Барчестерские башни

Затем гость пошел косяками: мистер и миссис Куиверфул и их три старшие дочери; мистер и миссис Чэдуик и их три дочери; дородный канцлер, его жена и сын — оксфордский богослов. Щуплый пребендарий без какой-либо обузы; мистер Хардинг с Элинор и мисс Болд; настоятель, опирающийся на руку костлявой старой девы, единственного своего дитяти и весьма ученого знатока камней, папоротников, садовых растений и паразитов, автора книги о лепестках. Мисс Трефойл была по-своему замечательной женщиной. Затем явился с женой мистер Финни, стряпчий, к большому смущению тех, кто не привык видеть его в гостиных. Явились все пять барчестерских врачей и старик Скалпен, удалившийся от дел аптекарь и зубодер, которого карточка епископа впервые навела на мысль, что и он принадлежит к высшему сословию. Затем вошел архидьякон с женой и старшей дочерью Гризельдой, тоненькой бледной девушкой лет семнадцати, которая застенчиво жалась к матери и смотрела на мир спокойными внимательными глазами — со временем она обещала стать настоящей красавицей.

Комнаты заполнились, образовались группки, а новые гости все здоровались с епископом и тут же отходили, дабы не отнимать времени у великого человека. Архидьякон сердечно пожал руку доктору Стэнхоупу, а миссис Грантли села рядом с его женой. Миссис Прауди величественно расхаживала по зале, оказывая внимание каждому гостю в соответствии с его качеством — как это делал мистер Слоуп с вином. Но кушетка по-прежнему пустовала, и бдительный капеллан уже спас ее от двадцати пяти дам и пяти джентльменов.

— Почему она не едет? — думал епископ. Его мысли были так заняты синьорой, что он забывал держаться а la епископ.

Наконец к подъезду подкатила карета — так лихо еще никто не подъезжал,— и поднялась суматоха. Доктор Стэнхоуп отошел в дальний угол гостиной, чтобы не видеть появления дочери. Миссис Прауди вся встрепенулась в предчувствии чего-то значительного, епископ инстинктивно понял, что это прибыла ла синьора Висинирони, а мистер Слоуп поспешил в переднюю, дабы оказать необходимое содействие.

Однако его чуть было не опрокинула и не растоптала процессия, с которой он столкнулся на ступеньках крыльца. Кое-как устояв на ногах, он последовал за ней вверх по лестнице. Синьору несли головой вперед; голову ее опекали брат и слуга-итальянец, специально этому обученный, а ноги находились под опекой горничной и пажа. Шествие замыкала Шарлотта Стэнхоуп, следившая за тем, чтобы все было изящно и благопристойно. Таким порядком они без труда добрались до гостиной; все расступились, и синьора была водворена на кушетку. Она заблаговременно прислала лакея узнать, справа будет стоять кушетка или слева: от этого зависело, как ей следует одеться, а главное — на какую руку нанизать браслеты.

И платье было ей весьма к лицу: белое бархатное, отделанное на груди и рукавах белым кружевом и жемчугом. Ее лоб охватывала алая бархотка с чудесным мозаичным купидоном посредине — его крылья были ослепительно лазурными, а щечки нежно розовыми. На руке, которая благодаря ее позе была открыта, сверкали три браслета с разными камнями. На сиденье кушетки, подушки и спинку была брошена алая шаль, которая скрывала ноги возлежавшей на ней синьоры. Ее красота, неподвижность, белизна платья, оттенявшаяся багряным фоном, эта прелестная головка, эти большие, дерзкие, сверкающие глаза приковали бы взор всякого мужчины и всякой женщины.

И в течение минуты взоры всех мужчин и всех женщин в гостиной были прикованы к ней.

Ее носильщики также заслуживали взгляда. Итальянские слуги, у себя на родине, возможно, ничем не примечательные, казались весьма примечательными во дворце барчестерского епископа. Особенно лакей — многие даже не сразу поняли, слуга ли это или друг дома. Подобные же сомнения вызвал и Этельберт. На лакее был черный сюртук свободного покроя. На его толстой самодовольной физиономии не было ни усов, ни бороды, а шею обвивал черный шелковый шарф. Епископ ему было поклонился, но прекрасно вымуштрованный лакей, словно не заметив этого, вышел из гостиной вместе с горничной и пажом.

Этельберт Стэнхоуп был с ног до головы одет в голубое. На нем был голубой сюртук, свободнейшего покроя и очень короткий, с лазурно-голубой шелковой отделкой. Жилет из голубого атласа, пышный голубой галстук, скрепленный у горла коралловым кольцом, и чрезвычайно широкие голубые панталоны, почти достигавшие пола, довершали его наряд. Его мягкая пышная борода была мягче и пышнее, чем когда-либо.

Епископ, раз промахнувшись, счел его слугой и посторонился, давая ему дорогу. Но Этельберт скоро вывел его из заблуждения.

ГЛАВА XI

Прием у миссис Прауди. Окончание.

Епископ Барчестерский, если не ошибаюсь? — спросил Берти Стэнхоуп, дружески протягивая руку.— Рад с вами познакомиться. А тут тесновато, э?

Он был прав. Они оказались за изголовьем кушетки: епископ попал туда, намереваясь поздороваться с гостьей, а Берти — укладывая сестру. И теперь им негде было повернуться.

Епископ быстро пожал протянутую руку, кивнул заученным кивком и выразил удовольствие от знакомства с... Он умолк, не зная, кто перед ним — синьор, граф или князь.

— Моя сестра доставила вам столько хлопот! — сказал Берти.

— О, что вы! — Епископ был счастлив видеть у себя синьору Висинирони (по крайней мере, так он сказал) и попробовал выбраться на волю. Во всяком случае, он узнал, что его странные гости — брат и сестра. Значит, это синьор Висинирони... или граф, или князь. Как чисто он говорит по-английски! Почти без акцента!

— Ну как, Барчестер вам нравится? — осведомился Берти.

Епископ величественно сказал, что Барчестер ему нравится.

— Вы ведь тут, кажется, недавно,— заметил Берти.

— Да, недавно,— подтвердил епископ, пытаясь протиснуться между спинкой кушетки и тучным священником, который через вышеупомянутую спинку вперял пристальный взор в синьору.

— Вы ведь раньше епископом не были?

Доктор Прауди сказал, что это — его первая епархия.

— А! Я так и думал. Но вас же иногда переводят?

— Перемещения иногда бывают,— сказал доктор Прауди.— Но реже, чем прежде.

— Ну, ведь бенефиции урезали так, что они теперь повсюду почти одинаковы, не правда ли? — спросил Берти.

На это епископ ответить не пожелал и опять попытался отодвинуть тучного священника.

— Зато, наверное, заботы разные? Много у вас работы в Барчестере? — продолжал Берти тоном молодого чиновника адмиралтейства, беседующего с собратом из министерства финансов.

— Обязанности епископа англиканской церкви весьма нелегки,— с суровым достоинством ответил доктор Прауди.— Ответственность, возложенная на него, поистине велика.

— Неужели? — сказал Берти, широко раскрывая свои удивительные голубые глаза.— Ну, ответственность меня не пугает. Я ведь раньше подумывал стать епископом.

— Подумывали стать епископом? — Доктор Прауди был поражен.

— То есть священником. Сперва священником, а потом епископом, знаете ли. Раз начав, я довел бы дело до конца. Но в целом католическая церковь мне нравится больше.

Обсуждать этого епископ не мог, а потому промолчал.

— Вот мой отец не довел дела до конца,— продолжал Берти.— Наверное, ему надоело постоянно повторять одно и то же. Да, кстати, епископ, вы уже видели моего отца?

Епископ совсем растерялся. Видел ли он его отца? Нет, он не имел этого удовольствия, но надеется... Тут епископ твердо решил нажать посильнее и сдвинуть с места толстяка священника.

— Он где-то тут,— сказал Берти,— и, наверное, скоро подойдет. Да, кстати, вы много знаете об иудеях?

Но епископ узрел спасительную лазейку.

— Прошу прощения,— сказал он,— я должен обойти залу.

— Пожалуй, я пойду с вами,— ответил Берти.— Тут ужасно жарко, не так ли? — осведомился он у тучного священника, с которым вступил в тесное соприкосновение.— Кушетку поставили очень неудачно — давайте-ка передвинем ее. Поберегись, Маделина!

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.