Страница 5 из 41
Лаптяня, взяв костыль за нижний конец, поскакал к Огурцу, но тот, не желая быть казненным, помчался прочь. Мишаня толкнул Глеба в бок:
— Понял? У нас большие строгости…
На бегу Огурец приостановился и мстительно прокричал, чтобы уязвить атамана:
— Га-га-га!
Атаман, забыв о своей важности, сорвался с трона и лично пустился вдогон, благодаря своим длинным ногам больше напоминая не гуся, а страуса. Однако Огурца он не догнал, вернулся и опять сел на трон, сказав:
— Ладно. Все равно не уйдет от моей могущественной руки!
Да Огурец уходить никуда и не собирался: он стал похаживать в отдалении, делая вид, что рвет и нюхает цветочки, дожидаясь, когда с атамана сойдет гнев и можно будет вернуться.
Отдышавшись, атаман спросил Глеба:
— Ну как? Очень испугался? Страшный я?..
Несообразительный Глеб, улыбаясь, покачал головой.
Атаман нахмурился:
— А ты бойся! Я грозный!.. Вот сейчас тобой займемся, посмотрим, что запоешь… Русский воин Лаптяня!..
Но заняться Глебом не пришлось, потому что кто-то крикнул:
— Тараканыч идет!
Вдоль берега неторопливо шел Иван Тараканыч в вышитой рубашке, со складным стульчиком в руке.
На Гусиновке он отличался своим умом, строгостью, уменьем обо всем рассуждать, всех учить, выражаясь при этом обстоятельно и научно.
Увидев диковинного мальчишку, Тараканыч сразу понял, что этот мальчишка приезжий, остановился около Глеба и, поведя рукой кругом, благожелательно сказал:
— Вот, молодой человек, это прямо курортное место, достойное современного внимания… Этот дикий, но исключительно привлекательный вид…
Но тут послышался чей-то крик, и ребята заметили вдалеке возле небольшой лужицы дородную краснолицую бабку — знаменитую квартирантку Братца Кролика, тетку Федотьевну, которая махала им рукой и кричала:
— Ребяты, эй, ребяты, слышь, бягите скорее! Чаго на шла-то! Чуду-то какую!
Разбойники побежали к ней. Даже Иван Тараканыч заспешил вслед за ними.
В лужице плавало что-то похожее на рыжий конский волос, но только волос этот был живой! Он извивался во все стороны, а когда тетка Федотьевна коснулась его палкой, упруго скрутился, как пружинка.
Тетка Федотьевна объяснила:
— Это, ребяты, зовется — живой волос! Ишь как он, ишь! Глянь-кось, глянь-кось!.. Так и завивается, чисто змей, прости бог! Таперя вам в речку надоть погодить лазить, а то он подкрадется откуда-нито, вольется да так весь, и влезя! А как до сердца дойдеть, тады человек и помирая!
Все смотрели на подоспевшего Ивана Тараканыча, ожидая, что скажет он.
Иван Тараканыч долго наблюдал за шевелением волоса, задумчиво жуя губами, потом значительно произнес:
— Чтобы сразу разрешить и ликвидировать обнаруженное недоразумение, могу сказать вполне соответственно и правдоподобно: это волос, живое вещество…
— Бряхать не буду, — перебила его тетка Федотьеьна. — А вот была я еще у девках, жили мы у селе, у Чачорах, и был там один человек, по-улишному дражнили — Галифешкин, как с той еще войны первый заявился он в этих штанах — галифе… Однова и пойди этот Галифешкин у болото — тялушку искать, а сам пьяный-распьяный…. Босой, потому как обувки тады не дюже много было, блюли обувку, не как нонче… Да-а… Уж где ево там шуты носили, только прибягая он весь мокра-ай, у грязе, а сам воеть, а сам воеть странным голосом! «Волос, грит, мне у пятку заполз!» Знать, где у болоте он хоронился до время, этот волос, а Галифешкин ему на зуб и попади! А мы тады были народ сера-ай да темна-ай, как чурбаки! Надоть к фершалу, а фершал Василь Лукич от нас осмнадцать верст, а без самогонки и не поедя, одной самогонкой и жив был… Ну, мы энту ногу-та, на какуя Галифешкин указал, веревкой перехватили потужея, чтоб волос выше не полез… Лекше, лекше, отойди от вязанки! — вдруг закричала она.
Оказывается, одиноко бродивший по окрестностям Огурец обнаружил оставленную теткой Федотьевной вязанку травы, перевитую травяным пояском, и для развлечения принялся приподнимать ее за поясок, который, конечно, разорвался, и трава рассыпалась. Он сразу стрельнул вдоль берега прочь, а тетка Федотьевна поспешила к своей вязанке, ругаясь:
— Чтоб ты провалился, антихрист! Вот наказание-то! Чтоб тебя шуты взяли, проклятого!..
Братец Кролик крикнул ей вслед:
— Тетка Федотьевна, а Галифешкин что ж?
Тетка Федотьевна, не оборачиваясь, махнула рукой, из чего все поняли, что Галифешкин, должно быть, помер. Иван Тараканьи рассказом тетки Федотьевны остался почему-то недоволен и сказал:
— Федотьевна — женщина с простым низшим, сельским образованием… С детства до старости отдала свою жизнь исключительно по чтению над покойниками… И своими передаваемыми разными сведениями может вызвать неожиданное оглашение на весь город!.. Я тоже по известной причине старого времени не достиг соответствующей специальности, но в состоянии оценить этот факт по достоинству и с обеих сторон…
— Значит, он правда впивается? — спросил Гусь.
— Согласно воспроизведенного Федотьевной данного примера фактической действительности причин для этого достаточно, даже чрезмерно…
— А что с ним делать?
— Волосу надо прекратить его существование… А вам приобретенные сведения политично и в своих интересах спрятать в глубокий архив… а то по детскому впечатлению можете создать большую фантазию в народе и по всей окружности…
Иван Тараканыч прошествовал дальше по берегу, а ребята остались глазеть на диковинку, плавающую в луже.
— Хорошо, что тетка Федотьевна его увидела, когда мы еще не успели начать купаться! — взволновался Братец Кролик. — Они, наверно, по всей речке развелись, раз один даже в такую лужицу мелкую заполз! Кто-нибудь сейчас уже бы кувыркался, как начал бы он под кожей продеваться да везде лазать, пока не дошел до сердца или до мозгов!..
— Все это неправда! — вдруг сказал Глеб.
— Неправда-а? — тоненьким голоском завопил Братец Кролик. — А откудова ты можешь знать, правда это или неправда, когда ты в волосах ничего не понимаешь, раз они в вашей Сибири, может, не живут, а только в наших краях живут?
— Я читал в журнале!
— В журнали-и?.. Значит, ты журналу веришь, а живой тетке Федотьевне не веришь, как она своими ушами слышала, как он кричал аж каким-то странным голосом?.. Значит, она, по-твоему, врет, да-а?..
— А ну-ка покажи нам тот журнал, где про волоса описывается!.. — сказал явившийся тут Огурец, издали почуявший, что атаману сейчас не до него. Глеб смутился:
— У меня его нет…
— Ага! Нет! — обрадовался Братец Кролик. — А споришь, об чем не понимаешь!
Гусиновцы зашумели, рассерженные тем, что какой-то смешной чужак осмеливается не верить их землячке тетке Федотьевне и старается захаять гусиновский волос.
— Хоть в журналах много разной дребедени пишут, — продолжал Огурец, — однако пускай он нам расскажет, что там есть про волоса! А мы сразу заметим, брехню он говорит или нет… Давай ври!..
— Значит, так… — заикаясь, начал Глеб. — Во-первых, это не волос, а червяк…
— «Червяк», — хмыкнул Братец Кролик. — А то мы червяков не видали: они небось кругленькие!..
— Не перебивай, пускай дальше брешет!..
— Во-вторых… — продолжал Глеб, но умолк. Он долго моргал глазами, смотрел, на небо, потом тихо прошептал: — Что там написано еще про него, я забыл…
— Ага! Забыл! — подпрыгнул Братец Кролик.
— Только помню, что он совсем для человека безвредный!
— Безвредный! — воскликнул Братец Кролик. — А от чего ж тогда помер Галифешкин?..
— Да безвредный же! — отчаянно защищался Глеб. — Да я сам читал недавно в журнале!.. У него и рта нет, ничего не ест!.. Ну, как вам объяснить… Ну, читал же я!
Недоразумение разрешил сам атаман Гусь:
— Что вы его слушаете, уши поразвесили!.. Значит, нету у него рта?
— Нет…
— Кусать нечем?
— Нечем…
— Тогда суй к нему ногу, а мы поглядим… Га-га-га-га-га!..
— И суну…
Все обрадовались:
— Давай суй!