагу. Оставалось идти прежней дорогой — навстречу конфликту. На заседании Исполнительного Комитета 26 ноября представитель партии социалистов-революционеров ("сам" Чернов) предложил издать заявление, что на каждую меру правительственной репрессии Совет будет отвечать террористическим ударом. Мы выступили против этого: в тот небольшой срок, который оставался до открытия военных действий, Совет должен был как можно теснее натянуть связи с другими городами, с Крестьянским, Железнодорожным, Почтово-Телеграфным Союзами, с армией; для этой цели еще в середине ноября были отправлены два делегата — один на юг, другой на Волгу; между тем террористическая погоня за отдельными министрами, несомненно, поглотила бы все внимание и всю энергию Исполнительного Комитета. Мы предложили внести на заседание Совета следующую резолюцию: "26 ноября царским правительством взят в плен председатель Совета Рабочих Депутатов тов. Хрусталев-Носарь. Совет Р. Д. выбирает временный президиум и продолжает готовиться к вооруженному восстанию". Как кандидаты в президиум были намечены три лица: докладчик Исполнительного Комитета Яновский (под именем Яновского фигурировал в Совете автор этой книги), кассир Введенский (Сверчков) и депутат от Обуховского завода рабочий Злыднев.
Общее собрание Совета происходило на следующий день открыто, как всегда. Присутствовало 302 депутата. Настроение царило нервное. Многие члены Совета хотели немедленного и прямого ответа на партизанский набег министерства. Но после кратких прений собрание единодушно принимает резолюцию Исполнительного Комитета и закрытой баллотировкой выбирает предложенных им кандидатов в президиум.
Присутствующий на заседании представитель Главного Комитета Крестьянского Союза докладывает собранию о постановлении ноябрьского съезда Союза: не давать правительству рекрут и податей и брать назад вклады из государственных банков и сберегательных касс. Ввиду того что Исполнительный Комитет еще 23 ноября принял резолюцию, приглашающую рабочих, "ввиду наступающего государственного банкротства", принимать уплату жалованья только золотом и извлекать свои вклады из сберегательных касс, делается постановление о том, чтобы обобщить эти меры финансового бойкота и изложить их в манифесте к народу — от имени Совета, Крестьянского Союза и социалистических партий.
Возможны ли будут дальнейшие общие собрания пролетарского парламента? Уверенности в этом нет. Собрание постановляет, в случае невозможности созвать Совет, передать его функции Исполнительному Комитету в расширенном составе. После ареста Совета 3 декабря его полномочия на основании этого решения перешли к Исполнительному Комитету второго Совета.
Затем собрание выслушивает горячие приветствия от имени сознательных солдат финляндских батальонов, от польской социалистической партии, от Всероссийского Крестьянского Союза. Делегат его обещает в решительный час братскую поддержку революционного крестьянства. При неописуемом энтузиазме депутатов и гостей, под непрерывный гром аплодисментов и возгласов представитель Крестьянского Союза и председатель Совета обмениваются рукопожатиями. Собрание расходится глубокой ночью. Последним покидает свое место дежуривший, как всегда, у входа по распоряжению градоначальника наряд полиции. Для характеристики положения интересно отметить, что в этот самый вечер маленький полицейский чиновник по распоряжению того же градоначальника не допустил легального и мирного собрания буржуазных избирателей с Милюковым во главе…
Большинство петербургских заводов присоединилось к резолюции Совета, которая нашла также сочувственный отклик в резолюциях Московского и Самарского Советов, Железнодорожного и Почтово-Телеграфного Союзов, а также ряда местных организаций. Даже центральное бюро Союза Союзов присоединилось к постановлению Совета и выпустило призыв "ко всем живым элементам страны" — деятельно готовиться к близкой политической стачке и к "последней вооруженной схватке с врагами народной свободы".
Однако, среди либеральной и радикальной буржуазии октябрьские симпатии к пролетариату успели остыть. Положение становилось все более острым, и либерализм, ожесточаемый собственной бездеятельностью, угрюмо ворчал по адресу Совета. Рядовой обыватель, мало причастный к политике, относился к Совету полу-доброжелательно, полу-подобострастно. Когда он боялся, что в пути его застигнет железнодорожная стачка, он заходил за справкой в бюро Совета. Сюда же он приходил сдавать свою телеграмму во время почтово-телеграфной забастовки, и, если бюро признавало телеграмму достаточно важной, она отправлялась. Так, вдова сенатора Б., тщетно обегав канцелярии министров, в конце концов обратилась по поводу важной семейной телеграммы к содействию Совета. Его письменный ордер освобождал обывателя от выполнения законов. Граверная мастерская согласилась сделать печать для нелегального Почтово-Телеграфного Союза, только получив письменное «разрешение» Совета. Северный Банк учел Совету просроченный чек. Типография морского министерства запрашивала Совет, бастовать ли ей. К нему же обращались в опасные минуты, ища защиты от частных лиц, чиновников и даже от правительства. Когда Лифляндская губерния была объявлена на военном положении, латышская часть петербургского населения просила Совет "сказать свое слово" по поводу нового насилия царизма. 30 ноября обратился к Совету союз санитаров, которых Красный Крест завлек на войну путем заманчивых обещаний, а затем отпустил ни с чем: арест Совета прервал его энергичную переписку по этому поводу с главным правлением Красного Креста. В помещении Совета всегда толпились всевозможные просители, ходатаи, жалобщики, обиженные, чаще всего рабочие, прислуга, приказчики, крестьяне, солдаты, матросы… У иных было совершенно фантастическое представление о могуществе Совета и о его методах. Так, один слепой инвалид, участвовавший в русско-турецкой войне, весь в крестах и медалях, жаловался на горькую нужду и просил, чтобы Совет "нажал на самого" (т.-е. на царя)… Были заявления и ходатайства из отдаленных мест. Уездные жители одной из польских губерний прислали Совету после ноябрьской стачки благодарственную телеграмму. Какой-то старый казак жаловался Совету из Полтавской губернии на несправедливость князей Репниных, которые 28 лет эксплуатировали его в качестве конторщика, а затем уволили без объяснения причин. Старик просил Совет оказать давление на князей Репниных. На адресе этого любопытного ходатайства значилось только: Петербург, Рабочее правление, — тем не менее революционная почта безошибочно доставила пакет по назначению. Из Минской губернии прибыл в Совет за справкой нарочный депутат от артели по земляным работам, которой помещик хотел уплатить 3.000 руб. какими-то акциями по пониженной цене. "Как быть? — спрашивал присланный. — И взять-то охота, и боязно: слышали мы, что ваше правительство хочет, чтоб рабочие заработок свой получали чистоганом: золотом или серебром". Оказалось, что акции помещика не имеют почти никакой цены… Вести о Совете только под конец его деятельности начали доходить до деревни. Обращения от крестьян становились все чаще. Черниговцы просили связать их с местной социалистической организацией, могилевцы прислали ходоков с приговорами нескольких сходов о том, что они будут действовать заодно с городскими рабочими и Советом.